— Это было не обязательно, — проворчал он, хмуря брови и борясь с желанием открыть глаза.
— Прости, не удержалась, — тихо рассмеялась Жозефина. — Надо было подумать о чем-то приятном. То, что я сейчас сделаю, особой радости у меня не вызывает. Ну, не стой как девственник у борделя, держи меня и покрепче. Извожу в пыли платье — стирать будешь сам!
Гаспар крепко обнял чародейку за талию сзади. На секунду представив весь ее гардероб, обнял еще крепче. Жозефина встряхнула руками, пошире расставила ноги, встала твердо, энергично потерла ладони, сложила их перед грудью и закрыла глаза. Улица погрузилась в мягкую темноту. Чародейка набрала полную грудь воздуха, затаила дыхание и плавно выдохнула, выгоняя из мышц напряжение. Тысячи мыслей, тайных и явных, беспорядочно мечущихся в ее сознании, словно снежинки в хрустальном шаре, вдруг унялись, улеглись и успокоились. Чародейка совершенно перестала думать о чем-либо, кроме покоя. Покой и безмятежность. Гаспара всегда удивляла эта способность Жозефины настолько отрешаться от мира и собственного тела, которое постоянно что-то требует и диктует свои правила. Сам того не желая, Гаспар почувствовал, как и его накрывает, поглощает и вгоняет в дрему безмятежное спокойствие полностью доверившейся ему чародейки.
— У тебя заботливые руки, знаешь? — вдруг шепнула она. Пожалуй, впервые ее мягкий голос показался неприятным и резким.
— Знаю, — буркнул Гаспар. — Ты слишком часто об этом… — мысли чародейки взметнулись снежной бурей в хрустальном шаре ее сознания. Гаспар не был ханжой, но все-таки подобное применение рук несколько задевало его мужское самолюбие. — Прекрати!
— Случайно вышло, честно, — как бы смутилась чародейка. — Все, не отвлекайся, — шикнула она уголком губ и глубоко вдохнула.
Когда вихрь мыслей вновь унялся, Жозефина замерла совершенно неподвижно и перестала дышать, будто дыхание могло спугнуть то спокойствие, безмятежность и безграничный покой, что заполняли все ее существо, гнали прочь все тревоги, волнения и мысли. По спине Гаспара пробежали мурашки — настолько это чувство было приятным, хотелось, чтобы оно никогда не проходило. Но вдруг он вздрогнул и поморщился от острой боли в висках, почувствовал, как голова распухает и тяжелеет под шквалом внезапно хлынувших мыслей Жозефины. Это были не слова, не образы. Это были приказы. Сотни и тысячи в секунду. Разум чародейки властно и непреклонно приказывал телу, по венам которого потекла необузданная энергия, исходящая откуда-то изнутри самой Жозефины и в то же время отовсюду. Гаспар судорожно вздохнул, едва удержавшись на ногах, когда чародейку вдруг переполнила эта энергия, пропитавшая каждую клеточку ее безмятежно спокойного, расслабленного невесомого тела. На краткий миг менталиста охватила непередаваемая эйфория, показалось, что он подчинил себе мир, взмыл в небеса, где эйфория сменилась ужасом и безотчетной паникой, сковавшей судорогой напряженное тело, лопающееся от переполнившей его мощи. Всего лишь отголоска, едва различимого эха мощи той энергии, что кипела и безумствовала в не шелохнувшейся чародейке, сердце которой стучало спокойно и безмятежно, совершенно не реагируя на хаос внутри. Мощи, одним лишь своим прикосновением способной стереть Гаспара в порошок — настолько он был слаб и ничтожен. Можно убить годы в бесполезных тренировках, закаляющих тело, чтобы убедиться лишь в том, что этот сосуд слишком хрупок и ненадежен даже для крошечной частицы силы истинного арта. Нужно родиться с этой силой и оказаться достаточно крепким, чтобы эта сила не уничтожила лютум прежде, чем его найдет и убережет от самого себя истинный чародей.
Усилием воли де Напье заставил себя не выпустить из рук Жозефину и не прервал телепатическую связь, хотя ему очень захотелось. Рассудок и тело требовали прекратить это, но он не слушал, хоть ужас полностью завладел его мыслями. Он боялся за себя. Он боялся за чародейку. Ему казалось, даже она окажется слишком слабой и хрупкой для той яростной бури, что рвалась из недр ее существа. Гаспар чувствовал обрывки проносившихся в ее сознании приказов мышцам оставаться расслабленными, гнать прочь малодушные порывы напрячься, сжаться, вздрогнуть. Покой и безмятежность. Только покой сдержит бурю…
И буря унялась. Успокоилась. Неистово мечущаяся, бешено рвущая ненадежное тело свирепая энергия заскулила, подчинившись власти безмятежного разума, ткнулась носом в поднесенную ладонь хозяйки и разрешила почесать за ухом.
Гаспар почувствовал осторожное движение рук Жозефины, расходящихся в стороны. Чародейка позволила себе ровно дышать, вдыхая носом и выдыхая ртом. Потом бережно высвободила крохотную долю накопленного в себе заряда, облеченную в заклятье. Из нее как будто вырвался невесомый, но вместе с тем тяжелый поток мягкого холодного света, устремляясь куда-то ввысь, в бесконечность, и вернулся обратно, собираясь на разведенных в стороны ладонях.
Жозефина открыла глаза.
Шамситская улочка осталась прежней. Чародейка смотрела на нее сквозь сумрак второго зрения, но освещение почему-то стало еще ярче — как в пасмурный день, когда сквозь густую пелену серых облаков проглядывает мутный диск солнца. Чародейка мысленно выругалась, удерживаясь от того, чтобы шевельнуть разведенными в стороны руками. Гаспар почувствовал, что ей неуютно, что у нее вскружилась голова, и не сразу догадался отчего. Жозефина не могла читать мысли, но как будто поняла, о чем тот думает, и осторожно перевела взгляд на сожженную стену. Теперь и Гаспар растерялся, отказываясь верить ее глазам. На стену, изуродованную ожогами, копотью, с обвалившимися кусками известки, накладывалась точно такая же стена без малейших разрушений и следов буйства огненной стихии.
Внезапное осознание того, что видишь одну и ту же картину в двух временных параллелях, вызвало у Гаспара желание проверить настойки на наличие олта.
Осторожней, — предупредила Жозефина, — с непривычки можно тронуться. Но ничего не бойся.
А чего бояться? Мы и так тронутые, — беспечно отозвался Гаспар, хотя неприятный мороз холодил спину.
Поток энергии, исходящий из Жозефины, ощутимо усилился. Гаспар уловил настойчивые сигналы ее тела о том, что это хоть и не болезненно, но крайне неприятно. Это иссушает и лучше бы этого не делать. Что-то внутри чародейки предприняло попытку напрячься, но та властно заткнула нытье и приказала телу не дергаться.
Освещение начало стремительно тускнеть и меркнуть. Краем глаза Жозефины Гаспар заметил, как бежит по небу солнце, двигающее тени, словно кто-то торопливо проносит мимо фонарь. По улице туда и обратно принялись сновать смутные человеческие фигуры, двигаясь с поразительной скоростью. Причем по их ускоренным до нелепого и смешного движениям было видно, что они именно идут, а не бегут, бесплотно проходя сквозь чародейку и металиста, не общая на них ни малейшего внимания. Гаспар, конечно, обещал себе не бояться, однако нагло снующие через него призраки вызывали неприятные опасливые ощущения. Пара фигур встретилась посреди улочки, у них завязался оживленный немой разговор, сопровождаемый активной жестикуляцией. В ускоренном виде смотреть на них без смеха было совершенно невозможно — Гаспар еле сдержался. Фигуры вдруг обменялись рукопожатием и разбежались в стороны. Другая фигура на несколько мгновений остановилась буквально в шаге от Жозефины, присела и подскочила, скрываясь из виду. Фу, — пронеслась брезгливая мысль в ее голове. Потом еще с минуту по улочке сновали фантомы прошлого, нагло игнорируя зрителей из будущего, но появлялись они все реже, пока совсем не исчезли. Освещение окончательно померкло и больше не мучило глаза несоответствием красок. Жозефина, гоня злое нетерпение, осторожно поерзала, упрямо не думая о слабеющих ногах. Гаспар обнял ее крепче, стиснул в руках, прижимая к себе. Чародейка была непривычно и неестественно горячей, от нее исходил влажный жар. По вискам и лбу упрямо держащейся ровно головы с широко распахнутыми глазами скатывались капельки пота, щекоча кожу, что вызывало у женщины раздражение. Гаспар хотел было смахнуть пот с ее лба, но удержался, побоявшись сделать хуже.
И вдруг на улицу ворвались вереницей пять фигур. Чародейка резко прикрыла «заслонку», сокращая поток высвобождаемой магии. Фигуры замерли, услужливо позволяя разглядеть себя каким-то образом со всех сторон. Гаспар считал размышления Жозефины, мелькающие на самой поверхности: эти двое, впереди, обычные люди, тот, что сзади — тоже. Неинтересно. И этот тоже… хотя нет, все-таки чародей, но такой убогий, что если специально не присматриваться, арт и не заметишьдаже. Зато тот, посередине, точно колдун — вон как светится и переливается. Много красного. Арт огня. Точно. Финстер, — торжественно объявила Жозефина, призывая к порядку мышцы лица, намерившиеся отметить момент триумфа улыбкой. — Наконец-то, сучонок. Едва ощутимое нервное напряжение исчезло, чародейка облегченно выдохнула, отгоняя очередную мысль утереть щекочущую капельку пота, скатывающуюся по лбу. Переборов возмущение тела, вновь принялась немилосердно выпускать силу, иссушая себя. Гаспар, улавливая тревожащие обрывки сигналов, нарушил собственное обещание и принялся осторожно копаться в сознании чародейки. Она заметила это, но не возмутилась, лишь услужливо подумала о том, что он искал. Менталист нескромно выразил свое отношение к ней, не беспокоясь, что отголосок этих мыслей достигнет ее разума.
Прекрати.
Не подумаю. Держи меня.
Жозефина сосредоточилась на происходящем. Ноги совершенно перестали ее держать, полагаясь исключительно на Гаспара, приструненного кратким мысленным сообщением о том, что произойдет, если он отпустит или попытается прервать колдовство.
Замешательство. Сосредоточенность. Двое всполошились. К ним подошел третий, толкнув недомага. Все трое прошли сквозь наблюдателей. Улица словно поворачивается, услужливо позволяя смотреть на происходящее за спиной. Один вдруг отлетел на стену. Другой напал на кого-то, защитился и внезапно упал. Больше он не встал, умер. Следом за ним почти сразу после короткой борьбы умер и третий. Первый тяжело поднялся, но лишь затем, чтобы задергаться и умереть. Чародейка издает едва слышный стон. Руки. Она думает о потяжелевших руках, которые пытается удержать и не опустить.
Держи меня.
Дура.
Заткнись.
Еще один выплеск магии. Прошлое послушно продолжает свое течение. Улица услужливо поворачивается, меняя ракурс и давая взглянуть на всю картину.
Финстер начал двигаться. Вспыхнула магия. Замелькали яркие кометы с завораживающе красивыми хвостами, переливающимися всеми цветами радуги. По улице поплыло облако ослепительных красок навстречу фантому Финстера и вдруг растаяло, незаметно исчезло. Фантом вновь поспешно применил чары, а потом начал двигаться. Гаспар не раз видел боевое искусство арта, оно действительно завораживает и восхищает, но когда чародей борется сам с собой — выглядит все странно и нелепо.
Жозефина шипит. Она горит. С нее ручьем льет пот. Тонкий шелк уже пропитался влагой. Держать ее все труднее. Чародейка вся напрягается и дрожит. Но не руки. Руки расслаблены, неподвижны, разведены в стороны и пульсируют холодным светом.
Вспышка. Вспышка. Отчаянные движения фантома. Вспышка. В небо устремился росчерк, переливающийся радугой. Поток магии. Целый вихрь ярчайших красок. Взрыв. Фантасмагория цветов, от которых слепнут глаза. Во все стороны фонтаном посыпались капли радуги, оставляя уродливые кислотные ожоги в тех местах, где они соприкасались с землей или липли к стенам. Финстер отлетел на стену. Повис на ней, не в силах пошевелиться. Новый взрыв, оставивший на стене глубокую борозду. Неистовый всплеск ярости и бешенства, окрасивший магию в темно-красный цвет. Стена в прошлом начала гореть, облупилась, посыпалась фантомная известка. Фантом чародея скорчился, фантасмагорическое буйство красных цветов внезапно оборвалось. Над землей посреди улицы повис сгусток агрессивно пульсирующей магии и вдруг осел на землю невесомой искрящейся пылью. Финстера протащило от стены на середину улицы.
Он вздрагивает… Вся улица вздрагивает и гаснет.
Чародейка коротко вскрикнула, всплеснула трясущимися руками, судорожно хватила ртом воздух и откинулась на грудь Гаспара, хлестнув по лицу волосами. Того обожгло волной пронзившей ее боли. Менталист торопливо рванул из сознания Жозефины, как вор через окно, надеясь, что не навредил ей еще больше. Пошатнулся с безвольно обмякшей в его руках чародейкой, привыкая к собственным глазам, высоте своего роста и кромешной тьме, поглотившей улицу.
— Аврора?..
Та не отозвалась, продолжая висеть на его руках. От нее веяло влажным жаром. Гаспар, прижимая безвольную чародейку к себе одной рукой, нашел в темноте ее шею, влез пальцами под ворот платья и нащупал бьющуюся жилу. Вздохнул с облегчением. Провел по горячей влажной щеке чародейки ладонью, убрал прилипшие мокрые волосы и легко похлопал по ней. Жозефина застонала, задрожала всем телом, несмело разлепила дрожащие веки. В темноте засияли едва заметные бирюзовые огоньки глаз, бегающих из стороны в сторону в попытке сориентироваться. Сфокусировавшись на лице Гаспара, Жозефина вяло усмехнулась, вновь прикрывая глаза. Тьердемондец прижал ее к себе. Она заботливо погладила его дрожащей ладонью по руке, держащей ее поперек талии.
— Никогда не сомневайся во мне, — прошептала сбивчиво она. — И даже в мыслях не называй дурой. Я не дура — знаю, что делаю.
— Нет, дура, — возразил Гаспар. — Упертая идиотка. Ты слишком дорога, чтоб вот так запросто разбрасываться своей жизнью.
Жозефина попыталась рассмеяться, но лишь протяжно охнула от боли в груди, что почему-то развеселило ее больше. Она инстинктивно потянулась к цепочке, в очередной раз забыв, что та скрыта под непривычным платьем, цветасто выругалась и отмахнулась от этой идеи. Несколько раз вдохнула-выдохнула, тихо ойкнув и осторожно погладив ребра, но пришла к выводу, что все не так уж страшно и вполне терпимо.
— Ладно, — вздохнула чародейка, мягко отталкивая руки Гаспара, — можешь отпустить уже. Я в порядке.
— Врешь.
— Конечно, но на ногах устою. Честно.
Гаспар явно нехотя расслабил руки, выпуская Жозефину из объятий, достал из кармана тускнеющий кристалл. Чародейка нетвердо встала на ногах, сделала неуверенный шаг, но едва слышно простонала, взявшись за голову, и неуклюже пошатнулась. Гаспар потянулся, чтобы удержать, однако чародейка жестом остановила его. Потом затрясла головой, звонко хлестнула себя по щекам, обругала себя. Удивительным образом, это и вправду несколько помогло ей. По крайней мере, иссушенное колдовством тело решило больше не капризничать и не валиться обратно в мужские руки, как бы приятно это ни было. Чародейка взъерошила влажные от пота волосы, повернулась к Гаспару.
— Мы оба видели, что произошло, — сказала она, обняв себя за плечи. — И оба ничего не поняли, так?
— Угу, — угрюмо кивнул Гаспар. — Хотел бы предположить, что это был воображаемый друг, вот только воображаемые друзья людей не убивают.
— Я бы не была так категорична насчет воображаемых друзей артистов, особенно, огненных, — хмыкнула Жозефина. — Но тут ты прав. Его убило не взбесившееся воображение.
— Тогда что? Вернее, кто?
— Не будь я безбожной распутной ведьмой, — сокрушенно вздохнула чародейка, — я бы тебе уже ответила.
— Но ты безбожная распутная ведьма, — сказал Гаспар, — а я в страшных и ужасных дьяволов ночи не верю.
— Я тоже, — глухо отозвалась раздраженная Жозефина. Она чувствовала себя глупо из-за лезущих в голову злящих мыслей. Раздражения добавляла мокрая от пота спина и липнущее к телу неудобное платье. А еще цепочка, спрятанная под шелком. — Я тоже не верю в страшных и ужасных дьяволов. Я знаю, что они есть, — раздраженно бросила Жозефина.
Гаспар с неудовольствием поморщился в темноте. Он не был чародеем арта, он был лишь менталистом, но в отличие от Жозефины не только учился в Университете, но и какое-то время состоял в Ложе, что наложило отпечаток на всю жизнь. По удивительной иронии именно те, кто не сомневался в иномирных сущностях, являющихся из-за Порога, верили в их вмешательство в последнюю очередь, ища, прежде всего, рациональное объяснение.
— Жозефина…
— Ты видел все моими глазами, Гаспар, — непривычно быстро и взволнованно заговорила чародейка. — Если с магией такие фокусы при должной сноровке и возможностях проделать еще можно, то со следами в памяти мест — нет. Никто не способен стереть их полностью, никакими чарами, заклятьями, талисманами сделать это невозможно. Если я ничего не увидела, это означает лишь одно: место не запомнило убийцу, — она сделала паузу, переводя дыхание. Голова слегка закружилась. Где-то внутри, в животе, дало о себе знать мерзкое ощущение беспомощности и слабости. — Потому что убийца, — через силу вымолвила чародейка, — не принадлежит нашему миру.
— Ты понимаешь, насколько бредово это звучит? — недовольно проворчал Гаспар, немного помолчав.
— А у тебя есть какое-нибудь другое объяснение? — невесело усмехнулась чародейка.
— Нет, — жестко отрезал тьердемондец. — Пока нет, — смягчился он. — И вообще, с чего ты взяла, что убийца один?
— Потому что отчаянно надеюсь, — бессильно шепнула чародейка, — что не родилось еще такого демонолога, который призвал бы в наш мир двух… дьяволов ночи.
— Покажи мне хоть одного демонолога, отдающего отчет своим действиям, — упрямо возразил Гаспар, демонстрируя поразительное для него высокомерие. — Да, им иногда удается вызвать демонов в наш мир, но покажи мне хоть одного демонолога, который смог подчинить себе демона. Наоборот, чаще всего демоны подчиняют себе демонологов, а еще чаще — рвут их на части.
Жозефина посмотрела на него почти с материнским упреком, словно на неразумное чадо. Гаспару это не понравилось.
— Я сталкивался с гостями из-за Порога, — заявил он. — Они убивают без системы, причин и цели, убивают просто потому, что могут, хотят убивать, чтобы выплеснуть ярость и злобу. Но тут, — Гаспар обвел руками улицу, словно указывал на весь Шамсит, — тут все больше похоже на хорошо продуманный план. Ашграу, Зюдвинд, Финстер — кто-то устранил звенья одной цепи, заткнул им глотки самым надежным образом. И по удивительному совпадению, чуть ли не перед самым нашим приездом. Если бы я не был уверен…
— Думаешь, кто-то предал и нас? — холодно сверкнули потускневшие бирюзовые глаза.
— Паука не предают, — отрезал Гаспар, пряча крамольные мысли, которые на миг овладели им. — По крайней мере, из нас троих никто этого никогда не сделает.
Чародейка промолчала. Энергия кристалла окончательно иссякла, и улица погрузилась во мрак. Оттого менталист не увидел в темноте, как утомленное кукольное личико Жозефины исказила неприятная гримаса.