Ангельское лицо Ягеллона потемнело.
— Схизматиков, чернокнижников и дьяволопоклонников!
— Думаю, приор Герард целиком разделяет вашу точку зрения, — спокойно согласился Гримберт, — Но есть и другая. Которая говорит о том, что Лангобардия в скором времени стала центром великого множества самых разных культов, наук, верований, течений и сект. Оккультизм, генетика, эзотерика, микробиология, антропософия, теургия, герметизм, трансплантология, каббала…Все это образовало крайне причудливые и разнородные сплавы. Некоторые — безобидные, состоящие из философов и теологов, другие — весьма опасные.
— Ближе к сути! — одернул его Томаш, чей белесый выгоревший глаз нетерпеливо сверкал, — К какому из них относится ваш приятель Керржес?
— К опасным. К смертельно опасным.
— А вы неплохо разбираетесь в лангобардских порядках, — произнес Ягеллон.
И хоть он произнес это невыразительно, не вкладывая в слова особенного смысла, Гримберт ощутил неприятный ртутный холодок в гортани.
— Мне приходилось бывать на восточных рубежах империи. Как, кстати, и приору Герарду. Вы ведь знаете, что он был одним из штурмовавших Арборию? Ту битву еще назвали Похлебкой по-Арборийски.
Ягеллон и Томаш переглянулись, но никто из них не произнес ни слова. Молчал и Шварцрабэ, сосредоточенно разглядывавший носки своих сапог. Гримберт вдруг ощутил безмерную усталость — будто говорил не несколько минут, а добрый час. В горле запершило, как от глотка соленого раствора глюкозы из загубника.
— «Кержесс» — не демон. Это технология.
***
— Значит, «Керржес»… — Шварцрабэ поморщился, точно пробуя это колючее имя на вкус, — Что он такое?
— Самый кровожадный убийца из всех существующих. Нейро-агент. Своеобразный коктейль, обладающий инвазивным воздействием на человеческую нервную систему. У меня крайне смутные представления о его устройстве и принципе действия, но не думаю, что Святой Престол может похвастаться большим. Лангобарды удивительно ревностно относятся к своим технологиям.
— Так это что-то вроде боевого стимулятора?
— «Керржес» — это не боевой стимулятор. «Керржес» — это чистая демоническая ярость, превращающая человека в истекающую кровью машину для причинения боли. Не спрашивайте меня о том, как он устроен, я ничего не смогу вам сказать. Знаю лишь, что его активная часть каким-то образом внедряется в подкорку человеческого мозга, после чего учиняет там настоящую резню. От сложнейшей системы синапсов остается лишь примитивная в своем варварском устройстве схема. Сознание, память, личность — все это превращается в кровавые обрезки. То, что остается от человека, уже не способно рассуждать. И не пытается. В ответ на определенные раздражители «Керржес» заставляет уцелевшие нейроны мозга вырабатывать нечеловеческие дозы эндорфинов, от которых мозг в самом скором времени буквально закипает.
— Наслаждение, — Шварцрабэ обвел всех взглядом, исполненным отвращения, — Это то, что испытывал Франц, кромсая людей. Наслаждение.
— Вот почему он смеялся, даже когда его собственное тело рвалось на части. В обмен на боль, которую он испытывал, «Кержесс» даровал ему величайшее наслаждение. Я уже видел подобное в Лангобардии. Видел, как пехотинцы, заливаясь хохотом, бежали вперед, не обращая внимания на наполовину снесенную мечом голову. Как обрушивались на противника, не замечая, что идут по собственным выпущенным внутренностям.
Ягеллон вздрогнул.
— Дьявольское, воистину дьявольское изобретение. Только нечестивые еретики в силах создать нечто подобное!
Шварцрабэ издал короткий злой смешок.
— Скорее, лишь приспособили к собственным нуждам то, чем окормляет их всеблагая церковь. Не помните ли, как лет десять назад некто Бодолевос был осужден церковным судом в Нанте за распространяемую им ересь мессалианства? Милосердно не желая проливать его кровь, святоши отпустили его на все четыре стороны, одарив перед этим штукой под названием «Розенрот». Проще говоря, в его мозгу произвели небольшую операцию, перепаяв пару синапсов. С того дня его нервная система стала работать задом наперед. Оставаясь в покое, он испытывал нечеловеческие мучения, будто его рвут на части, и лишь причиняя себе боль, приходил в нормальное состояние. Говорят, он прожил еще года три или четыре, а когда его тело нашли, то не сразу смогли опознать, до того он себя изувечил. Когда он уже не мог держать нож, чтоб наносить себе все новые и новые раны, то до кости обгрыз мясо со всех мест, до которых только мог дотянуться зубами. Так что не грешите на лангобардов, сир Ягеллон, может они и не ангелы, но и не такие изуверы, как вам хочется видеть.
— Не такие изуверы? Они использовали биологическое оружие против членов Ордена! Это, по-вашему…
— Хватит! — Томаш исподлобья взглянул на обоих сразу, — Плевать мне на эти дрязги, вот что. Если эта штука… Этот «Керржес»… Словом, выходит, что кто-то использовал его в Грауштейне? В тысячах миль от Лангобардии? С какой бы это стати, хотел бы я знать!
— Орден Святого Лазаря три года назад участвовал в штурме Арбории, — заметил Гримберт, — Возможно, лангобарды решили, что время раздать долги.
Воцарилось молчание — тягучая тишина, похожая на ту густую жижу, что образовывается в бочке из-под вина, если туда попала зараза. Гримберту даже показалось на миг, что он ощущает едкий запах гниющего винограда.
Первым заговорил Шварцрабэ.
— Что ж… — пробормотал он, обводя всех взглядом, — Новости сира Гризео не сняли гнета с моей души, однако немного прояснили ситуацию. А я из тех, кто согласен биться даже с превосходящими силами врага, лишь бы радар работал без помех. Значит, диверсия лангобардов? Не стану отрицать, обстряпано умело, даже по-иезуитски расчетливо. Праздник снисхождения духа Господнего на Грауштейн неизбежно вызвало бы приток паломников и страждущих. Для тайного агента спрятать свою личину под рваниной нищего не представляет большой сложности, да и пронести склянку с «Керржесом» тоже…
— Не обязательно склянку, — перебил его Гримберт, — Я уже сказал, мы ни черта толком не знаем об этом ядовитом зелье, не знаем и того, как оно внедряется в мозг, прежде чем начать свою работу. «Керржес» может быть порошком или инъекционным раствором, микроскопическим возбудителем или газом… Может, это вовсе нечто вроде направленного излучателя!
Шварцрабэ отмахнулся от этих слов, как от докучливой мухи.
— Сейчас это неважно, старина. А важно то, что стараниями нашего лангобардского приятеля и приора Герарда мы все оказались в очень скверном положении. Мы заперты вместе с «Керржесом». И не имеем ни малейшего представления, когда он выйдет на охоту в следующий раз. А ведь, если подумать…
Гримберт знал, о чем задумался сир Хуго. Он ощущал болезненный звон этой мысли на единой общей радиоволне, несмотря на то, что радиостанция «Судьи» была выключена. Сейчас все они думали об одном и том же.
— Ерунда! — отрывисто произнес Томаш, — Уж мы-то в безопасности. Внутри доспехов никакому «Керржесу» до нас не добраться. Даже старая рухлядь вроде «Ржавого Жнеца» оборудована герметичной кабиной и системой фильтрации!
— Это верно, — согласился Гримберт, — Какова бы ни была природа «Керржеса», внутрь боевого доспеха ему не забраться.
Шварцрабэ резко поднялся на ноги.
— Одними нами нынешнее население Грауштейна не исчерпывается. Здесь тысячи людей, приятель! Все эти крестьяне из окрестных деревень, выжившие из ума кликуши, убогие, дети, калеки… Только вообразите, что тут может начаться, если «Керржес» начнет пировать по-настоящему! Да весь Грауштейн в мгновение ока превратится в кровавую яму! Люди начнут рвать друг друга в клочья, точно в безднах ада!
— Будем справедливы, — Ягеллон скорбно вздохнул, — Меня ужасает мысль о том, что может постигнуть этих людей, но мы не должны забывать, что это чернь. Сейчас нам стоит подумать в первую очередь о том, как обеспечить собственную безопасность, а потом…
Шварцрабэ взглянул в его сторону и недобро усмехнулся.
— Чернь. Значит, вы готовы наблюдать, как их скормят «Керржесу», сир Стерх?
Ягеллон стиснул зубы, отчего на его узком бледном подбородке выступили ясно видимые желваки, такие острые, будто под тонкой кожей располагались острые стальные выступы.
— Одна мысль об этом причиняет мне боль. Меня утешает лишь то, что смерть эта будет мученической. Их тела познают невероятные страдания, но их души устремятся вверх, отмывшись от земных грехов. В некотором смысле это значит, что чудо Грауштейна было не напрасным. Признаю, страшное чудо, однако…
— Замолчите, — Шварцрабэ и сам побледнел от злости, отчего его лицо на миг показалось Гримберту незнакомым, — Слышать не хочу! Говорите, как чертовы святоши! Души устремятся вверх… Мученичество… Вы что же, еще не поняли, что происходит? Скажите им, сир Гризео! Скажите же, чтоб вас!
— Приор Герард имел в прошлом дело с лангобардами и лично штурмовал Арборию. Без сомнения, он знает, что такое «Керржес», поскольку имел возможность с ним столкнуться. Может, проказа сожрала его тело, но не мозги. Он понял, с чем имеет дело, как только умер Франц. Именно поэтому он приказал закрыть ворота Грауштейна. Именно поэтому отказал мне сегодня. Он знает.
Томаш заворчал, беспокойно озираясь, его голова с трудом ворочалась на искривленной согнутой шее.
— Вот уж и наш молчун запел, как соловей… О чем это вы с сиром Хуго толкуете, а?
— Он знает! — нетерпеливо повторил за Гримберта Шварцрабэ, — И это говорит только об одном. Приор Герард заодно с еретиками.
— Курвица… — выдохнул одними губами Ягеллон, — Это уже чересчур даже по вашим меркам! Вы сознаете, какие последствия может иметь подобное обвинение?
— Я сознаю, какие последствия может иметь «Керржес», если его не остановить, — холодно отчеканил Шварцрабэ, — Грауштейн в скором времени может превратиться в котел, наполненный разделанным мясом! И, кажется, это вполне отвечает интересам господина прелата.
Томаш скрипнул флангами изувеченных рук, его уцелевший глаз загорелся холодной яростью. На миг Гримберту почудилось, что перед ним вместо калеки-старика стоит сам «Ржавый Жнец», нетерпеливо лязгая орудийными затворами — двадцать тонн раскаленной стали.
— Мерр-р-рзавец… Значит, решил ловить на живца? Дать ему бой! Может, нас четверо и машины у нас старье, но если воспользоваться преимуществом внезапности, мы можем надеяться на удачу. В Антиохии у нас бывало не лучше, но выбирались… Главное — внезапность. Я пойду в авангарде, вы будете прикрывать мне фланги и…
Шварцрабэ покачал головой.
— Никаких шансов. Если на что-то и уповать в случае открытого столкновения, так это на здешнюю радиостанцию. Если мы успеем взять ее под контроль, пока люди Герарда не придут в себя, можно наладить связь с большой землей и другими монастырями. Если капитул Ордена Святого Лазаря узнает, что приор Герард хладнокровно наблюдает, как его паствой пируют еретические технологии, он позавидует бедняге Францу. Быть может, его самого признают пособником еретиков и тогда не миновать инквизиторского суда.
Гримберт заставил «Серого Судьи» поднять вверх оба орудийных ствола и шевельнул пулеметами в спонсонах. Жест был не человеческий, но достаточно внушительный, чтобы вокруг него мгновенно установилась тишина.
— Хватит, — приказал он устало, — Вы ухватили суть, но не истину. Что нам меньше всего надо, так это столкновение с силами Герарда. Оглянитесь. Вокруг нас дюжины настороженных братьев-рыцарей. Они не дадут нам даже добраться до радиостанции. Не будем давать им повода превратить нас в горящие обломки.
Томаш недоверчиво уставился на него.
— Но если приор еретик…
— Он не еретик. Он пламенный воин Христа. Беда в том, что сейчас его планы почти полностью совпадают с планами еретиков.
— Он хочет перебить побольше собственной паствы? — саркастично осведомился Ягеллон.
— В Грауштейне свершилось чудо. И приор Герард лучше всех понимает, что это чудо может или уничтожить его или возвысить до невиданных высот. Вот почему он приказал разоружить нас — не хочет, чтобы мы вмешивались.
— Поясните, будьте добры.
— Если еретик найдет способ сбежать после всего совершенного, приор Герард погиб. Он лишился шести братьев-монахов и доброй дюжины прочих. Он допустил, чтобы чудо Грауштейна опорочили и залили человеческой кровью. И это в то время, когда Орден лазаритов и так переживает не самые лучшие времена. Такого капитул ему не простит. Хорошо, если отправит до конца дней отшельничать в скит, а не замурует в какой-нибудь каменой келье прямо здесь, под монастырем.