Мукарибы вышли по одному, осторожно пятясь в узкий дверной проем. На улице встали полукругом, нервно сжимая цевье мушкетов. Эндерн обвел их взглядом. В темноте маячили приближающиеся со стороны тюрьмы фонари. Видимо, мубаи-ракид пришел уже в себя или кто-то из пыточной поднял тревогу.
— Тебе не уйти, — процедил сквозь зубы один из мукарибов. — Сдавайся — сдохнешь быстро!
— Да хер тебе!
Эндерн неожиданно швырнул старика на гвардейцев и рванулся в темноту. Кто-то попытался схватить его за руку. Оборотень вырвался, слепо отмахнулся, заехав кому-то эфесом сабли и побежал на плац что было сил, петляя зигзагами. Сзади хлопнул ружейный выстрел. Затем еще один.
— Калак! КАЛАК! Алеад абд си!
Эндерн пробежал недалеко, как вдруг увидел выстраивающийся на плацу десяток мукарибов. Командовавший ими офицер в распахнутом мундире, указал в его сторону, выкрикнув команду. Ружья слаженно опустились наизготовку.
— Харик!
Грянул слитный залп.
Офицер разогнал пороховое облако, вгляделся во мрак.
Эндерн там не было. Он бежал к стене.
— Нак! — офицер ткнул пальцем и размахнулся саблей. — Мин беад си!
Мукарибы бросились вдогонку.
В темноте забил тревогу колокол.
С разных сторон загремели одиночные выстрелы.
Эндерн взлетел по ступеням, ведущим на стену, встретившись на середине со спускавшимся караульным. Мукариб попытался прицелиться на ходу, однако оборотень был уже слишком близко. Караульный замахнулся на него прикладом, однако Эндерн поднырнул под удар и столкнул гвардейца плечом вниз с лестницы. Над самой головой просвистела пуля и выбила каменную крошку. Где-то рядом просвистела еще одна.
Оборотень побежал дальше, перескакивая через две-три ступени за шаг.
Наверху поблизости никого не оказалось, но снизу гремели сапогами стягивающиеся во внутренний двор крепости, поднимающиеся по лестнице гвардейцы султана.
Вдруг сзади прогремел выстрел. Левый бок обожгло. Эндерн схватился за рану, но не остановился, несясь к восточной башне.
— Харик! — крикнули снизу.
Мушкетный залп выбил пыль и мелкую каменную крошку из зубцов стены.
— С-сука! — выругался Эндерн, отплевываясь.
До башни оставалось несколько шагов, когда путь преградил мукариб с ружьем наизготовку и нажал на спусковой крючок.
Курок щелкнул по крышке пороховой полки и… дал осечку.
Эндерн зарычал сквозь зубы, ускоряясь из последних сил, и с разгона вонзил саблю в живот запоздало выставившего мушкет для защиты мукариба так, что лезвие вышло из спины. Оттолкнул тело в сторону и, задыхаясь и шатаясь из стороны в сторону, подбежал к стене, с трудом залез на бойницу, едва не свалившись вниз.
— Стоять! — сбивчиво окрикнул зычный голос.
Эндерн настороженно обернулся, чувствуя спиной опасность, — в башню набивались гвардейцы, тычущие в сторону оборотня ружейными стволами.
— Руки, мразь! — скомандовал запыхавшийся офицер, размахивая саблей.
Оборотень, чуть ли не выплевывая легкие, медленно поднял дрожащие руки.
— У тебя один выбор: сдаться или вниз, к Эджи в сраку!
Эндерн осторожно посмотрел через плечо на острые скалы, о которые бились воды Ам-Альбаар. Взглянул на офицера.
— Ну, тварь?! — яростно прогремел офицер.
Оборотень издевательски ухмыльнулся, опустил правую руку, выставляя средний палец. А потом откинулся назад и сорвался со стены. Раздался дружный вздох потрясения.
Первым в себя пришел офицер. Опустил саблю и с опаской подступил к стене. Выглянул в бойницу, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме. Один из мукарибов поднес фонарь. Это несильно помогло. Потом подошли остальные, все еще слабо веря, что безумец действительно предпочел прыгнуть и сгинуть в безразличных ко всему водах Ам-Альбаар.
Мукарибы настолько увлеклись попытками разглядеть хоть что-то в темноте, что не заметили, как большой филин, бесшумно расправив крылья, взмыл над Тарак-Мутаби и полетел в сторону Белого города.
В ночном небе раздалось злое уханье, но никто его не услышал.
***
Андерс Энганс не без оснований считал себя невезучим человеком. Особенно в последнюю неделю.
Лишиться наставника и единственного близкого человека, повстречаться с демоном Той Стороны, угодить в самую страшную тюрягу Кабира — и это только за один день. А потом начался сущий кошмар: вонючая камера, паника, побои, допросы. Сперва мукарибы, которые и сами не знали толком, что от него хотят, а последние две ночи — одни и те же вопросы от саабиннских святош. Эти допрашивали почему-то только ночью, наверно, чтобы Альджар не видел, чем занимаются верные слуги. Но их не интересовал бездушный дьявол с серебряными глазами, являвшийся Андерсу в кошмарах, не интересовали два провала в Бездну, где сгинул наставник, преследовавшие наяву, не интересовала жуткая маска вместо каменного лица, которую он видел уже чуть ли не в каждом. Старик не угрожал, не потрясал пыточными инструментами, не обещал растянуть на дыбе или прижечь пятки. Он просто спрашивал об учителе, чем тот занимался, где бывал, с кем встречался, откуда брал деньги, где и при каких обстоятельствах знакомился с людьми, имен которых Андерс никогда даже не слышал. Знал слишком мало, чтобы хоть как-то ответить, но упрямого старика это не заботило. Тот не реагировал на отчаянные истерики, вызываемые воспоминаниями о страшной ночной резне, вопли, крики и слезы, просто терпеливо ждал, пока Андерс не выдохнется, или приказывал помощнику успокоить его кулаком, если дело затягивалось. И начинал по новой: где, когда, откуда, с кем, кто? И так до рассвета. Сегодня это повторилось бы.
Если бы за Андерсом не явился очередной демон.
Два демона за неделю — слишком много для одной души.
Будь Энганс демонологом, то, наверно, гордился таким пристальным вниманием Князей Той Стороны к своей персоне, но он был жалким недоучкой с ничтожным артом и хотел, чтобы его оставили в покое.
Но вместо этого — кошмарный переход сквозь портал, который расщепил его и собрал обратно, но, кажется, не совсем так, как было раньше, падение из-под потолка в каком-то неизвестном доме, отбитые легкие, спина, задница и выползшие от боли на лоб глаза. А потом менталист, нагло влезший в башку, и жирдяй в голубой мантии Ложи.
Андерс наивно полагал, что хуже Тарак-Мутаби и ополчившихся против него сил Той Стороны ничего быть не может.
Как выяснилось, может.
Его взяла Ложа.
А значит, настоящие пытки и допросы еще впереди.
Впрочем, светлое пятно в незавидной судьбе Андерса все же нашлось.
Та ослепительно красивая женщина, как будто явившаяся прямиком из эротических фантазий, воплотившая в себе все идеалы женской красоты. Безупречная картинка, которую никогда не напишет даже самый талантливый художник. И она единственная, кто за последнюю неделю не орал, не бил, не требовал, а просто улыбнулся. Андерс почувствовал, что за одно только это уже влюбился в нее по уши.
Хотя и осознавал, что это всего лишь очередной коварный ход судьбы, но решил: раз уж все равно суждено сгинуть в застенках Турма, потеряться в кошмарных видениях и до конца дней вести увлекательные беседы с камнями, то уж лучше так, с воспоминанием о чем-то прекрасном. Все-таки Андерс пытался быть оптимистом.
То, что ему не выбраться из этого огромного особняка, пленник понял сразу. Охранных сигилей и печатей не чувствовал, но не сомневался, что они есть. И что после этой золоченой клетки его ждет очередная вонючая конура — не сомневался тоже. Да и какой смысл? Куда бежать? В темноту, где ждет дьявол, оставивший его душу на закуску? Поэтому, когда плешивый толстяк втащил его на себе в кухню и усадил за стол, а потом, явно теряясь и не совсем понимая, где что и как все это делается, выставил какую-то остывшую еду, Андерс просто набросился на нее и начал жадно жрать, набивая тощее брюхо. А потом, когда толстяк ушел, оставив его одного, Андерс даже не рыпнулся, пытаясь нажраться впрок. Сожранного ведь уже не отнимут.
После, спустя неизвестно сколько времени, толстяк вернулся и повел его в ванную комнату, где Андерса ждала просторная ванна, наполненная горячей водой, в которой тот сейчас и сидел, отмокал в полном одиночестве, блаженно закинув руки на края. Уж чего-чего, а лицемерного уважения к жертве у Ложи не отнимешь: даже если через минуту палачи запытают ее до смерти, то сперва зачитают все нарушенные права, намоют и смажут ароматным маслом, чтобы тушка в пыточной выглядела и пахла пристойно и не оскорбляла благородные носы и глазки господ магистров.
Сытость и расслабляющее ощущение покоя и умиротворенности настолько разморили, что Андерс в какой-то момент задремал. Провалился в зыбкое и тягучее состояние где-то на границе, когда сложно отличить сон от яви. Но снились ему не ставшие уже привычными кошмары, возвращающие на темный переулок к резне, к животному ужасу и огромной черной фигуре, возвышающейся над мертвым учителем. Не к отражающемуся в серебряных глазах пламени и не к паре провалов в Бездну, заполненных белесой мутью, в движении которой угадываются искореженные вечной мукой души грешников, запертых в ледяной пустоте. И не к жуткой маске вместо лица со шрамом с застывшей издевательской дьявольской ухмылкой.
Нет, Андерсу снились веселые и озорные купальщицы, беззастенчиво сверкающие обнаженными прелестями. Худенькие, подтянутые, стройные и приятно пухленькие, полненькие, мягонькие. С пышными, нежными, тяжелыми грудями и с маленькими, крепенькими грудками, умещающимися в ладони. Молочно-белые и смуглые. С мясистыми, широкими задами и аккуратными круглыми попками, от одного взгляда на которые в воображении просыпаются самые приятные мысли, отзывающиеся напряжением в паху. Купальщицы резвятся, плещутся, брызгаются горячей водой, звонко хохочут, трут друг дружке спинки, мнут покрытые пеной скользкие прелести, балуются, ласкаются, самозабвенно и страстно целуются, сладко постанывая от удовольствия. Окружают его, жмутся к нему, трутся об него и выстраиваются в очередь, чтобы омыть его по-античному мужественное тело. Одна из купальщиц, самая смелая и дерзкая, белокурая, изящная, стройная, гибкая, прильнула к нему жадным ртом, провела кончиком языка по его груди, опускаясь по животу все ниже и ниже, к набухшему, изнывающему от желания члену, вызывающему комплексы даже у самого уверенного в себе мужчины и восторг даже у самой капризной и требовательной женщины. Нежно коснулась его губами. Андерс заохал сквозь сон от предвкушения неземного наслаждения.
И тут понял, что действительно слышит тихие всплески горячей воды, а заводящие ласки отнюдь не снятся.
Он продрал глаза, спросонья не понимая, где находится, увидел маленькую беленькую ладошку на своей груди, поднял глаза и охнул, в панике вжимаясь в стенку ванны и стыдливо прикрываясь.
На краю вполоборота к нему сидела, скромно стиснув бедра, нимфа, ожившая картина, воплощение идеальной красоты и женственности. Совершенно голая и нисколько не смущающаяся своей наготы, с собранными на затылке густыми пшеничными волосами, открывающими прелестные ушки и красивую длинную шею. Нимфа озорно хихикнула, алчно блестя бирюзовыми глазищами на белом безупречно чистом и свежем кукольном личике. Андерс со смесью стыда и страха узнал в ней смелую и желанную купальщицу из сна, ставшую отражением и воплощением той женщины, в которую влюбился без памяти с первого же взгляда. Вспомнил, что в отличие от сладкого сна в серой и будничной жизни не вышел ни рожей, ни сложением, ни тем более размерами, и ему стало стыдно за одно лишь свое существование. Захотелось утопиться, лишь бы не позориться перед белокурой красавицей, перед которой наверняка ползают на коленях императоры и короли. Такая женщина не то что не могла смотреть на такого голодными глазами, не могла существовать в одном с ним мире. И тем не менее она была здесь, на расстоянии вытянутой руки, сидела на краю ванны и ласкала его ладонью, от прикосновений которой по телу расходилась слабыми волнами электрический ток. Ощущение нереальности происходящего натолкнуло на страшную мысль: а что, если он уже очнулся в Турме пленником фантазий и грез, которые неминуемо обернутся кошмаром?
Нимфа приложила палец к пухлым губам, велев молчать. Встала, повернулась к Андерсу передом и замерла в кокетливой позе, позволяя разглядеть себя во всех подробностях, даже милую маленькую родинку на ухоженном, покрытом жиденькими аккуратно стрижеными волосами лобке, почти на самой гладкой, нежной губке, прикрывающей вожделенную щель. Андерс тяжело сглотнул, схватившись руками за края ванны, чтобы не соскользнуть под воду. Бирюзовые глаза загорелись торжеством, как будто нимфа испытывала какое-то извращенное удовольствие от того потрясения и растерянности, с которыми Андерс жадно пожирал взглядом каждый дюйм ее совершенного тела.
Женщина игриво провела пальчиком по левой груди, оттянула затвердевший от возбуждения чувствительный бледно-розовый сосок, и недвусмысленно подмигнула, похотливо облизывая влажные губы и виляя бедрами. Андерс заныл, не зная, куда деться, и боясь постыдно спустить от одного только ее присутствия.
А она осторожно перекинула через край ванны правую ногу, поставила ее на дно. Наклонилась, оперлась рукой о плечо Андерса и забралась в ванну целиком, медленно погрузилась в воду, держа спинку ровно и довольно жмурясь от пробегающего по телу холодка, сменяющегося жаром, села Андерсу на ноги. Пространство заполнил сладостный запах духов и женщины, от которого пошла кругом голова. Андерс ощутил приятную тяжесть ее веса, заерзал, вжимаясь в стенку ванны еще плотнее. Нимфа крепко сжала бедра, лишая его возможности двигаться, и Андерс сдался, зажмурился, отвернулся, лишь бы не пялиться, пуская слюни, на пару идеально округлых, соблазнительно качающихся грудей, между которых так хотелось вжаться лицом и дуреть от запаха бархатистой кожи.
Нимфа беззастенчиво прижалась к нему, налегла грудью, заставила повернуться к себе и смотреть в глаза.