— Эй, там! Выходь давай! Вы окружены, кто рыпнется, тот получит стрелу в бочину.
Минуты три в доме была тишина, видно внутри оценивали обстановку, а затем в дверь выскочил здоровенный бородатый мужик, размахивая мечом. От него за версту разило спотыкачом, и он явно был не вполне адекватен, так как орал что-то бессвязное и из-за рта шла пена. Ольт вспомнил, что на земле существовали так называемые берсёрки, которые бросались в битву, доведя себя до бешенства и в таком виде не чувствуя ран, но этот герой был явно не из таких, так как получив две стрелы, одну в правое плечо, другую в ногу, он тут же сковырнулся на землю. Обыкновенная упившаяся пьянь. Злое рычание сменилось на тоскливый вой. Эти звуки настроили оставшихся внутри на более конструктивный лад и они, после недолгих переговоров, в начале выкинув из двери мечи и ножи, вышли сами.
Жители деревни оказывается никуда не ушли, а попрятались по домам, затихарившись в надежде, что беда обойдет их стороной. А куда деваться бедному крестьянину? Приехало недовольное и хапужистое начальство, пару-тройку мужиков накормят зуботычинами, снасильничаю одну-другую девку, но лишь бы кого не убили. Это как дождь или снег, неприятно, но не смертельно. Надо просто переждать непогоду. А если взбрыкнешь, так могут и повесить. И не сбежишь, да и куда бежать? В леса? Так одному еще куда не шло, как-нибудь прожить можно, но куда девать семью, деток малых. Им-то в лесу без поддержки односельчан будет куда труднее. Неизвестно еще, выживут ли. И в деревне не оставишь, если что на них барон и отыграется. Так что проще затаиться и перетерпеть.
Ольт, хотя и понимал их, но не одобрял. Но он был человеком другого времени и другой земли и совсем с другим менталитетом. И он понимал, что не ему лезть с поучениями. Но и мириться с таким положением дел не желал. Пока он еще не знал, как и что он сделает, но обязательно придумает что-нибудь. Но это потом. А сейчас все четверо направились в обратный путь. В Березняках все уже было понятно и причин задерживаться не было. По пути не торопились, потому что Ольт вовремя вспомнил, что они вроде бы как на охоте. Поэтому, не доходя до Листвянки километров пять, чтобы было недалеко тащить добычу, приостановились на промысел. У всех были луки, все умели неплохо ими пользоваться, все знали, как вести себя в тайге, поэтому на охоту много времени не ушло. Наградой для юных охотников стал красавец олень килограмм на сто. Быстро, чуть ли не на ходу разделали тушку и разделив груз поровну, не останавливаясь на привал, пошли в деревню. Зачем останавливаться, если жилье близко, а там их ждет полноценный обед и настоящий отдых.
Так что в деревню вошли довольные и с добычей. Особенно доволен был Ольт. Устроенная им проверка вполне себя оправдала. Мальчишки показали, что выносливость, дисциплина и быстрота принимаемых решений у них вполне на уровне, ну так — чье воспитание, но и десятники показали себя хорошо. Ольт мог бы придраться к паре мелких огрехов, допущенных и Свельтом, и Леко, но в целом оба выполнили свои задания на твердую «четверку», а большего он и не стал с них требовать. Тот самый случай, когда лучшее — враг хорошего. Все равно им еще тренироваться и тренироваться.
В деревне их специально не ждали, ну ушли ребятки на охоту, чего здесь такого, но неожиданному приварку обрадовались. Нелегкое это дело прокормить тридцать здоровых лбов. А тут еще воевода заставил отрабатывать штурм населенного пункта, то бишь деревни, чем доставил немало радостей деревенской малышне. С обеда еще оставалась каша, а в шалашах, поставленных дружинниками для собственного временного проживания, нашлось достаточно места для спанья, поэтому мальчишки, быстро поев завалились спать. Карно, увидев показанный Ольтом знак, принесенный им с родной Земли, соединенные кругом большой и указательный пальцы, не стал донимать лишними расспросами, оставив все на вечер.
Ближе к вечеру явился Свельт со своим десятком и привел с собой пять пленных дружинников барона Кредрона и двух наиболее авторитетных жителей Березняков. Вражеских дружинников Карно определил под охрану, а крестьянам предложил подождать до завтра, когда придет из похода десяток Леко. Атаманский костер, поддерживаемый дружинниками постоянной подкормкой, горел как вечный огонь не погасая. Возле него и уселись воевода и проснувшийся Ольт для разговора. Обсудили прошедшее и наметили будущее. Карно был доволен тем, как идут дела, а когда мальчишка похвалил действия десятников, то вообще расцвел. Главное, что порученного не запороли. Внимательно выслушал замечания и согласился, что все это мелочи. Главное, это то, что ему не хватало полусотников, и он собирался назначить их из десятников. А мелочи… Так обучение еще не закончилось, зато испытал людей в самостоятельных боевых операциях. Так и отшлифуют свое мастерство. На том и сошлись, и закончили обмывать косточки своим дружинникам. Тем более кашевары как раз объявили ужин.
Народ потянулся к котлам, каждый неся свою деревянную чашку. Что интересно, деревенские тоже стояли в очереди, но Карно этого как будто и не замечал. Видно пойти под руку Карно было уже делом решеным. Даже пленникам выдали пайку. Караулы бдительно несли службу, десятники следили за порядком, поэтому ночь прошла спокойно. А на следующий день к обеду пришел и десяток Леко с двумя крестьянами. И тоже приволок пленных. Правда только четырех, но хорошо побитых. Синяки и кровоподтеки были видны даже издали. Леко рассказал, что когда он собрал жителей Медвежьего ручья и выставил перед ними на суд всех грабителей, то народ, никем не удерживаемый, знатно отыгрался на пленниках. А одного, того самого, кто первым бросился сопротивляться, по общему решению повесили, как насильника и за издевательства.
Зато в Березняках вообще никого из вояк не тронули. Ну приехали мужики собирать налоги, служба такая. Но ведь при этом никого не трогали, даже в меру посочувствовали. Обязанности свои выполняли нехотя, просто исполняли свой долг. По домам не шастали, в горшки не лезли. Ну так за что их бить? Люди ведь подневольные, работа у них такая. Не исполнишь, так хорошо, если только на конюшню пороть отправят, а то ведь барон может и зарубить ненароком. Даже посочувствовали, тоже в меру, мол барон гад, чем только не заставлял заниматься.
На поляне поднялся шум и гам. Крестьяне из разных деревень рассказывали друг другу о своих проблемах, возникших с приходом барона Кредрона, дружинники из двух первых десятков делились впечатлениями о боевом крещении с другими воинами полусотни, малышня носилась по поляне, слушая то одних, то других и просто добавляя суеты и бестолковщины. Короче, все были заняты. В этот день у кашеваров был день ударного труда. Два десятка воинов были с утра отправлены на охоту, так что помимо традиционной каши всех ожидало оленина и кабанятина, туши которых жарились на вертеле, а в котлах бурлила похлебка из потрохов. Это оживление придавало всему какое-то чувство праздника, ожидания чего-то хорошего и светлого. Женщины прямо на земле расстилали полотнища холстин, на которые ставили кувшины со спотыкачом и брагой. Только для воеводы и старост с десятниками поставили настоящие столы с лавками, которые мужики ради такого случая притащили из дома. Было их немного, но на начальство хватило. Посуды на такую ораву собирали всей деревней, но все равно похлебку и кашу подавали в больших горшках на троих-четверых едоков сразу, куда они поочередно с сельской непосредственностью совали свои ложки, а мясо вообще подавали в деревянных тазиках, откуда каждый желающий выхватывал понравившийся кусок. Хорошо еще у дружинников были свои миски и ложки. Впрочем, никто не был в обиде. Когда все расселись за импровизированными столами и в деревянные кубки, чаши и кружки было налито по первой порции спотыкача из-за стола встал Карно и с кубком в руках начал речь:
— Я не любитель много говорить, но сейчас должен сказать. Сегодня мы празднуем победу над бароном Кредроном. Но в графстве осталось еще два барона, которые в скором времени обязательно придут в ваши деревни, чтобы установить свою власть. Деревня Листвянка уже перешла под мою руку и ее я буду защищать. Я никого не зову к себе и если кто-то хочет жить сам по себе, то я не против. Но пускай тогда они и защищают сами себя. И в голодную зиму я буду помогать только тем, кто пришел под мою руку. Независимость от власти хороша, если ты силен и у тебя есть хлеб, чтобы накормить своих людей. Но хочу сразу сказать, на днях я устрою поход против баронов и самого графа и вымету поганой метлой из графства. Поэтому первый глоток я хочу сделать за дружину, которая будет держать эту метлу. За вас, воины! — и Карно не отрываясь выпил весь немаленький кубок до дна и с кряканьем поставил на стол.
Ольт слушал немного сумбурную речь воеводы и думал, что ничего, научится еще. Сейчас главное — не умение говорить. Главное начать войну, а сегодня они по-настоящему и целенаправленно начали борьбу за свое освобождение. И пусть крестьяне радуются, что уничтожен один барон, Ольт-то знал, что этим дело не кончится, что все еще впереди.
Дружинники с криками ликованья лихо опрокинули свои посудины и даже мужики, на которых слова воеводы нагнали задумчивость, тоже увлеклись всеобщим порывом. Как оно там дальше будет — неизвестно, зато вот сейчас перед тобой кружка со спотыкачом и кусок жаренного мяса. А проблемы? Не проще ли и в правду свалить на воеводу? Пусть он думает, ведь так проще. Смех и здравицы понеслись над поляной.
— Уф, никогда еще так долго и много не говорил. — пожаловался Карно на ухо сидящему рядом Ольту.
— Привыкай, воевода. Тебе в будущем еще немало придется говорить.
Глава 5
Пир продолжался до самой ночи, пока было видно то, что лежит на холстах. Некоторые, желая продолжения банкета, притащили факелы, сделанные из палок с накрученной на них берестой. Основная масса пирующих уже расползлась по своим спальным местам, но за, так называемыми столами, еще оставались фанатики, пока на холстах еще было что есть и что пить. Не каждый день можно так повеселиться, то есть пожрать вволю, не оглядываясь на завтрашний день. Карно ничего никому не запрещал, только предупредил десятников, которые, блюдя свое достоинство и службу, не напивались допьяна, чтобы с утра готовились в путь и сам ушел спать. Пора обратно, в родную уже Карновку. К дочке.
В родную деревню прибыли по уже установившейся традиции к обеду. Впереди ровной размеренной походкой шагал воевода. За ним ровными рядами в колонне по трое маршировали воины, гордо выпячивая свои груди. Еще бы, ведь они возвращались с победой, с доказательствами, что не зря едят деревенский хлеб. И уже в конце ехали шесть телег, отправленных по приказу Карно крестьянами трех спасенных деревень. На телегах, кроме старост, сидели вдовы со своими детьми, которым воевода предложил кров и хлеб в своей деревне. Ольт подозревал, что этих несчастных Карно не столько пожалел от своего природного человеколюбия, сколько хотел сделать приятное Истрил.
Ну и хорошо, не все ли равно по какой причине человек совершает добрые поступки. Во всяком Ольт не собирался выставлять воеводе какие-нибудь претензии. Тем более, что и сам преследовал свои цели, так как за одной из повозок шагал Тибо, вдовий сын, а такие люди были ему в будущем понадобятся. Вся Карновка вышла встречать своих воинов, когда дозорные доложили, что видят карновских дружинников, ушедших причинять справедливость. Оставшиеся в деревне воины, кроме караула, выстроились широким строем в два ряда и тут же сбоку построились и дети младшей дружины. Наверно тому прежнему циничному старику, каким был Ольт, показался бы смешным строй мальчишек и девчонок с восьми до тринадцати лет, с серьезным видом сжимавших в своих ручонках палки, изображавших собой мечи и копья, но нынешний Ольт с серьезным видом, в котором не было ни капли насмешки, отдал им честь, прижав правый кулак к сердцу, тем самым ответив на салют мечом стоявшей впереди строя Оли.
Остальной народ во главе с Брано держался позади строгих воинских рядов. Оставленный за старшего в дружине, на время отсутствия воеводы, десятник Хуго Нож, отвечавший за воспитание молодых воинов, вступивших в дружину недавно, отдал Карно рапорт, что в деревне спокойно и никаких происшествий не случилось, на что тот, внимательно его выслушав, отдал команду «вольно». Народ, притихший на время доклада, бурно отреагировал на это восторженным ревом и киданием шапок вверх.
Ольт с удовлетвореньем отметил про себя, как изменился народ в деревне по сравнению с тем, что было раньше. Строй воинов рассыпался по знакомым и родичам, а к Карно тут же подскочил Брано. Нетрудно было понять, что проблем у него скопилось немало и их надо было срочно решить. Но Карно сразу одним только жестом остановил его и со словами:
— Все потом. Сейчас я домой и в баню. Потом придешь и доложишь. — подхватил на руки весело смеющуюся Оли и зашагал к своему дому. Дочка что-то шептала отцу на ухо, а тот только довольно глупо, по мнению Ольта, улыбался и щурился. И ему было глубоко наплевать то, что там думал одни глупый мальчишка.
Ольт пошел вместе с ними, так как их дома находились рядом, и он тоже спешил в родной уже дом, в котором его ждала мать. Истрил сразу, еще при расставании, предупредила его, что не будет встречать его со всеми, а будет ждать на пороге родного жилища. Ольта совершенно не волновали ее женские заморочки, решила она так, значит это правильно, а зачем да почему… Так повелось еще с времен их лесной эпопеи, когда она раненая лежала в шалаше, а он уходил на охоту, на которой мог пробыть и один день, и два. Главное, что она любит своего сына, остальное не важно. И он знал, что к его приходу дома уже будет готов свежий, только приготовленный, горячий обед. Откуда она всегда знала о его приходе, для него было загадкой. Может это было пресловутое материнское чутье? Он не задавался этим вопросом, а просто принимал все таким, каким оно есть и радовался, что ему так повезло.
Встреча их была не такой бурной, как у Карно с Оли. На шею он вешаться не стал, но объятий и материнского поцелуя в лоб удостоился. Карно, вошедший следом с висевшей на шее Оли, получил легкий кивок и ласковую улыбку. По обыкновению, обед проходил у Истрил дома и Карно был не дурак, чтобы отказываться от такой хорошей, а главное удобной традиции. Все-таки поварское искусство Оли явно не дотягивало до умений Истрил. Так как праздничный обед уже стоял на печи и только ждал, когда его подадут на стол, то мужчины не стали долго задерживаться в бане, а, быстренько омывшись, в одних домашних портках и рубахах уселись за стол, на который пыхтящая от усердия Оли уже таскала блюда.
А тут еще Брано ввалился в дом с кувшином спотыкача и самое главное — Вьюн, который, пока они были в походе, вернулся из Узелка. Лазутчик притащил с собой и бочонок пива, купленный в городе. И судя по всему вернулся не пустой, а с новостями. Но он не стал сразу вываливать их за трапезой, а оставили их на потом. Значит, дело не срочное и может подождать. По обычаю, во время обеда и сразу после него об делах не говорили. Еда — дело серьезное и требовала к себе уважения.
После плотного и долгого обеда мужики опять сходили в баню. На этот раз не забыв выполнить весь положенный ритуал, то есть с вениками, пивом и долгим, на грани выживания, сидением в парной. Люди не беспокоили, дав начальству один день на отдых от дел праведных. Так что выходной вышел на славу, позволив хоть ненадолго не думать о повседневных хлопотах.
Но жизнь требовала своего, так что вечером все четверо уселись в зале Ольтова дома, устроив, давно ждущее своего часа, совещание. Истрил с Оли тоже мелькали по комнате то подавая отвар, то присаживаясь на лавку, стоящую у стены. Никто на них не обращал внимания, они были своими, а без Истрил, которая обычно молчала, но иногда давала редкие, но мудрые советы, вообще не обходилось ни одно важное совещание.
Первым отчитался Брано о том, какие сделаны запасы на зиму, сколько работников и чем заняты, сколько народу находится на иждивении, как проходят работы по постройке защитных сооружений вокруг деревни… Короче, хозяйство выросло и требовало все большего внимания. Слушали Брано больше часа и в конце решили, что ему требуются помощники. Карно все больше времени уделял дружине, ее тренировкам и вооружению и не мог часто отвлекаться на дела деревни, поэтому и поручили Брано найти среди молодежи двух смышленых и сообразительных, а главное грамотных пареньков и привлечь их на службу деревне.
Затем настала очередь Вьюна. Оказалось, что постройка трактира и его внешняя и внутренняя отделка уже давно окончены и в эту поездку в Узелок им были куплены последние мелочи, такие, как красивая посуда и материя на постельные принадлежности. В самой деревне кроме грубого холста, годного только для верхней одежды и мешков, ничего не делали. Вообще в Карновке, направившей все усилия на оборону и подготовку к зиме, мало думали о предметах роскоши, не до того было. Хотя в будущем, когда основные проблемы будут решены, Ольт собирался несколько улучшить крестьянский быт и ввести несколько не очень значимых в плане прогресса, но значительно облегчающих труд крестьян, вещей.
Так что трактир был готов для запуска в эксплуатацию, и Вьюн попросил Истрил с Ольтом взглянуть на результат его трудов и высказать свое квалифицированное мнение. Естественно все присутствующие получили приглашение на торжественное открытие, которое и было благосклонно принято всеми присутствующими. Брано уже был не нужен, поэтому был отпущен домой и вот после его ухода Вьюн и поделился своими главными новостями.
Не то, чтобы Ольт в чем-то подозревал Брано, но старые привычки сразу не искоренишь. Впрочем, он и не собирался делать такой глупости. Здоровая паранойя не раз выручала его в той жизни и Ольт не видел причины, почему здесь должно быть по-другому. Скорее уж наоборот, при здешних условиях следовало холить и лелеять это чувство и поэтому он считал, что каждый человек должен знать только то, что ему положено. Меньше знаешь, дольше живешь.
А новость оказалась тревожной. Управляющий уехал в Микравд, центр провинции Дальней. Зачем и почему, этого никому не сказал, да и не обязан был, но судя по тому, что он вытряс из населения Узелка и всех близлежащих деревень все существующие и несуществующие налоги и продал все, что только можно из своего имущества, повез дань своему хозяину графу Стеодру. Перед отъездом дал хороший нагоняй Узелковской дружине и приказал привести в порядок всю амуницию и вооружение.
Городская стража, давно погрязшая в бытовых проблемах, оженившаяся на местных девушках и частенько обзаведшаяся своим хозяйством, ведь управляющий довольно часто не выплачивал положенного им жалованья, попросту прикарманивая его, давно уже перешли на подножный корм. А куда деваться бедному стражнику? Вот и выкручивались кто как мог. Кто-то занимался мелкой торговлей, кто ремесленничал, а кто-то, пользуясь своей властью, как незабвенный десятник Труерд, чтоб Единый не дал ему возрождения, добывал хлеб свой насущный вымогательством и угрозами.
А тут вдруг управляющий именем графа приказывает вспомнить, что они все-таки воины графской дружины, которая давно уже из всех воинских дел занималась только охраной рынка с пристанью и редким ночным патрулированием городка. Многие воины даже подумывали уйти из дружины, все равно жалованья не платят. Держала их только клятва сюзерену, но с другой стороны и он должен соблюдать условия договора. Так что воины имели полное право уйти, но их держала привычка и, пускай раз в полгода, но хоть какая-та плата за службу.
Так что дружинники поворчали, но принялись ремонтировать и начищать свои кожаные доспехи и точить мечи, давно забывших, что такое дневной свет. А тут еще управляющий отдал приказ всем баронам со своими дружинами прибыть оружно и доспешно через три седьмицы в Узелок. Но самой главной новостью было то, что Вьюн подслушал, подкравшись темным вечером к приоткрытому окну в доме управляющего. Управляющий тогда крепко выпил и жаловался сынку на несправедливость жизни и многочисленные помехи, мешающие ему взять от жизни то, что положено ему по праву. Непонятно было, откуда у него возникло мнение, что ему вообще что-то положено, но Вьюн лишний час выслушивал жалобы на «тупого» графа, на несправедливость законов, даже Единый оказался виноват в бедах управляющего, в том, что не помог тому справиться с врагами. Короче ничего интересного в его стенаниях не было, если бы в конце он произнес одну фразу, которую Вьюн передал дословно.
— Ничего, вот съезжу к этому недоумку графу, отделаюсь от него, а потом посмотрим. Через три седьмицы все взвоют, всю округу переверну задницей к верху. Из-под земли достану разбойников.
Потом управляющий еще долго плакался и скрежетал зубами, пока не вырубился, весь в пьяных соплях, но ничего интересного больше не сказал. Хотелось бы знать побольше, но даже этого было достаточно, чтобы всем призадуматься. Понятно, что «разбойники» — это они, понятно было, что к графу управляющий поехал не за помощью, а просто отдать положенную тому подать. Но что такого должно было произойти через три седьмицы? Что должно было дать управляющему силу, способную всех «перевернуть задницей к верху»? На что или на кого он надеется?
Вьюн, доложившись давно ушел со спокойствием человека, выполнившего свой долг, а Карно с Ольтом все ломали свои головы над заданными им загадками. Но прийти к чему-то умному никак не получалось. Ольт слишком мало еще знал об этом мире, чтобы выносить хоть какие-то суждения, а Карно слишком долго сидел в лесу, чтобы знать о том, что творится в большом мире. Дело дошло совсем уж до фантастических домыслов. Когда Ольт в третий раз спросил одноглазого воеводу, уверен ли тот, что магии не существует, Истрил погнала их спать. Может сон и отдых после нудного похода и завершающего его разговора оказали свое воздействие, а может мозг во сне, избавившись от отвлекающих факторов, наконец получил возможность целенаправленно заняться возникшими проблемами, но Ольт встал утром с постели с ясным пониманием дальнейших действий. И тут же побежал к Карно. Тот тоже уже встал и в одном нижнем белье разминался у себя в спальне. Увидев взъерошенного Ольта с горящими от возбуждения глазами сделал испуганное лицо:
— Ты!? Да нету, нет у нас магии и вообще ты так толком и не объяснил, что это такое.
— Все бы тебе шутить, господин воевода. — отмахнулся от этих его слов Ольт. — Ты лучше послушай, что я надумал.
И они, расположившись в спальне Карно, воевода еще на неприбранной постели, а Ольт на лавке напротив, погрузились в обсуждение возникших проблем. Минут через пятнадцать в дверь заглянула зевающая Оли, немного послушала, пожала плечиками и ушла умываться. Еще через час собеседники пришли к общему мнению и торжественно пожали друг другу руки. В этом мире не знали, что такое рукопожатие. При встречах кивали или кланялись, и глубина поклона зависела от важности встречного индивидуума, то же самое при расставании. Если две высокие договаривающие стороны приходили к какому-нибудь соглашению, то договор скрепляли словами, которые имели выработанный веками ритуал, по-разному применяемый при различных формах соглашений. Ольт научил и показал Карно рукопожатие, сказав, что таким же образом заключал с ним договора и сам незабвенный Архо Мед, которого одноглазый воевода заочно сильно уважал. Карно проникся и теперь совал свою лопату, называемую ладонью, при заключении соглашений всем подряд. Это вошло в моду и уже вся Карновка нет-нет, а пользовалась этим жестом вдобавок к общепринятым.
Довольным Ольт побежал домой, где Истрил уже готовила завтрак. Минут сорок ушло на разминку, затем умывание и наконец они сели за стол. Давно уже под забылись те времена, когда они, живя в лесу, бывало ели один раз в день и по два-три дня одно и то же блюдо. Истрил ввела правило, что когда она дома, то трехразовое питание — это обязательный элемент их маленькой семьи. На завтрак и обед каждый раз готовилось что-то свежее и новое и только на ужин могли быть поданы остатки от обеда. Еда — дело важное, чуть ли не святое и принимая пищу, обычно молчали, поэтому Ольт еле дождался конца завтрака и рассказал Истрил про вдов с Листвянки и других деревень. Так же он поделился с ней одной мыслью, которая подспудно давно уже маячила в его сознании, но нашла свое выражение только этой ночью.
Давнишний разговор с Серьгой, с Тибо из Листвянки, Карновские вдовы и сироты, а теперь и обездоленные из Листвянки с Березняками и Медвежьего ручья, да и собственное положение помогли обрести его неясным мечтаниям определенную форму. Он захотел построить что-то наподобие детского дома, где вдовы могли бы найти себе работу, а сироты обрести свой родной кров. Это конечно не заменит родных отца и матери, но все-таки дети будут иметь свой угол, питание и мудрых наставников, которые обучат тому, к чему будет лежать их сердце. Он еще обсудил с Истрил, круг обязанностей будущих наставников, количество учебных предметов и каков должен быть обслуживающий персонал и что в общем надо для такого, несомненно хорошего, дела.
Как Ольт и ожидал, Истрил сразу загорелась этой идеей и если до этого увещевала его есть не спеша, тщательно прожевывая пищу, то тут поцеловав его в щеку и сказав, чтобы не забыл прибраться за собой, когда поест, бросилась одеваться в выходную одежду. Ольт знал к кому и зачем она пойдет. Бедному Брано предстоял нелегкий разговор. Истрил уже ушла, когда Ольт закончив с завтраком, прибрался на столе. Ему надо было успеть на утреннее построение дружины, на котором Карно собирался объявить о кое каких реформах. Одев поверх рубахи курточку, которую ему когда-то сшила Истрил из шкуры, добытой им косули, и вышел во двор. Там его уже ждали Оли и Лако, который флегматично сидел на своей пятой точке и лениво ловил пастью последних осенних мух. Оли кидала нож в специально установленную для этого мишень на заборе, и вся извелась от нетерпения и долгого, как ей казалось, ожидания.
— Ну ты где застрял, копуша? — возмущенно начала она, но Ольт не дал разгореться пожару ее красноречия.
— Тихо, Маша, я — Дубровский. Идем на плац, потом нам нужен Вьюн, потом Жаго с Вельтом, потом обед, затем тренировка, проверю как ты тут без меня управлялась, потом… Короче дел сегодня невпроворот. А ты мне тут мозг выносишь.
— А кто такая Маша? А Дубровский? А как можно вынести мозг? А мне не нравятся жаренные бараньи мозги. Вот шашлык — это да. А можно сделать шашлык из рыбы? — как всегда завела свою песню Оли, приноравливаясь к его более широкому мальчишескому шагу.
Ольт только улыбался, слушая ее бесконечные вопросы. В той жизни бог не дал ему ни братьев, ни сестер и раньше он не знал какое это счастье иметь рядом вот такую чистую и непосредственную душу. Ему нисколько не мешала ее бесконечная болтовня, наоборот он наслаждался каждым ее вопросом и каждым словом. Самое интересное, что при необходимости она могла молчать сутками и только с тремя людьми вела себя «без тормозов». Кстати, ее нисколько не удивляли его словечки и различные выражения, не свойственные ни этому времени, ни этому обществу. Она воспринимала это как должное, как неотъемлемую черту его характера, так же как цвет его волос и глаз. Ну вот такой у нее брат и кто там имеет что-то против? Поэтому с ней Ольту было даже легче, чем с тем же Карно, перед которым иногда приходилось более тщательно подбирать слова и думать о том, что говоришь. С Оли таких проблем не было. Тем более, что она частенько перенимала у него идиомы и слова, иногда даже не понимая того, что говорит. А ему время от времени приходилось употреблять термины, которых просто еще не было в этом мире, и они, с легкой руки Оли, плотно входили в деревенский лексикон, иногда полностью подменяя собой первоначальное значение.
Они шли по деревне, мальчишка и девчонка, она не умолкая задавала вопросы, не всегда ожидаясь ответа и тут же перескакивая на что-нибудь другое, он, глуповато улыбаясь и частенько не реагируя на ее вопросы. Так и вышли на плац, где уже было построена карновская дружина. Ольт, занятый многочисленными проблемами со стройкой и изобретательством, а точнее воспоминаниями об изобретенном, и тренировками с малой дружиной, давно не обращал внимания на то, как идут дела с пополнением взрослой дружине. А дела оказывается шли. Его удивило количество воинов, стоящих стройными ровными рядами.
— Сто тридцать два человека! — похвасталась Оли. Ну да, кому еще не знать все о дружине, как не воеводской дочке.
Им повезло. Дружина только построилась и сейчас Карно принимал рапорты десятников. Вскоре канцелярщина кончилась, и воевода взял слово. Попробовал бы кто ему не дать.
— Воины! Поздравляю вас с победой! — на что воины ответили слаженным ликующим троекратным воплем:
— Гра! Гра! Гра! — этот воинский клич принадлежал еще предкам лесовиков и с этим криком лесные дружины шли в бой. Откуда он взялся, кто его придумал уже затерялось в глубине времен, но он гремел над полями битвы прошедшей войны и не у одного старого вояки щемило и сжималось сердце при знакомых звуках. Не было уже страны, не существовало войска эдатронского, а клич остался в памяти и Карно решил возродить подзабытые традиции.
— А теперь десятники Свельт Птица, Леко Большой, Хуго Нож, выйти из строя! Поименованные десятники вышли из строя и развернувшись лицом к строю встали перед строем.
— Вы хорошо и добросовестно выполняли свои обязанности и проявили себя, как думающие начальники воинских команд. Поэтому вы назначаетесь полусотниками. Под команду Свельта идут десятки с первого по пятый, под команду Леко — с шестого по десятый. С тобой Хуго остаются все остающиеся десятки. Полусотникам повышается жалованье до золотого в месяц. Первой полусотне выдать премию за удачный поход — по серебряному на каждого. Всем воинам в честь завершенного похода объявляю увольнительные на три дня. Разойтись! Полусотникам — подойти ко мне!
Тут еле сдерживающиеся от нетерпения воины по своей инициативе прокричали:
— Гра! Слава воеводе! — и разбежались, как тараканы, застигнутые утром на кухне. Остались только новоиспеченные полусотники.
Вид у них не сказать, чтобы был очень радостный. И это понятно, ведь кроме почета и уважения новое звание несло с собой и кучу хлопот, как хозяйственного назначения, так и боевой подготовки. И если раньше за все отвечал сам воевода, то теперь, если что-то будет не так, то с кого спросит Карно? Ответ очевиден.
— Ну что, господа полусотники? Нам надо кое-что обсудить. И не надо делать такие постные рожи, быстро порешаем дела, и я вас отпущу. Ольт, пойдешь с нами?
— Нет, господин воевода. У меня еще дела с Жаго.