— Еще не родился тот волк, который сможет совладать с тремя дюжинами рыцарей Ордена Святого Лазаря, — твердо произнес Герард, — Или у вас есть свои соображения на этот счет?
— Тот, кто рыщет сейчас по Грауштейну, куда опаснее волка. Кто-то выпустил его здесь. И пока ворота заперты, он останется с нами. Пока ошибка не стала роковой, отмените свое решение. Откройте ворота. Пошлите запрос о помощи в капитул.
— Вы осмеливаетесь оспаривать мое право отдавать приказы на монастырской земле?
— Осмеливаюсь утверждать, что избранная вами тактика приведет к еще более страшным последствиям, господин прелат. А значит, это не конец. Это начало.
От гримасы приора Герарда из его вздувшейся челюсти медленно вышло две перепачканные белесым гноем заклепки.
— Послушайте меня, сир Гризео. Как глава приората Ордена я должен быть примером для братьев, являя собой христианскую терпимость и смирение. Но мне все чаще кажется, что я излишне злоупотребляю этой обязанностью. Еще слово — и я прикажу братьям-рыцарям раскроить ту ржавую лохань, которую вы именуете доспехом, чтоб посмотреть в ваше истинное лицо.
Гримберт ощутил противнейший зуд в костях. И хоть он знал, что это чисто психосоматическая реакция, ему казалось, будто тело подобным образом реагирует на прицельные маркеры лазаритов, сдавившие его в непроницаемое кольцо.
Молчи, приказал он себе. Берхард был прав, недостаток хладнокровия погубит тебя. И очень повезет, если не сию минуту.
Приор Герард все еще не спускал с «Серого Судьи» своего внимательного взгляда. Из-за отсутствия век и бугристой кожи лица казалось, будто этот взгляд принадлежит молчаливому аллигатору, изучающего свою добычу перед смертоносным броском.
— Однако я благодарен сиру Гризео за то, что он напомнил мне о господах раубриттерах, которые пользуются гостеприимством Грауштейна наряду с прочими паломниками. Данной мне на монастырской земле властью приказываю всем господам раубриттерам разоружиться. Сдать весь боекомплект в арсеналы монастыря и опечатать патронники. Утаивший хотя бы один снаряд будет считаться злонамеренным врагом Грауштейна со всеми истекающими последствиями. Тела убрать. Всё.
В сопровождении своей гнилой свиты приор Герард двинулся прочь, не глядя более ни на мертвеца, ни на «Серого Судью». Поступь его была тяжела и неуклюжа, Гримберт невольно задумался о том, было ли ее причиной разрушение соединительной ткани в суставах.
Разворот, приказал он «Серому Судье». Произвольный маршрут в случайном направлении на предельно низкой скорости.
Сейчас ему требовалась не точка назначения, а время. Время, чтобы оживить утомленные бессонницей и постоянным нейро-контактом мозговые клетки. Заставить их работать в нормальном режиме.
«Серый Судья» послушно развернулся вокруг своей оси, но успел сделать лишь один шаг, после чего замер без движения. Гримберт выругался. Но это не было ошибкой автоматики, как он сперва подумал. На пути у «Судьи», спокойно разглядывая его, стояла человеческая фигура.
— Так, приятель… А вот теперь, мне кажется, пришла пора нам с вами кое-что обсудить.
***
Подходящее место нашлось на окраине Грауштейна, за монастырскими складами. Размещенные вдали от жилых строений, часовен и дормиториев, оплывшие и потрескавшиеся, они напоминали больших серых чудовищ, обленившихся от старости. Братья-лазариты мелькали здесь лишь изредка, видимо поэтому Шварцрабэ и выбрал это место.
— Здесь, — решил он, — Здесь тише всего.
С самым непринужденным видом он выбил пыль из своих кюлотов и уселся на каменные ступени.
— Сир Гризео? Я знаю, вы не славитесь многословием и нахожу вашу молчаливость образцовой рыцарской добродетелью, однако в данный момент вынужден просить вас не сдерживать свой язык.
— Почему вы думаете, будто мне есть, что сказать? — мрачно поинтересовался Гримберт.
Шварцрабэ вновь внимательно взглянул на него. И хоть глаза у него остались прежними смешливыми глазами сира фон Химмельрейха, за этой смешливостью вдруг обнаружилось нечто прохладное — как за разогретой солнцем крышкой колодца скрывается ледяная вода.
— Иногда я позволяю другим людям считать себя дураком. Обычно это происходит когда я хочу сбыть им пару никуда не годных карт или поднять ставки. Но в этот раз речь идет не о паре медяшек, а о чем-то большем. Мы все слышали ваш разговор с приором. Вы говорили с убежденностью человека, который знает, о чем говорит. И эта убежденность нам очень не понравилась. Разве не так, господа раубриттеры?
— Так, — кабина «Ржавого Жнеца» со скрежетом разомкнулась, выпуская хромающего Томаша, — Я заметил это еще три дня назад, да не подавал виду. Когда Франц… Когда бедняга Франц только поднялся, сир Гризео сразу крикнул, чтоб все отошли от него, хотя никто толком еще не успел ничего сообразить. Он уже тогда знал, верно?
— Вы ошибаетесь, если думаете, будто я знаю, что происходит в Грауштейне, — сдержанно произнес Гримберт, — Лишь предположения, и в тех загадок больше, чем в манускриптах Альберта Великого…
Шварцрабэ кивнул.
— Выслушаем и предположения. Может, хоть они подскажут нам, что за чертовщина тут творится.
— Испытание.
— Что? — все повернулись в сторону стоявшего неподвижно «Варахиила».
— Испытание, — спокойно повторил Ягеллон своим невыразительным высоким голосом, — Вы еще не поняли? Господь явил нам чудо, как мы и хотели. То чудо, которое мы заслуживали.
— Что вы имеете в виду, сир?
Стерх из Брока ни на кого не смотрел. Покинув свой доспех, он замер в его тени, по его лицу блуждала слабая улыбка.
— Мы. Мы все явились в Грауштейн, алчно жаждая чуда. Вымогая его у Всевышнего, как жадный нищий вымогает монету у богача. Мы не стремились очиститься, чтобы заслужить его, мы просто требовали его, как нечто, что положено нам по праву. И мы рассердили Его. Он даровал свое чудо Грауштейну, страшное чудо, которое отделит истинно верующих от прочих.
— Ладаном запахло, аж тошно… — презрительно проворчал Томаш, махая перед лицом беспалой ладонью, — Ладно, мнение сира святоши мы выслушали. Есть у кого другие предположения?
— Демоны, — Гримберт ожидал, что Шварцрабэ улыбнется при этих словах, но тот не улыбнулся, — Ими завладели демоны.
— Не валяйте дурака! — рыкнул Томаш, — И без вас тошно! Как вспомню того парня, истыканного подобно дикобразу…
— Уверяю, я серьезен, как сборщик податей в последний день месяца. За последний час я успел ознакомиться с некоторыми версиями, они внезапно стали очень популярны. Вы слышали про Грессиля? Это демон, который выглядит как летающая ящерица с фиолетовыми крыльями как у летучей мыши, олицетворение кровожадности и злобы. Он наполняет помыслы своих жертв неутолимой яростью, заставляя терзать друг друга.
— Не видел я здесь ящериц с крыльями… — неуверенно пробормотал Томаш, -
Шварцрабэ развел руками.
— Если вам не нравится Грессиль, есть и иные варианты. Например, герцог Валефор, шестой владетель ада. Или губернатор Форас, что распоряжается двадцатью девятью легионами демонов…
Ягеллон осенил себя крестным знамением. Немного нервозно, как показалось Гримберту.
— Мы стоим на монастырской земле. Здесь демоны не имеют силы!
— Сир Гризео? — Шварцрабэ перевел взгляд на «Судью», — Кажется, пришло время вам взять слово. Помнится, вы сказали приору, тот, кто рыщет по Грауштейну, куда опаснее волка. И кто-то выпустил его. Я ничего не перепутал?
Гримберт мрачно усмехнулся.
— А у вас, оказывается, отличная память, сир Хуго.
— Незаменимое свойство за карточным столом, — без улыбки отозвался Шварцрабэ, — А теперь поведайте нам, о ком вы говорили. Кто рыщет в Грауштейне?
Последний вопрос он задал с вкрадчивой мягкостью инквизитора, но Гримберт ощутил в нем отголоски звенящей стали. Совсем не той ржавой стали, из которой состояла обшивка «Беспечного Беса». Скорее, того высоколегированного сплава, из которого делают бритвенно-острые стилеты для наемных убийц.
— Вы правы, сир Хуго. Это демон. Но не Грессиль, не Валефор и не Форас. Едва ли его имя встретится вам в «Малом ключе Соломона», Книге Товита или «Компендум Малефекарум». Его зовут Керржес. Кому-нибудь из вас приходилось встречать его? Может, вам, сир Хуго?
Шварцрабэ вздрогнул. Едва заметно, будто прикусил язык.
— Нет, черт возьми. Отродясь не бывал в Лангобардии.
Гримберт испытал слабое подобие интереса.
— Отчего вы решили, что он из Лангобардии?
— Это слово, которое вы произнесли… Керржес. Мне показалось, что оно из лангобардского наречия, с которым я мельком знаком, вот и подумал…
— Совершенно верно. С лангобардского языка это имя переводится как «кровавая пена на губах мертвеца». Керржес рожден не в аду, как прочие демоны, а там, в королевстве лангобардов.
— Отродясь там не бывал, — мотнул головой Томаш, — Слишком сыро для моих костей, я предпочитаю места поюжнее…
— И мне не приходилось, — Стерх из Брока высокомерно качнул головой, — Земля проклятых безбожников, где все пропитано ариманской ересью.
— Она не всегда была такой. Думаю, сир Ягеллон куда лучше меня мог бы объяснить суть противоречий между Лангобардией и Святым Престолом, но попытаюсь вкратце описать самое необходимое. Долгое время Папа снисходительно относился к арианству, полагая его отколовшимся осколком христианской веры, не заслуживающим сурового наказания. Но с каждым годом противоречия росли и ширились, появлялись трещины в догматах и литургиях, датах церковных праздников и предметах облачения… Это похоже на две сущности с разным генетическим кодом, заточенные в едином организме. Рано или поздно должен был произойти разрыв. И он произошел. Лангобардское королевство разорвало конкордат с Ватиканом, послав Его Святейшеству символический дар в виде изжаренного в масле Папского нунция. Святой Престол понял символизм этого послания.
— Зря вы прикидывались молчуном все это время, — заметил Шварцрабэ, — Вы недурно рассказываете истории.
Гримберт не обратил на него внимания. Сейчас его мысли занимало иное.
— Лангобардия оказалась отрезанным от франкской империи ломтем. Но так как ломоть был большой и богатый, неудивительно, что со временем он сделался точкой притяжения масс. Тех масс, которые по многим причинам пытались сторониться ока Святого Престола и когтей Инквизиции.