Альберт вынул из кармана знаменитую “Нокию”-кирпич:
— Не стоит возни.
Подставил телефон под приличного веса раму. Из других карманов достал зажигалку и пачку сигарет. Закурил, с наслаждением выпуская дым в приоткрытое окно.
Де Бриак отмер, фыркнул, засмеялся. Альберт подмигнул и погладил “Нокию”. Спросил:
— Шеф, пока ждем… Не пришло ли вам в голову какой интересной мысли по нашему делу?
— Пришло. Только не по нашему делу. А вот насколько интересная, судить не мне.
— Расскажите. Пьер допечатает билеты минут через десять. И еще останется добрый час до отъезда в Орли. А я как-то привык слушать ваши экскурсы в непонятное.
— Скоро мы будем в непонятном по уши.
— Это… Как сказать… Реальное непонятное. Мерзкое и корявое. Не приключение. Отвлечься бы. О чем читаете?
— Об эльфах.
— Хм. Да, у нас по работе все больше орки с гоблинами. Кстати, шеф. Я тут накопал в одной газетенке приемлемой желтизны, будто бы на Оркнейских островах долго жили неандертальцы, и вроде как они выглядели сущими орками. Как в кино у Джексона. Что думаете? Могло быть?
Де Бриак тоже подошел к приоткрытому окну, пожал плечами:
— Цивилизация охотников-кроманьонцев существовала свыше ста тысяч лет. Пережила знаменитое “бутылочное горлышко”, когда из-за вулкана Тама случилось похолодание, и вымерли почти все люди. Генетики определили, там всего тысяч двадцать оставалось на всю планету. Потом люди опять размножились и опять заселили Землю, переживая кошмарные перемены в климате каждые тринадцать тысяч лет. Ученые говорят, что-то там с земной осью, наклонение меняется, что ли, и все вымерзает напрочь. Видно, поэтому, земледелием кроманьонцы не занимались. И потому проблемы с государствами — эксплуатация там, принуждение, прибавочный продукт, марксизм-феминизм — их не беспокоили. А вот на каннибализм, к примеру, даже не завели табу.
— А тут вопрос, шеф. Не завели табу потому, что никто никого не ел — или потому, что бесполезно, все вокруг людоеды? Или запрещали все же — но до нас просто не дошло?
— Бог весть, я подумал о другом. Если провести некие аналогии, то передача информации об этой вот бессмертной цивилизации кроманьонцев, где мир стабилен, богат, открыт — и остается таким неимоверное число поколений! — воплощается в образе эльфов и в их бессмертии. Возможно, эльфы бессмертны не лично, а в форме культуры. В мифах же их представляли как некоего унифицированного эльфа, а-ля Большой Бухарец из книги этого русского про Ходжу Насреддина. Откуда и пошел миф о бессмертии эльфов. Ну и прочих там оркнейских орков. Даже никакой особый палеоконтакт не нужно придумывать.
Альберт докурил первую сигарету и очевидно задумался, стоит ли начинать вторую.
— …А государства людей, конечно, по сравнению с эльфами — однодневки. Особенно первые земледельческие общины. Каких-то триста-четыреста лет, и все: переворот, новая династия, новые законы. К тому же — истощают земли, засоляют ландшафты, осушают болота, уничтожают кормовую базу хищников — а заодно и эльфов-охотников.
— И вы об этом читаете? О таких вот эльфах?
— Нет. Совсем о других. Просто по ассоциации.
— С эльфами?
Де Бриак поежился. Помолчал и сказал нехотя:
— Почему-то с оледенением. К черту это!
— Тогда скажите, хороший рассказ читаете?
— До конца пока не дошел, сказать не могу.
— Как так?
— Как… Лежер, ваш любимый анекдот?
Альберт хмыкнул:
— Идут две монашки вечером в монастырь и слышат за спиной шаги. Одна другой: “Шаги уверенные, не боится ходить по ночам в одиночку. Значит, это мужчина. Логично?” Вторая: “Логично”… Шеф, знаете, или рассказывать весь?
— Как же, знаю. “А монашка с поднятым подолом бегает быстрее мужчины со спущенными штанами!” Ну вот, представьте, что он оборван на середине. Или, напротив, читатель сразу заглянул в конец, а середины не видел. Останется ли анекдот смешным? Точно так же и текст. Сперва его следует дочитать, а уж потом оценивать.
— Но, шеф, текст же так велик!
— Это у некоторых голова слишком мала, только анекдоты и вмещает. На пяти-семи сюжетных линиях уже ломается. Ну да это их дело, а для нас неумение установить связи между десятком фигурантов — или железно доказать, что таких связей нет — попросту профнепригодность. Мы — четвертый департамент. Мы те самые “интеллектуалы из контрразведки”, которых так любят показывать в шпионском кино. Запомните, Лежер! Сейчас мы ловим человека, который пытается создать свой мир. И уже поэтому мы его не понимаем. Он действует вне стандарта просто желающих золота. И вне стандарта фанатиков. Фанатики тоже работают на кого-то большого за ними, и в конце все равно вылезают все те же деньги. Эти схемы с набором подвариантов изучены, на них есть методики. У нас — нечто третье.
Альберт решительно убрал нераскуренную сигарету в пачку, пачку в карман. Вытянул из-под рамы “Нокию” — створка захлопнулась. Лежер повернул ручки, затягивая замки окна. Подумал вслух:
— А ведь могли взорвать. Или еще проще: испортить оборудование. Починка встала бы в миллиарды! Но не стали. Как-то пролезли внутрь, налепили наклейку и смылись без жертв и разрушений. Не знаю, кто там за ними стоит. Право, обижусь, если очередные шейхи или русские олигархи. Или кого там назначат крайним в этом году. Может быть, шеф, вы и правы. Некто желает создать новый мир. Что же плохого в созидании?
— Топливом для него станут наши миры, уютные маленькие мирки всех нас. Мы с вами, Лежер, ляжем кирпичиками в основание его величественной мечты.
— Сколько пафоса, господин комиссар!
— Тем не менее, это так, — отрезал де Бриак.
Альберт подошел к столу, взял невыключенный планшет комиссара:
— Интересно, шеф, что же натолкнуло вас на этакие мысли?
Пролистнул в начало и прочитал заголовок:
— Скрещение…
Скрещение
Капитанское кресло по центру рубки выглядело на свои полтора века — именно столько лет назад от вечно подтекающей гидравлики перешли к силовым захватам. Тогда пилотские кресла сделались легкими, на вид изящными, без утолщений и наплывов — вместо механизмов заработали силовые поля; а вместо запаха гари в случае перегрузки появлялось лиловое или серебристое сияние.
Весь “Кентавр” и оснащался именно такими силовыми креслами, надежно сохраняющими космонавтов при любых ускорениях — хоть осевых, хоть крутильных, хоть, не к ночи помянутых, даже легенных. А капитанское кресло — единственное в шестикилометровом карандаше диаметром тысяча ноль двадцать четыре метра — выглядело антиквариатом. Курсанты видели такие кресла в учебных фильмах — ну и в драмах о первых столетиях освоения космоса. О той седой древности, когда в железных кораблях, движущихся еще на принципе отброшенной массы, летали стальные люди. Тогда случалось всякое — втайне каждый курсант “Кентавра” и мечтал, чтобы с ним тоже что-нибудь случилось. Почетно же возвратиться из учебного рейса с наградами за неучебный подвиг!
— Допросились приключений, а?
Тим постучал по кнопкам — жестовое управление отказало, до зубовной чесотки напоминая очередную учебную задачу, которые так любили наставники астрошколы. Основной блок моделлера как будто уцелел. Но кусков корабля от первой до третьей и от седьмой до девятой диафрагм словно не существовало. Из этих отсеков не доходило ни единого сигнала; а вот отсеки до, между и после слепых зон почему-то спокойно подсвечивались зеленым.
— Наринг, Суэйн!
Пилоты челноков синхронным движением включили скафандры; за прозрачной пленкой силового поля синие глаза Суэйна и карие Наринга смотрели серьезно и спокойно. Тим тоже взял себя в руки. Наставник пока не вмешивается — а это значит, нечего Тиму сопли жевать. Он все еще капитан, и действовать придется ему.
— Наринг, стартуй в надир на половину мегаметра, Суэйн в зенит. Посмотрите со стороны, на связи постоянно, чуть что не так — сразу голосом.
Пилоты кивнули по-прежнему синхронно и молча, единым движением повернулись и исчезли в проеме.
— Андрей!
Врач корабля переступил с ноги на ногу. Большой, круглый, волосатый (во всех местах, шептались девчонки) Андрей одним своим видом внушал надежность. Андрей, как и Тим, учился уже на последнем курсе, и шел с экипажем среднекурсников именно что для страховки.
— Капитан. Все люди целы. Медотсек в полном порядке. Биологическая обстановка без угроз. Что бы это ни оказалось, с моей стороны оно безопасно. Что, Хейл?
Единственная подчиненная Андрея — шоколадная индианка с Проциона — тихонько пробормотала:
— Если, разумеется, датчики не врут. Вживую мы туда пока не ходили.
Широко распахнула и без того громадные черные глаза, просто сказала:
— Боимся.
После чего возвратилась в обычное состояние молчаливой улыбки.
— Штурман, где нас расклинило?
От навигационного поста, прямо из огромной голографической трехмерной схемы, выступила на центр комнаты симпатичная блондинка с каноничными зелеными глазами. Повела световой указкой по разноцветным звездам на схеме:
— Лира так, Цефей так. Мы вот отсюда и сюда, это наш мост.