И вот мы уже вместе грилим у нас на террасе, и Хелена торжественно уверяет, что никогда в жизни не ела таких идеально прожаренных сосисок и куриных крылышек, как это выходит у моего мужа…
Отец Пауля был тот еще засранец, но готовить умел отменно, — сообщает она между куриными крылышками и огуречным салатом. — Правда, даже у него с грилем всегда были не лады… Сжигал все до головешек!
Юргену, как мне кажется, эти похвалы приятны, и я делаю вид, что тоже проникаюсь ими, хотя на самом деле мне немного не по себе от этого почти варварского вторжения в нашу размеренную жизнь. Словно в курятник с добрыми несушками ворвался рыжий лис с историями про дикий лес… Кто хочет туда с ним прогуляться? Точно не я.
Радует только, что и Ева, и Элиас — оба наших ребенка — явно нашли общий язык с детьми Хелены: дочь играет с Паулем в настольную игру, а мелюзга носится на самокатах, выделывая на тротуаре всевозможные па. Вот бы и мне так же легко сходиться с людьми… Я так погружена в собственные мысли, что не сразу слышу вопрос Хелены, обращенный ко мне:
Ты куда-то уплыла, дорогая! — она трясет рукой с тонким золотым браслетиком у меня перед глазами. — А я вот тут узнала, что ты, оказывается, совсем не умеешь кулинарить… Это правда?
Юрген виновато смотрит на меня — понимает, что мне его откровения с незнакомым человеком не доставят особого удовольствия. Я натянуто улыбаюсь и отвечаю, что печь-таки умею, но не настолько хорошо, чтобы этим можно было хвалиться… тем более в присутствии такого профессионала, каким является она сама. Та на секунду замирает, как перед стартом, а потом взрывается радостным озарением:
Тогда я просто обязана научить тебя! Мне это совсем несложно, а Юрген, — она тычет моего мужа локтем в бок, как закадычного друга, — потом только спасибо мне скажет…
Я мысленно пытаюсь понять, как оказалась в такой вот странной ситуации со странной же женщиной в виде собеседницы… А та между тем атакует дальше:
Думаю, завтра же и начнем наш кулинарный курс, как, ты не против? Я как раз планировала бисквитный рулет с начинкой из сухофруктов… Или ты хочешь что-то другое? — она выжидающе смотрит на меня: складывается впечатление, словно все ее дальнейшее существование зависит от моего нынешнего ответа… и я отвечаю, что, да, рулет это самое то, что надо. Она лучится стопроцентным концентрированным счастьем, и я ощущаю себя пойманной на крючок рыбешкой, бултыхающейся на крючке длинного спиннера…. Не самое приятное ощущение, скажу я вам.
Следующее утро начинается для меня с яиц… самых обычных куриных яиц, которые следует тщательно взбить и растереть с сахаром… Мало того, что «урок» Хелена решает начать в восемь часов утра — ей на свежую голову, видите ли, лучше всего удаются бисквиты! — так еще мне предстоит взбивать эти яица вручную. Без миксера!
Когда ты делаешь это вручную, Джессика, — наставляет она меня, повязав мне цветастый фартук с оборочками на груди, — то как будто бы вкладываешь в выпечку частичку своей души… Тесто делается воздушным и невесомым, словно кусочек перистого облака, таящего у тебя на языке!
Я бы и рада поверить в подобные метаморфозы, да только руки реально противятся подобным самоистязаниям.
Кусочек перистого облака? — безрадостно цежу я сквозь зубы, но та не замечает моего настроения — или делает вид, что не замечает, это, конечно, больше похоже на правду — и говорит почти грозно:
Не будь такой кислой, Джессика, иначе наш бисквит так и не поднимется!
Я быстро закрываю рот и утыкаюсь глазами в свою миску с пятью белками, которые осклизлой массой, от которой даже немного подташнивает, бултыхаются в ее пластмассовых недрах. Я так увлечена, что даже не сразу замечаю затянувшееся молчание, повисшее между нами с Хеленой, а потом она вдруг говорит:
Я, наверное, кажусь тебе слишком навязчивой, Джессика… Я это понимаю, ты не думай. Просто я должна тебе кое в чем признаться… Это касается Пауля.
При первых же ее словах вскидываю глаза на маленькую белокурую женщину перед собой: та ультрированно увлечена своей порцией белков и даже не смотрит на меня.
Пауля? — удивленно переспрашиваю я.
Да, на самом деле все это из-за него, — Хелена наконец отрывается от своего занятия, головой указывая на все наши ингредиенты к выпечке, и выглядит при этом смущенной… Я вдруг понимаю, что эти слова нелегко ей дались и потому стараюсь не спугнуть это ее настроение — мне любопытно, каким же это образом ее сын причастен к нашему кулинарному марафону. — Ты же видишь, мы с ним абсолютно разные: я вечно шумная и восторженная, а он тихий и слишком серьезный, как по мне, нам с ним тяжело находить общий язык…Наверное, потому мне так и не хватает Доминика, — добавляет она после небольшой задумчивой паузы, — он как бы уравновешивал нас между собой…
Меня одаривают еще одной смущенно-извиняющейся полуулыбкой, которая, как я понимаю позже, относится к ее последующим словам:
И тут этот мой серьезный ребенок, однажды назвавший меня легкомысленной, представляешь, приходит и восторженно рассказывает о своем новом знакомстве с чужой взрослой женщиной… с тобой, Джессика. Ну я, признаюсь, приревновала, — еще один быстрый извиняющийся взгляд в мою сторону. — Да, да, приревновала, говорю, как есть.
И так как я стою абсолютно оглушенная этим ее признанием и ждать от меня комментариев не приходится, Хелена продолжает:
Ну я и подумала тогда, что должна либо возненавидеть тебя, а это, учитывая наше незнание друг друга, было бы как-то глупо, либо познакомиться с тобой и подружиться… Согласись, второе как-то предпочтительнее, правда?
Знаете, если бы сейчас на моих глазах моя нынешняя собеседница вмиг превратилась в огромный бисквитный торт — я бы и тогда не была так удивлена, как была удивлена сейчас этими нежданными откровениями. Я думала, что просто попалась ей под руку, как единственный вариант первого знакомства на новом месте, но никак не предполагала, что у этого «айсберга» такая глубокая подоплека.
К тому же ты мне нравишься, — продолжает свою речь Хелена, — а уж наши с Паулем вкусы редко сходятся, можешь мне поверить… Ему вообще никогда прежде не нравились мои подруги. Не то чтобы я слишком этим заморачивалась, но сейчас, представляешь, Джесси, мне захотелось ему угодить. Сама не знаю почему… Нет, ты только не думай, что я тебя просто использую, это вовсе не так, — она искренне мне улыбается, так что этой улыбке просто нельзя не поверить. — Ты забавная, хотя и немного зажатая…
Чудесно, я просто всю жизнь так и мечтала услышать о себе подобную характеристику! Боюсь, мое лицо красноречивее любых несказанных слов, но Хелена слишком погружена в собственные мысли и этого, похоже, не замечает.
И ты хоть как-то отвлекаешь меня от мыслей об этом унылом, крохотном домишке с кухней, что размером меньше туалета в нашем прежнем доме, в котором я теперь вынуждена жить. У нас ведь была в Мюнхене совсем другая жизнь, Джессика, совсем другая… — Она снова замолкает на время, и я вдруг начинаю замечать глубокую тоску, которую Хелена, как я теперь хорошо понимаю, умело скрывает за своим восторженным амплуа белокурой красавицы-куклы. — Думаешь, легко начинать все с нуля? Бросить все, к чему ты так привык: к большому дому на Вассербург-Ландштрассе, к спа-салонам, к дорогим бутикам и маникюру под цвет вечернего платья…
Потом настроение Хелены резко меняется и она добавляет:
— Может, я и есть легкомысленная… Вот, например, мужа у меня нет. Если честно, я вообще никогда не была замужем… Три гражданских брака, три сына, три расставания. По-твоему, Джессика, этого достаточно, чтобы назвать меня легкомысленной?
Определенно да, и я впервые с начала этого Хелениного монолога вставляю свое осторожное «возможно». Хелена не обижается…
Третий мой муженек, Густав, — продолжает она с улыбкой, — оказался той еще сволочью: оставил меня почти без алиментов, мол, мы же официально не расписаны, словно Томми и не сын ему вовсе, а все почему? Да потому что нашел себе молодуху лет двадцати, и та напела ему гадостей про меня. Вот я и решила уехать… А что, у меня тоже есть гордость, знаешь ли! Почему решила уехать сюда, в Нюрнберг? — риторический вопрос к самой себе. — Просто ткнула пальцем в небо, так сказать, и вот мы здесь.
У вас здесь совсем никого нет? — наконец решаюсь уточнить я.
Нет, никого, — отрицательно машет она головой, — просто здесь красивый рождественский базар. Всегда хотела его увидеть!
Эти слова так соответствуют образу прежней Хелены, созданному в моей голове, что я невольно расслабляюсь и даже посмеиваюсь вместе с ней.
Скоро твоя мечта исполнится, — говорю я ей с убежденностью. — Осталось подождать каких-то полгода!
Значит сходим туда вместе?
Почему бы и нет, — улыбаюсь я, — я не посещала рождественские базары последние лет пять.
Хелена закатывает глаза.
Ты безнадежна! — провозглашает она, и мы с удвоенной силой беремся за наш пока еще несостоявшийся бисквит.
У меня на душе такое чувство, словно сегодня вместе с маленьким кулинарным шедевром Хелены нам удастся «испечь» нечто большее, нежели просто бисквитный рулет с начинкой из сухофруктов… Это странно и волнующе одновременно — не могу же я оставить такого одинокого человека на произвол судьбы!
3 глава.
«Ты живешь в своих поступках, а не в теле. Ты — это твои действия, и нет другого тебя».
*******************
Меня отрывает от книги телефонный звонок Хелены, ее голос кажется на актаву выше и восторженнее, чем обычно, если таковое вообще возможно. Я должна непременно явиться к ним домой, у нее для меня сюрприз, сообщает она мне в трубку.
Вот те на, наверное, очередной кулинарный шедевр ожидает моей дегустации, решаю я не без улыбки: такое частенько случается, — а потому послушно выхожу из дома и почти лениво бреду по разморенной жаром улице… Воздух колеблется и плывет, почти как в пустыне! Я практически ощущаю, как он скользит по моим обнаженным плечам.
Хелена ждет меня на пороге и заговорнически улыбается… без торта, кекса или любого другого лакомства в руках, которое бывало, она сувала мне в рот прямо с порога.
Проходи, проходи! Сейчас я тебя кое с кем познакомлю, — говорит она мне в радостном нетерпении, которое меня немного настораживает.
Итак, новое знакомство: помните, я говорила о трех «треволнительных» знакомствах, — так вот последнее из них должно было вот-вот свершиться, а я даже и не подозревала, чем оно для меня обернется.
Я быстро осматриваюсь. У лестницы сиротливо брошена большая спортивная сумка, словно кто-то собирается в поездку или вернулся из оной…
Мам, послушай… — произносит с верхней ступеньки лестницы незнакомый мужской голос, и показываются мужские же волосатые ноги, а следом и весь торс целиком… мужской обнаженный торс, обернутый по бедрам махровым полотенцем с розовыми цветочками, и этот интересный образчик, медленно спускаясь вниз, останавливается прямо рядом с нами.
Так, не смотреть! Отвернуться и не смотреть. Кажется у меня краснеют кончики ушей от усилий, которые я прилагаю, чтобы не пялиться на того, кто так бесстыдно стоит перед нами.
Доминик! — восклицает Хелена с возмущением в голосе. — Я предупреждала тебя о скором визите Джессики… Что ты вытворяешь? Немедленно иди и оденься.
Я продолжаю смотреть на проштрафившегося сына Хелены (понять, что это именно пресловутый Доминик Шрайбер не составляет большого труда) и вижу идеально красивое мужское лицо, именно такое, какое соответствует моим представлениям о мужской красоте: высокие, четко очерченные скулы, тонкая линия губ и тонкий же нос с легкой горбинкой на переносице… Глаза, глаза ярко-голубые, насмешливые, опушенные черными рестницами, которым любая девушка могла бы только позавидовать, ну и, конечно же, тот самый живописный беспорядок из каштановых волос, свидетельствующий о мнимом безразличии к собственной внешности, которая от этого только выигрывает! О широком размахе его плечей и о ладной, подтянутой фигуре парня я вообще, наверное, говорить не стану… Сделаем вид, что я этого не заметила! Хотя еще как заметила и немного залюбовалась, что уж греха таить.
Не думал, что твоя подружка уже здесь, — в его голосе нет ни капли должного смущения, наоборот, голос у парня нахальный и дерзкий — он кажется крайне довольным произведенным на меня эффектом. Силы небесные, это самый красивый мальчик из всех, что мне приходилось видеть! Похоже, гены Хелены передались ее сыну приумноженными в сотню раз… и яркие голубые глаза прямо так и искрятся, как два глубоких озера, среди всего этого мужского великолепия. Знаю, что пялюсь, я стою и пялюсь, как девчонка лет пятнадцати, которая впервые увидела красивого мальчика и у которой от восторга просто сердце готово остановиться… ровно на секунду, но все же.
Мам, в душе закончилось мыло. Подсобишь? — произносит парень с кривой полуулыбкой, не отводя от меня взгляда. Он видит, какое впечатление производит на меня и наслаждается каждой секундой моего смущения. И это брат Пауля?! Скромного, тихого Пауля, который так много расхваливал мне своего идеального брата?!
Лицом он определенно идеален, а вот характером… Я начинаю сильно в этом сомневаться — одна эта вызывающая улыбка чего стоит.
Я только сегодня положила туда новый кусок, — удивляется Хелена. — Сейчас посмотрю.
Я здесь подожду, — отзывается на это ее сынок, заставляя меня внутренне сжаться от его многозначительной интонации.
Ты раздет, если не забыл…
Мам, представь, что я на пляже, — улыбается он ей в ответ. — Тем более, я просто мечтаю познакомиться с нашей знаменитой Джессикой Керрнер, о которой так много наслышан? Здравствуй, Джесс, приятно познакомиться, — это уже относится ко мне и протянутая рука явное тому подтверждение.