Не останавливаться. Во что бы то ни стало — не останавливаться. Оказавшись в центре шторма, корабль обязан маневрировать, иначе его развернет боком к волне, опрокинет и сомнет. То, что окружало его со всех сторон, тоже было штормом — клокочущей в дикой ярости стихией, лишенной разума или чувств. Слепой неодолимой силой, столкновение в лоб с которой означает смерть. Если он хочет уцелеть, ему придется подстраиваться под нее. Определять вектора силы и скользить вдоль них, как в танце, поджидая удобный момент.
И шторм начался. Безумный, страшный, грохочущий, вроде тех, что часто сотрясают своей яростью летнее небо Турина. Здесь не было волн, но в гуле бронированной стали Гримберту мерещилась бездонная океанская сила.
С этого момента «Судья» больше не останавливался. Его алгоритмы могли вести его в автоматическом режиме по заранее заданному курсу, но Гримберт не мог рассчитывать на автопилот. Сейчас, когда мельчайшая ошибка стоила жизни им обоим, он мог доверять только ручному управлению.
Шаг. Поворот на семнадцать градусов. Ускорение. Резкая остановка. Разворот влево на сорок градусов. Три резких шага. Разворот.
Он ощущал себя одиноким путником, зажатым между огромных гор, только эти горы не оставались на месте, они сами двигались непредсказуемым курсом, сшибаясь друг с другом и изрыгая шквал огня. Грохота он уже не слышал — повинуясь приказу хозяина «Серый Судья» отключил его от всех звуков окружающего мира, иначе оглушающий грохот канонады давно сжег его слуховые нервы. Если в обычном бою разрывы снарядов помогали ориентироваться в происходящем, здесь от них не было никакого проку.
Разворот на семнадцать градусов. Резкое ускорение. Обманный шаг. Смена курса.
Почти сразу он превратился в мишень. Может, лазариты и сделались безумными животными, но даже животным свойственны инстинкты, безошибочные в своей биологической лаконичности. И эти инстинкты, уцелевшие в той резне, что учинил в их мозгах «Керржес», подсказывали им чужака. Чужака, которого надо было разорвать в первую очередь, прежде чем вцепиться друг другу в глотки.
Разворот. Шаг. Ускорение. Разворот.
Будь «Серый Судья» тяжелее тонн на пять и отличайся он большим ростом, у него не было бы ни единого шанса пройти сквозь этот кипящий огненный вал. Большие машины вроде «Вопящего Ангела» не созданы для маневренного боя. Предназначенные для того, чтобы прогрызать сложную многоэшелонированную систему вражеской обороны и нести исполинские орудия, способные сминать крепостные стены, они обладают слишком большими габаритами и импульсом инерции, который практически невозможно мгновенно погасить. Но «Серый Судья» был лишен этих недостатков. И пусть он не обладал выдающейся скоростью, его маневренность позволяла ему обходить противников до того, как они успевали стабилизировать свои орудия.
Двадцать градусов влево. Разво…
В голове полыхнул черным пламенем беззвучный разрыв, погрузив на миг весь окружающий мир в булькающую ледяную темноту. Это было похоже на мгновенное погружение в ледяную океанскую воду, из которой он почти тотчас вынырнул, задыхающийся и дрожащий. Внутренности «Серого Судьи» задребезжали, а может, это дребезжали его собственные зубы.
Близкое накрытие, каркнул внутренний голос. Возможно, контузия. Гримберт зарычал, пытаясь сохранить равновесие. Не останавливаться — во что бы то ни стало, не останавливаться. Судя по всему, на броне шлема лопнул фугасный снаряд, но ходовая часть функционирует, управление в норме…
От второго выстрела он ушел чудом. Хотел сделать правый поворот, но в последний миг передумал — и сделал левый на три четверти. Это спасло ему жизнь, потому что снаряд, тяжело ухнувший на том месте, где он предполагал находиться, был не фугасным, а комбинированным бронебойным. Почему медлят мортиры приора? Почему…
Небо пошатнулось на своем месте, когда лазарита накрыло прямое попадание, раскроив его бронированный корпус подобно консервной банке и вытряхнув на брусчатку мелкий металлический сор. Может, у приора Герарда и сгнили веки, но глаза все еще были достаточно остры.
— Влево! — рявкнул радиоэфир голосом приора, — Не стой, как статуя!
И танец продолжился. Танец в обжигающей буре, лишенный и подобия грациозности, наполненный огнем и скрежетом стали. В какой-то момент Гримберт ощутил, что уже не отдает мысленных приказов «Судье», что тот двигается будто бы по собственной воле, искусно маневрируя между грохочущих огненных цветков. Время от времени он стрелял, но больше для того, чтобы привлечь внимание своих безумных противников, чем руководствуясь желанием причинить им серьезный ущерб. Мортиры приора Герарда, не идущие ни в какое сравнение с его трехдюймовками, и так учиняли в хаотических рыцарских порядках ужасную жатву, кромсая их, точно огромным плугом.
Маневрирование в подобной манере требовало сильного расточительства сил. Слишком много факторов для анализа, слишком много вводных, слишком много источников угроз. «Золотой Тур» с легкостью взял бы на себя большую часть задач, включая алгоритмы движения и уклонения, но «Серый Судья» не был «Золотым Туром», он требовал постоянного неослабевающего контроля со стороны рыцаря, грозя катастрофой за любую ошибку.
В какой-то миг Гримберт утратил возможность постоянно держать концентрацию, и поле боя рассыпалось, подобно мозаике с церковного свода, на сотни и тысячи несвязанных друг с другом деталей.
Залитый кровью монах, ворча, грызет собственные пальцы, зажатый в остове доспеха. Объятый пламенем рыцарь слепо бьется раз за разом в стену собора, механически, как заводная кукла. Двое других сцепились в единое целое и, забывшись, лупят друг друга орудийными стволами, точно пьяные докеры, то ли израсходовав боекомплект, то ли потеряв даже те цепочки нейронов, которые отвечали за навыки стрельбы…
Но Гримберт знал, что долго эта страшная битва не продлится. Можно поддерживать предельную мысленную концентрацию какое-то время, не доверяя контроль автоматике, но каждая минута опустошает отнюдь не бездонный запас сил. От чудовищного напряжения голову ломило, будто в каждый висок вогнали по цельнокованному гвоздю, поле визора время от времени озарялось бесцветными тускло пульсирующими звездами.
Поворот, поворот, поворот…
В какой-то миг он ошибется. Незначительно, на один или два градуса. Но этого окажется достаточно, чтобы смять броню «Судьи», точно яичную скорлупу. Нельзя уповать на удачу вечно.
Чей-то выстрел ударил его в грудь, развернув на полоборота и едва не опрокинув. Повреждение внешних бронепластин, утечка масла, перебиты патрубки охлаждающей системы. Почти тотчас лязгающая очередь из автоматической пушки хлестнула по правому наплечнику. Это не я совершил ошибку, подумал Гримберт. Просто нельзя испытывать удачу бесконечно. Он сам сунулся в этот безумный водоворот.
Еще одно прямое попадание сотрясло корпус «Серого Судьи», заставив Гримберта вскрикнуть. Следующее станет последним, хладнокровно подумал он. Возможно, я вовсе не успею его почувствовать, просто скользну в ледяную толщу воды, стирающей все мысли и чувства…
Его обступили со всех сторон. И хоть фигуры эти шатались, изрыгая огонь, он сразу понял, что отрезан. Неуклюжие и безумные, они все еще оставались убийцами, и он разъярил их достаточно для того, чтоб они забыли про все на свете.
Гримберт всадил снаряд в чью-то лобовую броню, рванул «Судьи» в сторону, понимая, что это уже ничего не даст, жалея лишь о том, что не успел перед смертью увидеть гибель приора Герарда…
— В сторону, чтоб тебя!
Что-то огромное, неповоротливое и исторгающее из себя потоки раскаленного воздуха врезалось в лазаритов с тыла. Это было какое-то библейское чудовище, покрытое ржавчиной тысяч веков, но все еще живое — и оглушительно рычащее. Ослепительно полыхнувшим лучом лайтера оно ударило по кабине ближайшего рыцаря, превращая ее в подобие раскрывающегося цветочного бутона, теряющего раскаленные от жара лепестки. Кажется, среди обломков мелькнуло тело монаха, рассеченное на дюжины частей и болтающееся в амортизационной сетке.
«Ржавый Жнец» походил на какое-то варварское орудие, чудовищное в своей жестокости. Он не искал элегантных ходов, он действовал с грубым напором, если у него и были тактические схемы, то примитивного свойства, грубые, как сам сир Томаш. Но при этом они были безжалостно эффективны.
Тех лазаритов, которые сумели ускользнуть от этого натиска, аккуратно добивал «Варахиил». Этот двигался по полю боя почти беззвучно, легко уклоняясь от огневого контакта и вступая в бой только на тех условиях, которые считал для себя выгодными. Росчерки его огня казались изящными и почти незаметными в общем гуле, но Гримберт видел, до чего они смертоносны.
Эти двое стоили целой армии. Подстраховывая и прикрывая друг друга, они смяли лазаритов с безжалостностью горной лавины и разметали по всей площади. Даже будь безумные монахи хоть сколько-нибудь организованы, это едва ли дало бы им в бою какие-либо преимущества. Бой быстро превратился в бойню, в истязание, в охоту. Лазариты не искали бегства, но Томаш и Ягеллон ловко отсекали их друг от друга и разделывали, хладнокровно и споро, как охотники разделывают перепелок на привале.
Гримберт не заметил того момента, когда все закончилось. Возможно, он не заметил бы и прямого попадания — мозг с трудом ворочался в своем костяном ложе, истощенный до предела и с трудом сознающий окружающее.
— Закончили.
«Ржавый Жнец» устало опустил еще дымящиеся стволы орудий. Вголосе его хозяина не было радости, лишь холодное удовлетворение человека, выполнившего свою работу. Где-то невдалеке от него вдоль шеренги обломков шествовал царственный «Варахиил», короткими методичными залпами добивая тех лазаритов, которые подавали признаки жизни. Бойня закончилась. Безумие отступило от Грауштейна. Ощущая тяжело гудящую боль в затылке, Гримберт заставил «Судьи» оглянуться, чтобы найти приора Герарда — и нашел его.
«Вопящий Ангел» возвышался над всеми, сам похожий на выжженный изнутри и брошенный людьми собор. Его броня была опалена почти всплошную, а местами висела металлической бахромой, напоминая источенную лепрой плоть самого приора. Последний час он сам провел в аду, однако не сошел с места даже под ураганным огнем своих бывших братьев. Скольких из них он сам убил в этом бою? С опозданием Гримберт понял, что неподвижность «Вопящего Ангела» вызвана не повреждениями.
— Закончили, — повторил за Томашем Герард на общей волне.
Это не был звучный голос приора Герарда, это был скрипучий и тихий голос мертвеца.
— Сколько… Сколько братьев осталось в строю? — голос Ягеллона звучал с отдышкой, несмотря на показную легкость, его «Варахиилу» тоже нелегко дался этот бой, — Надо подсчитать потери.
— Нет нужды. Все братья мертвы.
Гримберт зачем-то оглянулся, хоть в этом и не было нужды. Площадь перед собором была усыпана обломками, все еще чадящими жирным дымом, кое-где груды доспехов напоминали горные завалы. Кое-где еще дергались бессильно конечности и орудийные стволы, но на них уже никто не обращал внимания — это было свидетельством не жизни, а ее отсутствия, механической агонии.
— Ну и картина… — на площадь, аккуратно обходя обломки, вышел «Беспечный Бес», — Приношу извинения за то, что не принял участия раньше. Мой доспех не создан для подобных побоищ, боюсь, я бы больше отвлекал вас, чем приносил пользу.
— Пустое, сир Хуго, — устало ответил Томаш, — Едва ли кто-то из присутствующих сомневается в вашей рыцарской добродетели.
— Если вы хотите увидеть нечто еще более ужасающее, загляните в собор, — обронил приор Герард тяжело.
— В собор? — не понял Гримберт, — Что там?
Опаленная и покрытая свежими шрамами голова «Вопящего Ангела», скрипнув, повернулась в его сторону.
— Паломники. Когда началась тревога, я приказал отправить всех паломников туда, под защиту братьев-рыцарей.
— Холерна падлина! — выругался по-лехитски Ягеллон, первым понявший, что это означает, — Это было до того, как ваши братья… Как они…
— До. Я думал, они станут надежной защитой для любой угрозы, которая грозит Грауштайна. Вместо этого они стали его палачами. Там, внутри, по меньшей мере две тысячи мертвецов. Паломники, явившиеся поклониться чуду. Чуду, которое я возвестил.
Гримберт стиснул зубы. Несмотря на оглушение после боя и подступающую к горлу тошноту, он в сотый миг секунды представил это. Несколько тысяч безоружных человек, спрятавшихся в каменной громаде. И три дюжины стальных великанов, одержимых жаждой крови, надвигающиеся на них сплошной шеренгой.
Ягеллон вновь выругался. Даже легкий на язык Шварцрабэ отчего-то не нашел нужных слов, молча уставился линзами «Беспечного Беса» в сторону собора.
— Что ж… — пробормотал он через несколько секунд, — Теперь, надо думать, там до черта мертвых пяток. Наверно, можно найти им какое-то применение…
Гримберт заставил «Серого Судьи» сделать несколько шагов по направлению к неподвижному «Ангелу».
— Это ваша вина, приор. Вы сделали все для того, чтоб это страшное чудо свершилось. И многое сверх того.
Будь в приоре Герарде хоть малая толика той обжигающей силы, что заставляла его проповедовать или вести рыцарей на штурм Арбории, он испепелил бы «Серого Судьи» на месте. Однако восьмидюймовые мортиры даже не шевельнулись в своих спонсонах.
— И буду гореть в адском пламени за это. Я не знал… Не мог предположить, что «Керржес» сможет пробраться в рыцарские доспехи.
— Но он пробрался, — зло произнес Гримберт, — Пробрался и сожрал мозги ваших братьев!
— Хотел бы я знать, как подобное могло случиться? — пробормотал Шварцрабэ как бы про себя, но на общей волне, — И не кажется ли вам, что наш драгоценный «Керржес» испытывает, подобно гурману, тягу к мясу определенного сорта? Он пирует только рыцарями.
— Те двое, что погибли в мастерских, были без доспеха, — почти тут же ответил Ягеллон, — «Керржес» мог настигнуть их с такой же легкостью, как и прочих.
— Те — да. Но эти? — «Беспечный Бес» провел широкую дугу стволом своего орудия, описывая россыпи дымящихся, выпотрошенных изнутри, доспехов, И хоть орудие его было откровенно смехотворным на фоне прочих, жест получился на удивление внушительным, даже зловещим, — Три дюжины. Вы понимаете, что это значит?
— Не хотелось бы, да понимаю, — огрызнулся Томаш, — «Керржес» знает щель в доспехах.