— Понятно. Ну чтож, не буду удерживать. Полусотники, за мной марш. — и Карно зашагал к казарме, где была отдельная комната для учебных занятий, которую Ольт назвал непонятными словами «ленинская комната». Когда он сказал Карно, что в каждой казарме надо будет сделать кроме спального помещения еще по большой комнате для обучения воинов грамоте, то сказать, что воевода удивился — этого будет мало.
Зачем воину знание букв? Умел бы мечом махать. Но Ольт чуть ли не на пальцах объяснил всю пользу новых знаний, приведя несколько примеров, якобы выдуманных им, возможных случаев использования грамоты. Пересчитать вражеское войско, указать на каком расстоянии оно находится, когда будет возможная встреча, да мало что еще… И обо всем этом надо составить и написать грамотное донесение.
Как всегда, Карно проникся и ввел в учебный процесс обучение умению читать и писать. Причем если простому воину было достаточно просто, пусть и по слогам, прочитать и написать пару фраз, то начальству, начиная с десятника, уже придется поднапрячься, чтобы суметь написать понятное и ясное донесение. Тех, кто не понимал всю мудрость начальства, воевода пригрозил подвергнуть наказанию, сказав при этом в одночасье ставшую знаменитой фразу: «Всех, кто не может — научим, а кто не хочет — заставим. И если не дойдет через голову, то дойдет через ноги!» Десятникам так понравилась это выражение, что они специально выискивали вольных или невольных лентяев и поймав их на нежелание выполнять предписанное, отправляли их на плац заниматься строевой подготовкой, при этом назидательно поднимая указательный палец и произнося крылатую фразу. Причем это касалось не только учебы, но и вообще всего, от невыученной азбуки до пятнышка ржавчины на наконечнике копья. И нередко можно было видеть, как какой-нибудь десятник с ядовитым видом говорит провинившемуся воину: «Не доходит через голову, дойдет через ноги. Марш на плац!»
Так что полусотники послушно замаршировали за своим воеводой в «ленинскую комнату». Ольту это было не нужно, все, что им было надо они с Карно уже обсудили. Пусть воевода сам вываливает на бедные головы полусотников все, что Ольт надумал ночью, вспоминая годы службы в «непобедимой и легендарной». На то он и воевода, чтобы заниматься показухой и гонять полусотников, показывая свое начальственное самодурство.
А он в это время проведает механиков. Ведь наверняка опять придумали что-нибудь бесполезное, да и не мешало бы узнать, как там поживает катапульта. Как ни странно, споров и ругани в мастерской механиков Ольт не застал. Жаго с Вельтом молча и деловито собирали ту самую катапульту, про которую он так переживал. Оба бывших каторжника обрадовались его приходу, хотя Ольт подозревал что радуются они не мальчику Ольту с прекрасной душой, а мастеру, который может разрешить их сомнения. Впрочем, он не обижался, сам был такой. Оказалось, что сей механизм они собирают уже в третий раз. В первый раз катапульта просто рассыпалась на запасные части после четвертого выстрела. Единственное, что здесь утешало, это то, что она все-таки стреляла. Во второй раз лопнули торсионные натяжители, сделанные из простых льняных веревок, сплетенных в канаты. Теперь четверо здоровенных мужиков, под управлением механиков и с их помощью, натягивали канаты из сухожилий. Они с усилием ворочали неподатливые вороты, приводя гигантскую ложку в боевое положение.
Ольт подоспел как раз к окончанию работ. Катапульта трещала и скрипела всеми своими суставами, но пока выдерживала силу натяжения. Ольт, сразу влившись в общую работу взял на себя важную работу — командовать и следить за порядком. Мужики, видно из недавно прибывших на заработки и еще не знающие местных раскладов, косились на него, но так как Жаго с Вельтом молчали и принимали его команды, как должное, пока молчали. Но на их лицах было все написано. Пришел какой-то левый пацан и раскомандовался над мужиками.
И ладно над ними, так еще и над мастерами изгаляется. А мастера здесь — люди уважаемые. Люди бешенные деньги отдают, чтобы своего отпрыска мастеру на обучение отдать. Причем издевается не над какими-нибудь сапожниками или даже кузнецами, а над механиками. Это вообще ни в какие ворота не лезет. И люди, которые смогли придумать и построить мельницу и лесопилку, покорно терпят такое к себе отношение. Странные порядки в этой Карновке и люди здесь странные.
Ольт их понимал, на это его знаний местных реалий хватало. И понимал их недоумение. Но ему было плевать на мнение каких-то мужиков. В деревне давно уже привыкли к его чудачествам и не обращали на это внимания. Про таких как Ольт местные говорили: «его Единый в темечко поцеловал», хотя некоторых он явно не поцеловал и пристукнул, так как редко кто из «поцелованных» выделялся умом и сообразительностью. Получались все больше слабоумные, пускающие слюни, идиоты. На Земле таких называли юродивыми. Но иногда среди общей серой массы появлялись люди, придумывающие что-то совершенно новое и полезное, или умеющие лучше всех драться на мечах, или писать ученые книги, короче — имеющие способности и идущие за горизонт. Таких практичные лесовики привечали и не смотрели на некоторые странности поведения. Главное — все идет на пользу деревне.
Наконец катапульта была взведена и в большую метательную ложку был положен килограммовый округлый камень. Мужики опасливо отошли в сторону, вдруг веревки из сухожилий порвутся — мало никому не будет. Ольт подождал пока они отойдут подальше и одним ударом выбил стопор, удерживающий ложку в натянутом положении. Взвизгнули разматывающие с гигантской скорость торсионы, свистнула прорезаемым воздухом ложка и глухой стук ее о перекладину возвестил, что снаряд отправился в путь. Расстояние, которое пролетел камень, Ольт определил, как метров двести пятьдесят-триста. Потом, когда доведут катапульту до ума, уже устроят настоящие испытания на дальность и разрушительную силу. Мужики чесали затылки, такого результата они не ожидали. Вельт с Жаго торжественно пожали друг другу руки. Заслужили право. Имея только дилетантские чертежи Ольта, они все-таки построили метательную машину. Но Ольт не дал им долго праздновать такое событие. У него прямо свербело в одном месте скорее поделиться с механиками одной мыслью, которую он уже озвучил вчера вечером Карно. Отпустив помощников, которые с радостью и облегчением удалились от чудаков-изобретателей, сами уселись тут же возле катапульты. Конечно в начале Ольт похвалил механиков:
— Молодцы мужики. Неплохая игрушка получилась. Только перекладину, — Ольт показал рукой, — надо усилить. Вы представьте с какой силой бьет ложка и долго ли выдержит вот это бревнышко. И в месте удара надо придумать что-то вроде подушки. И выточите еще одну ложку, подлиннее. И наберите камней одинаковых по весу в одну десятую дильта, в одну пятую и в одну третью. Но это все потом, а сейчас поговорим о кое-чем важном. О том, что надо молчать — не говорю. Сами понимаете.
Мужики молча закивали головами. Что такое секреты производства, гостайна и подписка о неразглашении он им как-то объяснил, легко подогнав земные понятия под местные условия, да еще рассказал при этом, что будет с ними и с их семьями, причем разъяснил, что угроза исходит не от него, упаси Единый добиваться верности запугиванием, а именно от них самих, и бороться c их собственным недержанием языка будет не он, а различные соглядатаи, шпионы и просто завистники и недоброжелатели. Ольт объяснил им, что такое шантаж при помощи выкраденных членов семейств, что такое пытки сами мастеров и как избавляются от нежеланных свидетелей, когда все тайны уже выведаны. Запугал мастеров на совесть и совесть его не мучила. В конце концов, в его мире это бывало, так почему бы и не быть в этом.
По распоряжению Ольта мастерская механиков изначально была устроена по в отдалении от других, подальше от чужих глаз. Так что никто им не мешал обсудить свои тайны. Хотя иногда и приходилось периодически отвлекаться на Оли, которая, послушав их разговор минут пять, отвлеклась на другое. Ей были не интересны их секреты, когда вокруг находилось столько заманчиво интересных механизмов. Хорошо еще, что ей не хватало силенок натянуть катапульту или взвести баллисту, которая хоть и находилась в стадии доводки, но была уже вполне способна доставить неприятности, как самим механикам, так и окружающим. В особенности — окружающим.
Впрочем, эти мелкие хлопоты не шли не в какое сравнение с теми задачами, которыми Ольт озадачил двух механиков. Но когда он сказал, зачем это ему нужно, они твердо пообещали найти подходящих людей и в течении двух недель решить все поставленные им вопросы. За разговорами не заметили, как подошло время обеда и если бы не ворчащий Лако, то и не вспомнили бы. Жаго с Вельтом были понятливые и быстро поняли, что от них требуется, но детали… Ведь известно, что дьявол таится в мелочах и Ольт старался не просто разжевать, а еще и положить в рот, но Лако было глубоко наплевать на его переживания и он, влекомый зовом своего желудка, громким жалобным ворчанием требовательно настоял на прекращении обсуждения. Механики как раз слушали, как в одной далекой стране испытывают только построенные мосты. Главный строитель становился под свежепостроенный мост, по которому пускали телеги с максимальным грузом, и если мост был построен неправильно или некачественно, то неудачное строение обрушивалось на незадачливого строителя. Жаго с Вельтом были впечатлены столь радикальным способом проверки мастерства.
Они давно уже не задавались вопросом, откуда их малолетний знакомец знает такие интересные истории и способы постройки разных удивительных приспособлений. Они просто приняли по факту его знания и умения и с упоением слушали о чужих людях, дальних странах и чудесных механизмах. И пусть он даже сочинял бы свои истории, но они были так интересны и захватывающи, как будто увиденными своими глазами наяву. Но этот несносный комок медвежьего жира своим плачем о еще не съеденных мясных обрезках лишний раз напомнил, что заставлять ждать Истрил, то это чревато.
И если самому Ольту это грозило, по материнскому мягким, укоряющим взглядом, то его собеседникам таким презрительным безразличием, что резало прямо по живому, доставляя нешуточные терзания. Все в деревне знали, что легче встретиться зимой на узкой тропинке с о злым медведем-шатуном, чем увидеть, как мимо тебя скользит полный равнодушия взгляд, только вчера светившийся теплом и участием. Зверя хоть можно победить или на крайний случай убежать, но куда денешься от безразличия, которое обрекает на молчание. Как этого добилась Истрил Ольта совершенно не волновало, но народ прямо из шкуры вон лез, лишь бы услышать негромкий одобряющий голос этой невысокой миловидной женщины, не имеющей в деревне никакого официальной должности.
Вот и сейчас Жаго с Вельтом сами поторопили Ольта идти домой, не говоря этого вслух, но подразумевая, что Истрил наверно уже заждалась своего сынка. А так как Ольт в сущности озвучил все свои предложения, то не стал упираться и вместе с Оли, которую пришлось выковыривать из строящейся неподалеку домницы, сопровождаемый явно слышимыми вздохами облегчения и радостным ворчанием Лако отправился до дому. По пути прошли мимо готового трактира и позвали Вьюна зайти к ним после обеда.
Дома их ждал уже накрытый стол, оставалось только набрать горячее в миски, и Карно, который о чем-то беседовал с Истрил. Лако тут же подбежал к своей лохани, где уже остывал его личный обед, а дети, по очереди поливая друг другу на руки, умылись и чинно уселись на лавки. На первое был суп-харчо, наваристый и настолько острый, что не столько утолял голод, сколько разжигал еще больший аппетит. А на второе Истрил подала «курицы-гриль». Правда курицы были не совсем курицами, а то ли тетеревами, то ли глухарями, без оперения не разобраться, и приготовлены были не в духовом шкафу, а на жаровне с натуральными березовыми углями. Так, что скорее это блюдо можно было назвать — дичь-барбекю. Впрочем, какая разница, как называть блюдо, лишь бы оно было вкусно, а эти тушки, напичканные и натертые какими-то травками и приправами, несомненно были достойны самого изысканного стола. Никакого обмана и никаких суррогатов. Настоящая кур…э-э-э, дичь-гриль. Истрил и так была поваром от бога, или говоря по-местному — от Единого, а с рецептами от Ольта стала кулинаром экстра-класса.
Толпа местных баб казалось навечно оккупировала их кухню, запоминая тонкости приготовления очередного шедевра. Особенно старалась одна разбитная вдовушка. Впрочем, как утверждали некоторые языки, уже давно не вдова, а очень даже жена будущего великого работника общепита и гостиничного бизнеса Ханто Вьюна. Дело стояло только из-за такой формальности, как официальная свадьба, которую будущий трактирщик обещал справить вместе с новосельем.
Так что из-за стола все встали с животами, набитыми как барабан. Только Лако продолжал в углу довольно хрустеть косточками от дичи, оставшимися после сытного обеда. Во время трапезы их никто не беспокоил, чтя обычаи предков, но после обеда обычно начиналось паломничество. В основном это были бабы и не только за новыми рецептами, но и за решением своих женских проблем. Но и Карно не оставался забытым, так как все в деревне знали, что если и можно поймать старосту и воеводу наверняка, то это сразу после обеда у Истрил, игнорировать который не мог даже он. Да и не хотел и этим все пользовались.
Изредка был востребован и Ольт, которого обычно разыскивали мастеровые, но это было довольно редко, потому что он сам ходил по мастерским, в которых у него была куча дел. Сегодня явился Вьюн, тоже нередкая фигура в гостях у старосты, когда он хотел не на людях обсудить некоторые дела, сугубо секретные и не касающиеся чужих ушей. Но в этот раз он пришел официально пригласить местную верхушку на официальное торжество, посвященное открытию трактира, которого уже заждались деревенские мужики. Хотя толику секретности все-таки прихватили, еще раз обсудив обговорив обстановку в Узелке и скоординировав свои действия. Получив от Карно уверения, что тот обязательно будет на празднике, довольный Вьюн отправился доделывать последние приготовления, а сам Карно обратился к Ольту, который сидел тут же.
— Ну что, слышал? Так что завтра ничего не намечай. Пусть народ отдохнет. Боюсь только продлится это дня два.
— Да мне-то нечего переживать. Я-то все равно не пью, маленький еще. Это тебе вздыхать надо.
— Да мне тоже с моей дубовой головой бояться нечего. Переживу как-нибудь. Сейчас куда, к своим пойдешь?
— Да. Надо проведать малую дружину.
— У меня сейчас строевые с дружиной, а потом штабные учения по тактике, — Карно сделал умное лицо, мол видишь какие слова знаем! — Придешь послушать?
— Если успею, то обязательно. Сам понимаешь, столько времени своих мальчишек не видел.
— Ой, да что с ними будет? — вставила свои пять медяков Оли, — не боись, отец. Придем.
Собственно, ее никто не звал, но мужчины, или вернее один мужчина и мальчишка, пока не тянувший еще даже на подростка, мудро промолчали. Не то, чтобы они ее боялись, но слушать ее нытье и жалобы на несчастную жизнь и несправедливость… Это было выше их сил. Особенно для любящего отца.
— Ну тогда до вечера.
— До вечера.
Оли от снедавшего ее нетерпения уже приплясывала на дороге, дразня неуклюже прыгавшего вокруг нее Лако. Перед уходом Ольт еще заглянул на кухню, где уже толпились женщины с деревни, и пальцами показал Истрил, что они ушли. Мать с улыбкой кивнула. Исполнив свой долг примерного сына, он выбежал со двора на дорогу.
— Ну что? Бегом? Наперегонки…
И они побежали, весело крича и улюлюкая во все горло. В такие минуты Ольт особенно остро ощущал свое второе детство, беспричинную радость и счастье от этого и уже не злился, а даже был благодарен Единому за то, что тот, может и не думая об этом, подарил ему уже давно позабытые чувства и ощущения. Все-таки старый циничный мозг и детское тело влияли друг на друга, приводя две составляющих в одно неразрывное целое. И не сказать, что самому Ольту это не нравилось.
На знакомую поляну Оли прибежала первой. Он специально немного отстал, чтобы доставить девчонке радость. По поляне тут же раздался ее звонкий голосок.
— Становись! Равняйсь! Смир-р-р-но!
Когда Ольт, притворно кряхтя и манерно держась за спину, выбрался на поляну мальчишки и стайка девчонок уже стояла в строю в шеренге по двое. Порядки, введенные им по примеру так хорошо ему знакомой Советской Армии, отлично прижились в малой дружине, а ее участники даже гордились появившейся выправкой и твердым строевым шагом. Дети — есть дети, неважно в какой эпохе они живут.
— Дружина! Вольно! — он оглядел выстроившихся мальчишек и девчонок. Глаза их горели. Еще бы! Их сотник вернулся из боевого похода и наверняка ему будет, что рассказать. Хотя наверняка Серьга с Кольтом, стоявшие тут же в первом ряду, уже успели поделиться впечатлениями. Тут же Ольт с удивлением увидел Трини Кремня, сына северного барона, башней возвышающегося на голову, а то и на две, среди окружающих его детей и подростков. Тот невозмутимо глядел поверх детских макушек и чувствовал себя вполне комфортно. Но Ольт пока ничем не показал своего удивления. Потом выяснит, что и почему. Оли встала слева шеренги, как бы во главе строя.
— Напра-а-а-во! Бего-о-ом! Марш! — и вся ватага, превратившись в колонну по двое, побежала по бывшей лесной тропе, превратившейся в хорошо утоптанную дорогу. Тренировка пошла своим чередом. Когда настала пора упражнений с оружием Ольт, посчитав, что это баронскому наследнику не очень-то и нужно, отозвал того в сторону.
— Здравствуй, Тринвильт. Ну, рассказывай, как до такой жизни докатился?
— Здравствуй. Не понял, до какой такой жизни я докатился? — сын барона по-прежнему был невозмутим, как его имя — Кремень. Точно такой же каменный и холодный. Но чувствовалось, что при определенных условиях может выдать и искры.
— Ну, все-таки баронский сын. Удобно ли благородному человеку заниматься с крестьянскими детьми? Невместно это.
— Что мне невместно, я решаю сам. А что касается удобства, так я вырос среди таких детей. У отца не очень богатое баронство. Поэтому приходилось с детства делать то, что и они. Разве что землю не пахал.
— Но чему может научиться баронский сын у крестьян, ведь наверняка меч с малолетства в руках держишь?
— У вас много такого, что я раньше не знал. Особенно ваши действия отрядом. Того мастерства, которому меня научил отец, мало и способно оно только для того, чтобы защитить себя. А мне надо уметь не только участвовать в поединке, но и управлять войском. А учиться никогда не поздно и не стыдно.
— Так мы хотим стать воеводой? Да, это высокое умение — водить войска. Но этому ты мог научиться и во взрослой дружине.
— Карно — достойный учитель, но я считаю, что если хочешь чему-то научиться, то начинать надо с самого низу. И здесь я только с разрешения самого воеводы. Мне разрешили участвовать в тренировках малой дружине, если я буду успевать с обучением во взрослой.
— Тяжело тебе придется, баронский сын, но хозяин — барин. Только одно условие — у нас тут нет благородных и неблагородных. Спрашиваю со всех одинаково. Так что если устраивают такие условия, то добро пожаловать.
— Меня все устраивает.
Так у Ольта, кроме Оли, Серьги и Кольта, появился еще один индивидуальный ученик. Часа через два, когда дружина перешла к отработке действий в строю, он оставил командование на Серьгу с Кольтом, и прихватив Оли, отправился к Карно на его, как пафосно выразился сам воевода, «штабные учения». В главной казарме, возле плаца у ворот, в «ленинской комнате» вокруг стола уже сидели сам воевода вместе с полусотниками. Занятия уже начались и дети, тихонько проскользнув вдоль стенки, уселись сбоку возле стенки. Их приход не остался незамеченным, но Карно только кивнул головой, показывая, что он их увидел и не отвлекаясь на большее. Как раз заканчивался разбор недавних действий дружины в деревнях Березняки, Листвянка и Медвежий ручей.
— Поняли меня? — Карно обвел внимательным взглядом полусотников. Те дружно закивали головами. — Повторяю, главное — это разведка. Это глаза и уши дружины. И пусть даже вся дружина на отдыхе, но разведка всегда должна быть настороже. Как только что-то новое, тут же доклад командиру. Приказываю всем полусотникам организовать при своих полусотнях дополнительно десятки разведчиков. Набрать туда воинов из наиболее опытных лесовиков, чтобы умели и следы читать, и маскироваться и, если надо, часового снять без шума и пыли. Стандартная подготовка есть у всех наших воинов, но разведке придется еще дополнительно добавить занятий. И самое главное, чтобы они были обучены грамоте. А то доклад подадут, а когда спросишь о количестве, то в ответ слышишь «много». Это что — ответ командиру? Запоминайте, доклад разведчика — это кто такие, сколько, как вооружены, где и когда. Например, отряд барона такого-то, три десятка во главе с самим бароном, половина копейщики, десяток мечников, остальные — простые ополченцы. Идут по дороге в пяти полетах стрелы и будут здесь к обеду. Получив такой доклад, вы уже можете рассчитать свои дальнейшие действия. Все понятно? Запоминайте. А теперь идите и набирайте десятки разведчиков. Чтобы завтра с утра у меня уже лежали списки.
Полусотники шумно встали и переговариваясь потянулись к дверям. Карно потянулся всем своим большим телом, разминая мышцы после долгого сидения.
— Ну что, молодежь? Похож я на мудрого и дальновидного полководца?
— Папка, ты лучше всех!
Ольт только проворчал что-то невразумительное. Карно и в правду мудро и постепенно проводил в жизнь то, что они обсуждали долгими вечерами.
— Не заметил, как и день прошел. Вот время летит. — Карно покачал головой. — Ну что, пора домой? По пути только зайдем к Брано, пора ему становиться опять старостой. А то мне времени уже совсем ни на что не хватает. Завтра на празднике у Вьюна и объявим, пусть готовится.
Празднование открытия трактира на следующий день прошло эпически. Были приглашены все желающие со окрестных и не очень деревень. И Карно и Ольт на три дня отменили все тренировки для своих дружин и объявили для них выходные. Оставили только три десятка для охраны деревни и для поддержания порядка во время праздника. Эти три десятка вступали на дежурство только на сутки, потом дежурили следующие три десятка. Так что погулять смогли все воины. Вьюн, не без помощи Брано и всей деревни, поставил на плацу и прилегающей к нему улице временные столы. Каждый день жарилось по одному быку и двум кабанам, не считая лесной дичи. Каждая семья хоть что-то, но притащила на общий стол. Кто принес кузовок лесных ягод, кто грибов, кто пучок лука или чеснока. Бабы напекли хлеба из специально выделенной Брано для этих целей трех мешков муки. Короче, если бы веселье заключалось в том, чтобы от души пожрать, то несомненно праздник удался. Но Карно и Истрил, науськанные малолетним подстрекателем, еще устроили и различные конкурсы. Народ, запуганный и забитый за годы оккупации, радовался даже самым простым развлечениям. Большой интерес вызвало соревнование лучников, в котором участвовали все желающие. Даже женщины и девушки, что, впрочем, не было удивительным среди населения, которое в основном жило охотой. Среди взрослых его выиграл до этого мало кому известный Свельт Оглобля. Когда его имя зачитали в числе участников, то до многих просто не дошло, что это не полусотник карновской дружины, а его тезка. Люди только удивились, что тот участвует в соревнованиях, так как, будучи в стрельбе из лука крепким середнячком, никогда не числился в претендентах на искусного стрелка. Но все разъяснилось, когда Оглобля вышел на позицию. Тогда все недоразумения сразу пропали. Нельзя было найти большего антипода кряжистому плечистому Свельту Птице чем вся какая-то изломанная, длинная сухопарая фигура Свельта Оглобли. Но несмотря на всю внешнюю нескладность своего телосложения, стрелком он оказался от бога. Во всех трех видах стрельбы из лука, на дальность, точность и быстроту, он оказался первым. От молодежи приз вполне ожидаемо достался Серьге, что несомненно в краю, где все мальчишки с раннего детства натягивают лук, было большим достижением. Потом были соревнования по борьбе, где первенствовал Леко Большой. Он с неутомимостью гидравлического пресса, применяя минимум приемов, с помощью только своей медвежьей силы, укладывал своих соперников на лопатки, не обращая внимания на их жалкие попытки как-то ему противодействовать. Затем десяток дружинников, признанный по результатам внутри дружинных соревнований лучшим и которым вполне ожидаемо стал бывший десяток Свельта, выступил с показательными выступлениями, показав всем крестьянам, что они не зря едят деревенский хлеб. В начале они, четко печатая ритм парадным шагом, строем вышли на площадку, специально отведенную для подобных действий, на минуту замерли, показывая безупречную линию построения, а затем, по команде десятника, началось основное действо. Фаланга, «черепаха», каре… Закончилось все показательной атакой, когда дружинники выстроились в боевой порядок и с боевым кличем сделали десять шагов по площадке. Короче зрители были в восторге. С места выступления их провожали криками восхищения. А тут еще Карно подогрел народ, выдав воинам приз, по серебряному дильту каждому, а десятнику вручив меч, специально выкованный для такого случая в кузницах деревни. Глаза мальчишек, да и не только их, горели огнем. Заиметь такое оружие с недавних пор стало мечтой любого воина. Кронвильт с Ольтом еще экспериментировали с закалкой и воронением, стараясь сделать не только оружейную сталь, но и легендарный булат или дамаск. Результат не то, чтобы их обрадовал, но был где-то рядом и то, что у них уже получалось, вызывало восторг и восхищение у местных кузнецов.
Но Ольт, точно знающий, к чему он стремится, был пока недоволен, и они с Кроном экспериментировали раз за разом. А результаты неудачных, по их мнению, экспериментов отходили Карно и хомячились им похлеще золота, потому что даже эти полуфабрикаты выглядели супероружием на фоне тех изделий из сырого железа, которое здесь выдавали за мечи. Еще Ольт «придумал» кучу развлечений для простого народа типа гладкого, намазанного для скользкости жиром, четырехметрового столба с новыми сапогами наверху, карусели, которая представляла из себя такой же столб с привязанными к нему веревками и качели. Два последних аттракциона тут были оккупированы деревенской детворой, для которой до этого единственным развлечением в деревенской жизни, полной забот о хлебе насущном, были сбор ягод и грибов и стрельба из охотничьего лука, причем не по каким-то банальным мишеням, а по вполне реальным рябчикам и глухарям. А парни от пятнадцати до двадцати лет лезли на скользкий столб не только из удали и хвастовства, но и потому что новенькие сапоги, это было реально круто, когда даже почтенные отцы семейств носили местную разновидность лаптей.
И если сами жители Карновки уже потихоньку привыкли к тому, что праздники — это неотъемлемая часть их жизни, то приезжие, а их было большинство, привыкшие к постоянному гнету и к тому, что веселый смех может привлечь нежелательное внимание властей, воспринимали все происходящее как чудо. Так что народ, почувствовав свободу, отрывался по полной. Тем более, что из последнего рейса в Узелок Вьюн привел целый караван, в котором не последнее место занимали две телеги, груженные спотыкачом и пивом, что явно подогрело общий градус веселья.
Ольт высидел в трактире, где были накрыты столы для верхушки деревни, торжественную часть, на которой Карно объявил о перестановках в дружине и о новой-старой должности Брано, а затем Вьюн сообщил общественности о своем браке с Веретрил, что было встречено всеобщим одобрением. Вообще-то нравы в деревне были довольно свободны, любой паре было достаточно объявить о том, что они решили жить вместе и все формальности считались соблюденными. Закрепить эту своеобразную сделку должен был жрец Единого, но единственный храм находился в Узелке, и не каждый крестьянин мог посетить его из-за такой мелочи. Обычно раз в год, после сбора урожая, жрец отправлялся по окрестным деревням, чтобы провести перед богом церемонию бракосочетания, да и то заезжая не в каждую, а только в центры баронств. Специально к его приезду готовились все уже вступившие или только готовящиеся к этому таинству и ему оставалось только запечатлеть этот факт, благословив всех разом. Судя по всему, в этом отношении Единый был не очень строг. Ну и правильно, считал Ольт, а то пока дождешься жреца, можно было остаться и без пары. Жизнь в тайге, да еще во время войны и оккупации, так непредсказуема. А посадить жреца в каждую деревню — так где их столько взять-то. А помолиться Единому можно было под любым кустом, на поляне или просто идя по дороге. Считалось, что Единый вездесущ и если помолиться ему искренне, то он услышит везде. Последующая за объявлениями пьянка с обжираловкой Ольта не прельщала, поэтому он вышел на улицу и сел на лавочку возле ворот трактира. Минут через пять за ним вышла Истрил и села рядом.
— Что Ольти, загрустил? Или тебе не понравился праздник? — она ласково взъерошила ему волосы и обняв за плечи, притянула к себе.