— Хорошо бы, если так. — задумчиво произнес мальчишка. — Посмотри там, слева. Там кажется давно кусты не вырубали. Вон как заросло, лошадь можно спрятать.
Леко лениво перевалился на живот.
— Ну да. А чего ему тут бояться. Кто его тут тронет, кроме такого же барона. Разбойников вывели, а с другими баронами у Вриодра мир.
Вриодр — так звали очередного барона, с которым их свела судьба на дорогах войны. По мнению Ольта, смешное имя, наводящее на довольно смешные ассоциации. Но это на родном языке имя звучало не очень, а на местном, так ничего, имя как имя. Так что смеяться Ольт не стал, не поймут окружающие.
— Так-то оно так. Может еще подумаем, чтоб наверняка?
— Можно и подумать. Все равно нападение — завтра. Время есть. — Леко прищелкнул языком, привлекая внимание бывших с ними воинов. — Вы остаетесь здесь. Наблюдать, кто зашел, кто вышел и главное — уточните количество. Смену пришлю в обед. Все. Поползли, Ольт, отсюда.
Все трое, включая проводника попятились задом. Отползали осторожно, не дай бог заметит караульный. Так, задницами к верху, добрались до леса и там уже, поднявшись на ноги, спокойно пошли к стоянке. А под вечер у Ольта с Леко состоялся разговор. На костер только-только поставили котел, чтобы сварить на ужин дежурную кашу, и Леко, который стал фанатиком боя двуручным мечом, не собирался терять ни мгновения на его изучение. Для этого они находили более-менее пустое пространство в лесу, чтобы полусотник мог без помех махать двухметровой оглоблей. Заодно и Ольт не оставался без дела. Он замерил длину рук Леко, заставлял на время держать на весу различные тяжести и многое другое. На вопросы молодого воина, зачем это ему нужно, загадочно отмалчивался, но сегодня решил проговориться.
— Это нужно не мне, а тебе. Любое оружие, чтобы оно лежало в твоей руке как родное, желательно и делать именно по своей руке, тогда ты точно будешь знать на что оно способно. Я вот теперь знаю, что ты можешь спокойно махать мечом, весом в одну третью дильта, пока горит трехмерная свеча.
— Пфе, я могу и больше.
— Можешь. — согласился Ольт. — Наверно, я неправильно сказал. Может быть ты сможешь и дольше, но вот именно драться, и чтобы при этом был толк, то будет именно так, как я сказал. Когда вернемся в деревню, я хочу поговорить с Кувалдой и заказать ему меч именно для тебя.
— Да ты что, серьезно? Меч для меня? Да Кувалда тебя пошлет куда подальше. Он — мастер! — слово «мастер» Леко произнес с легким налетом благоговения и явно с большой буквы. — А я кто? Простой вояка.
— Ну, я думаю меня он послушает. Ведь мы преподнесем ему нечто такое, что до него еще никто не делал, а он любит все новенькое. А этот меч будет тем, что прославит его имя. — тут Ольт немного слукавил. Кувалде он мог просто сказать, что ему нужно и тот посчитал бы за честь что-то сделать для него. Но зачем об этом знать Леко? — Но тебе придется поднапрячься, чтобы, когда меч будет готов, ты показал бы мастеру, для чего нужна такая работа и что она была выполнена не зря.
— Ха! Да ради этого я горы сверну!
— Горы не надо, а то тебе дай волю, ты и в правду пойдешь их срывать. Ты вон лучше барона Вриодра победи.
— Дался тебе этот барон! — в голосе Леко чувствовалось легкое раздражение. — Выйдем к воротам, вызовем на честный бой. Он крестьян презирает, так что выползет из своей берлоги, никуда не денется. Ему ведь неизвестно, что против него будут не совсем безрукие лапотники.
— Ага и сойдетесь вы с ним в бою. Только вот сколько твоих дружинников в этом бою погибнет.
— Ну знаешь… Они — воины, и любой, кто носит меч должен всегда быть готовым к смерти.
— Да не в этом дело. Я не сомневаюсь в храбрости наших людей. — Ольт был в затруднении. Он не знал, как ему донести до Леко мысль о том, что своих людей надо беречь. Ну далеки были от него такие понятия, как сбережение воинской силы. Не привык он к такому ведению боя и в этом не было его вины. Сойтись с врагом лицом к лицу в яростной схватке и пусть Единый даст победу достойнейшему. И если бы так думал он один. Но повод, чтобы он начал думать по-другому, по любому надо было найти и при этом сделать так, чтобы не задеть самолюбие полусотника. — У Вриодра дружина — человек сорок-пятьдесят вояк. Из них опытных воинов пусть будет половина. Эти вояки хоть по одному нашему дружиннику, но разменяют на свои жизни. У тебя сейчас семьдесят два человека, значит после боя останется примерно полсотни. Потом нам надо задавить графа Стеодра. А у того меньше сотни в дружине не будет. Вот и считай, сколько людей останется после боя от всей нашей дружины. И с кем ты выйдешь на бой, когда к нам припрется следующий граф, полусотник без полусотни.
— Ну мы наберем еще людей. — неуверенно проговорил Леко. Видно было, что он никогда не задумывался над таким вопросом.
— Которых еще надо обучить. Сколько к нам приходит настоящих воинов? А сколько простых ребят из крестьянских семей? Сколько времени уйдет на то чтобы их обучить хоть чему-то? И сколько времени дадут нам бароны? Может ты вообще не успеешь обучить новую дружину. И какой тогда из них будет толк, если ты их как баранов погонишь на убой? Сам говорил про то, как к нам относятся баронские дружинники. И правильно делают. Кем, как не смазкой для мечей будут обычные крестьянские парни? В кои-то веки в этих дремучих лесах появился воевода, который стал создавать войско, а не банду отморозков, а тут лихой полусотник Леко Большой раз и одним махом угробит третью часть своей полусотни. Зато это будет честный бой. Тьфу.
В конце своей речи он уже чуть ли не кричал. Что-то Ольт разволновался не на шутку. Его всегда злили исполнительные деятели, которые ради того, чтобы исполнить приказ начальства или прогнуться перед ним, шли напролом, ломая при этом человеческие судьбы. В той жизни, под самый ее конец, он одел свое сердце в камень, стараясь избавляться от таких людей в своих структурах и не обращая внимания на то, что творится у других. Но сегодня что-то его задело, и он обратил свою злость на не в чем еще не повинную голову Леко. А ведь мог и получить на орехи. Нравы здесь были простые и мальчишка вроде него должен все-таки знать свое место. И ведь доводы эти он уже приводил в долгих вечерних беседах с Карно и вел себя при этом привычно хладнокровно. Нет, с этим детским телом надо что-то делать, видно опять вмешались детские гормоны или что там есть у детей. Хорошо еще Леко спокойно перенес его немного сумбурную пламенную речь. Ольт сконфуженно молчал, боясь, что еще пару слов и полусотник взорвется от ярости и обиды, но тот тоже не горел желанием что-то тут же отвечать. На полянке воцарилось молчание, которое через некоторое время нарушил полусотник.
— Ну ты и дал. Как-то я не задумывался над этим так. И кажется — зря. Однако, надо еще подумать. Ладно, пойдем к костру. Там наверно каша поспела уже. — Леко развернулся к мерцающему сквозь деревья костру. И ни слова об речи Ольта. Тот, посчитав, что не следует будить лихо, пока спит тихо, молча последовал за ним. То, что полусотник пропустил мимо ушей обидные слова давало определенную надежду, что он услышал главное. Вообще-то у Ольта уже был план предстоящего сражения, но ему было нужно, чтобы Леко и сам пошевелил мозгами, а не тупо бросился в атаку. Пускай у него будет что-то другое, пускай глупое и неисполнимое, самое главное дать толчок к пониманию того, что все защитники, как и его собственная жизнь — это не просто трудно восполнимая часть всей деревни, а сама надежда на жизнь всех этих крестьян и надо думать о том, как эту часть попусту не растратить. А там уже, хочешь-не хочешь и до плана сражений дело дойдет. А судя по всему, призадумался полусотник крепко и оставалось только надеяться, что над тем, что надо. В этом Ольту пришлось убедиться, когда Леко поднял его среди ночи.
— Ольт, Ольт, — тряс вялое детское тельце гигант, — да проснись уже. Ну ты и силен дрыхнуть. Я кажется придумал, как нам победить Вриодра и людей не потерять.
— Блин, Леко! Ты не мог подождать до утра?
— Причем здесь блины? — благодаря Ольту и появлению в рационе жителей деревни белой пшеничной муки, местные уже знали, что такое блины, оладьи и даже сладкие пироги. — Я о другом. Да просыпайся уже, соня. Все равно ночь уже на исходе, час петуха кончается, так и так скоро подъем, а то, что я придумал, надо делать сейчас, по темноте.
— Ну я бы не отказался еще немного добрать сна. Да не тряси меня так, горилла! — и видя недоумение на лице Леко, поспешно добавил, — горилла — это очень здоровенная, очень сильная и воинственная и очень… э-э-э, умная и сообразительная зверюга в южных странах.
— Ну ладно, если так. Я вот о чем. Выпустим один десяток к воротам, пусть они матерят и ругают барона. Тот обидится и выскочит их наказать, а мы, пока темно, поставим в засаду возле стен остальные десятки. Они в нужный момент ударят в спину и перекроют путь обратно. Окружим в чистом поле и вырежем всех и крепость потом не надо штурмовать. А? Как тебе?
Вообще-то Ольт думал тихонько запустить через невысокий частокол диверсантов, вырезать караул, а потом спокойно и вдумчиво рассредоточиться по территории замка, взяв под контроль и самого барона и его дружину. Но видно до такого извращения местная военная мысль еще не доросла.
— Это ты здорово придумал. — пробормотал еще не совсем проснувшийся Ольт. Но мозги уже вышли на проектную мощность и усиленно прорабатывали полученную информацию. Уже одно то, что Леко предлагал ночью, под покровом темноты, посадить часть дружины в засаду, было прорывом. Выйти в чисто поле при свете дня и там стенка на стенку — это было верхом тактики местных полководцев. То, что предлагал полусотник было свойственно скорее разбойничьим бандам, да и то те предпочитали действовать при ясном дне.
— Это ты здорово придумал! — еще раз с чувством произнес Ольт. Причем в его голосе не было ни насмешки, ни издевки. — А если еще тот десяток нарядить в лохмотья, мол мы бедные крестьяне и вообще сами мы не местные, поможите… э, пропадите вы пропадом, люди добрые… А если не поможите, то мы — ух… Выходи, Вриодр, подлый трус! А в засаду посадить лучших лучников, пусть они нанесут первый удар. И не забыть позади крепости посадить один десяток. На всякий случай, чтобы отрезать пути к отступлению. Да, голова! Это же надо — такой план разработать!
Леко слушал, приоткрыв рот. Он и сам не ожидал, что его план приобретет столько подробностей, но это как будто само собой вытекало из того, что он придумал. Вообще-то дураком он не был и чувствовал, что здесь таится какой-то подвох, но Ольт не дал ему долго размышлять.
— Ты придумал, тебе и десятников наставлять. Давай собирай их на совещание. Сам говорил — ночь на исходе, надо торопиться.
— Да, да, конечно. Караульный, буди десятников. Буду совещание проводить.
Через десять минут все десятники собрались возле костра полусотника. Десятник, отвечающий за наблюдательный пост на пригорке доложил, что за весь день было замечено пятьдесят шесть вражеских воинов, работников и домочадцев. Постановка задач у Леко была проведена безукоризненно. Каждый понял, что от него требуется. Штабные учения, проводимые Карно, давали свои плоды. Ольт сидел молча. Только один раз подал голос, когда потребовал для своего мальчишеского десятка участия в засаде, на что Леко только махнул рукой, мол сам выбирай что, где и как. Ольт и выбрал то самое место, которое заприметил еще днем. Получив задание, десятники вместе со своими десятками расползлись по своим местам. На востоке уже посветлело небо и зачирикали первые утренние птахи. Следовало поторопиться. Ольт с десятком мальчишек тоже собрался к облюбованному им пригорку.
— Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнул Ольт через левое плечо и постучал по ближайшему дереву.
— Это ты зачем? — озадачился Леко.
— Есть такая примета, чтобы не сглазить и чтоб дело сладилось. Надо всего лишь три раза сплюнуть через левое плечо и постучать по дереву.
— Глупая примета, — проворчал великан в спину уходящему мальчишки. И уже пошел за ним, но затем остановился перед могучим дубом. Задумчиво посмотрел на него, воровато оглянулся, вокруг никого не оставалось, и, старательно считая, сплюнул три раза через левое плечо. Затем широко размахиваясь, от всей своей широкой души, так же три раза бухнул огромным кулаком по стволу дерева. На что могучий дуб, непривыкший к такому обращению, вздрогнул и осыпался уже начавшей подсыхать листвой. А на макушку Леко упал державшийся до последнего крепкий желудь. Великан крякнул, почесал ушибленное место, огляделся и еще раз пробормотав:
— Говорю же, глупая примета. — и широко шагая, тоже скрылся в поднимающемся утреннем тумане.
Караульный на сторожевой вышке зябко поежился, ночи были довольно холодны. Осень уже во всю вступила в свои права и по утрам было довольно холодно. Солнце нехотя медленно поднималось из-за горизонта и утренняя роса, так же не торопясь, испарялась, создавая легкую дымку. В этом утреннем тумане все казалось каким-то призрачным и нереальным. Поэтому он не сразу заметил расплывчатые тени, которые через какое время превратились в вполне реальных мужиков, одетых кто во что горазд. В руках они держали разномастное оружие, в основном крепкие сучковатые дубинки, а один даже держал меч. Так что они не были совсем уж безобидными.
Ну и плевать бы на них, мужичье они и есть мужичье и не дружине барона их бояться, но они, встав перед воротами, кричали такие обидные вещи, что караульный не выдержал и позвал кого-то из начальства. Десятник, вызванный им, зевая во весь рот, вначале дал караульному по шее, за то, что тот помешал досмотреть самые сладкие утренние сны, а затем воззрился на десяток крестьян, беснующихся у стен крепости. Ему очень не понравилось то, что он услышал и уже он послал караульного, чтобы тот разбудил барона.
Тот явился еще более недовольный, чем десятник. Правда рукоприкладством заниматься не стал, но свою порцию того, кем по мнению барона является десятник и кем были родители этого нехорошего человека, десятник получил. Ну а затем уже барон соизволил обратить свое внимание на причину столь ранней побудки. Крестьяне, видимо притомившись немного притихли, но при появлении барона оживились и тот с удивлением услышал вариации собственных выражений, только что высказанных в отношении десятника. Бесноватая десятка оборванцев изгалялась как могла, получив добавочный стимул в виде изумленной морды барона. Один из них даже снял рваные портки и развернулся к воротам своей филейной частью, чтобы зрителям было лучше видно. А уж какие перлы они выдавали! Ольта никак не устраивала местная примитивная ругань, в которой наивысшим достижением было выражение: «Да чтоб тебя Единый не принял!» И это было страшным проклятием.
Нет уж, ругаться так ругаться, и он научил вояк некоторым земным выражениям, переведя то, что можно было перевести и оставив в неприкосновенности непереводимое. У барона глаза на лоб полезли, а уши наверно завились в трубочку, когда он услышал о своей родословной в интерпретации Ольта и о том, что он сам собой представлял в результате совокупления таких разнообразных предков. А когда самый наглый из оборванцев прокричал: «neadekvatny» тип, гнойной язвой «parazitiruyoushiy» на народном теле, терпение барона превысило все границы. Он бы еще понял «кусок говна, выблеванный влагалищем самкой шакала, оттраханной диким кабаном в период сумасшествия», но непонятные слова подразумевали под собой нечто такое, что видно и сказать нельзя было простыми словами.
Его рев-команда была слышна далеко за стенами укрепления. При виде открывающихся ворот стайка оборванцев рванула к лесу, за ними беспорядочной толпой, не соблюдая строя и вообще хоть какого-нибудь порядка, во главе с самим бароном побежали баронские дружинники. Когда последний из них отдалился от ворот метров на пятьдесят, возле покинутых ими стен встала стена лучников человек в тридцать. Второй отряд вышел из-за деревьев, куда бежали оборванцы, для которых кстати тоже в кустах были припрятаны луки. А третий отряд ударил во фланг баронской дружине из разросшихся и давно не вырубаемых кустов со смешного расстояния метров тридцати. Одна стрела досталась караульному, который захрипев пробитым легким свесился с вышки, остальные роем устремились в беспорядочную толпу. Первый залп, второй… Растерявшиеся дружинники даже не поняли, что им надо защищаться, тем более, что многие, что бы было легче бежать, даже не одели доспехи и не взяли с собой щиты. Расслабились воины на баронских харчах, гоняя по деревням только малочисленных и безответных крестьян с бабами. Третьего залпа не понадобилось. Ольт впервые воочию увидел, что может сделать на поле боя почти сотня настоящих лучников. Баронская дружина, кто убитый, кто стонущий от ран, полегла вся. Сам барон Вриодр погиб одним из первых, пораженный сразу тремя стрелами. Деревенские дружинники, не ожидавшие такой быстрой и сокрушительной победы, в растерянности замерли с не верящими сами себе улыбками на губах. Леко же вообще стоял с оказавшимся ненужным мечом в опущенной руке и чесал затылок. Сквозь толпу воинов к нему пробился Ольт и восторженно закричал:
— Ну вы и дали! Раз — и все! Теперь надо быстрей захватить замок, там еще осталось немного воинов и семейка барона. — Ольту было легко разыграть восхищение, тем более, что это соответствовало действительности. Но требовалось скорее выводить полусотника из ступора. Дело еще не было закончено.
Леко быстро сообразил и посыпались команды. Первому десятку добить раненых, никто не собирался оставлять обиженных и затаивших в сердцах месть, остальным в крепость. Но не как попало, а в боевом строю. К чему может привести беспечность, все только что увидели. Десяток врагов, выстроящихся перед домом барона в какое-то подобие строя, смели одним махом, потеряв при этом только двоих раненных. Опять отличились лучники, взобравшиеся на стены и контролирующие весь двор. Засадный десяток привел человек семь домочадцев и дворовых людей, которые пытались скрыться через заднюю калитку.
Победа была полной и безоговорочной и можно сказать без потерь, не считать же двух раненных, которые были только легко задеты, да и то из-за своей неопытности, и сама битва заняла от силы час времени. Пленников пока заперли тюрьме, без которой не обходился ни один баронский замок, а Леко занялся расставлением караулов и размещением дружины. Два десятка он погнал по окрестным деревням, чтобы те рассказали все о новостях и собрали выборных людей. Об этом условии Карно предупредил особо. После того как все люди были расставлены или получили соответствующие задание Леко, Ольт и оставшиеся свободными дружинники вдумчиво занялись экспроприацией экспроприированного или проще говоря грабежом награбленного. Все, честно отнятое бароном у крестьян, сносили во двор и складывали в общую кучу. Время дележа наступит потом, когда будет учтена каждая медяшка, и распределение добычи будет проводить только воевода.
Этот факт доводился до всех дружинников еще на стадии обучения, и поэтому все были в курсе, и никто этот факт не оспаривал. Единственное, чем могли распоряжаться полусотники — это запасы продовольствия. Сама Карновка в этом не нуждалась, поэтому на совещании, еще перед выходом в поход, было решено разделить еду среди населения баронств. Поэтому Ольт со своими мальчишками занимался сейчас подсчетом всего, что нашлось в амбарах. Тем временем повара, отложив в сторону мечи и копья занялись приготовлением пищи. Найденные запасы обнадеживали, что на обед будет не только поднадоевшая всем каша. Пока шел сбор баронского имущества и велся подсчет продуктов собирался народ Вриодровского баронства. Крестьяне сдержанно шумели, не зная, чего им ожидать. То ли пришла новая власть, то ли барона побили какие-то разбойники. Но никто не спешил делиться с ними новостями. Воины, кстати, совсем не похожие на разбойничью вольницу, деловито сновали по двору, не обращая внимания на крестьян, что давало определенную надежду на то, что их трогать не будут. Их даже позвали на обед и дали им то же, что ели и сами. Мужики повеселели, уж если накормили, а многие впервые за сегодня поели, да еще так сытно, то убивать точно не будут. Тем более, что некоторые увидели среди воинов знакомые лица.
Наконец к вечеру все дела дружины были закончены и к замку пришли и приехали последние крестьяне, жившие дальше всех. Леко не стал долго тянуть и узнав, что прибыли все старосты баронства, позвал их к своему костру. Там он и объявил им сногсшибательную новость, что они являются дружиной воеводы Карно Черномора, что вся власть в графстве теперь принадлежит ему и он всех приглашает в Карновку на переговоры. Вообще-то крестьяне подозревали что-то подобное, земля слухом полнится, но чего-то конкретного никто не знал. Леко тут же засыпали вопросами, но он сказал, что все ответы в деревне Карновка у воеводы и чем быстрее они туда прибудут, тем быстрее все узнают. Единственное, что он добавил, это то, чтобы ему подали списки о количестве хозяйств в каждой деревне и количестве едоков в каждой семье. Причем уточнил, чтобы не забыли учесть и имеющихся на иждивении вдов.
От всех этих хозяйственных забот Леко в буквальном смысле взмок и, если бы не Ольт, он не знал, как бы со всем этим справился. Но сейчас в полной мере понял и оценил, зачем Карно держит возле себя этого мальчишку. Если бы не он и не строгий приказ воеводы, который у Леко в ранге уважаемых личностей стоял сразу после Единого, то еще неизвестно, чем бы кончилось дело. Но все прошло нормально и утром, разделив среди крестьян награбленные продукты и скотину, и попрощавшись с благословляющими их людьми, полусотня двинулась в обратный путь. По дороге встретились с войском Карно, договоренность о встрече с которым была оговорена заранее.
Правда пришлось денек подождать на определенном перекрестке, но зато передохнули и в Карновку ехали уже всей дружиной, по пути делясь друг с другом пережитым. У Карно тоже прошло все нормально. Он как раз и реализовал их совместный с Ольтом план с ночным нападением. По темноте без сучка и задоринки сняли двух караульных, подперли воинскую избу, в которой ночевала вся баронская дружина, бревном, что бы никто не выскочил и почти без сопротивления повязали самого барона вместе с домочадцами. На следующий день, собрав крестьян, устроили суд, на котором с подачи тех же крестьян каждый получил свое. Самое интересное, что около десятка воинов из баронской дружины остались целыми, ну если не считать пары синяков и ушибов, полученных при их захвате. Оказалось, что десяток воинов, ушедший из охраны караванов в преддверии зимы, только за день до этого нанялись к барону и не успели еще натворить чего-нибудь непоправимого. Пару зуботычин, розданных мужикам в порыве служебного рвения, сами крестьяне не посчитали серьезной причиной, чтобы развешивать вояк по деревьям. Тем более, что отыграться и отвести душу, пройдясь ногами по связанным тушкам, они успели. Так что незадачливых воинов, не успевших состояться дружинниками барона, развязали и отпустили на все четыре стороны. Вот они и пошли в одну сторону вместе с полусотней карновских. А куда им еще деваться без оружия и зимней одежды? А так была надежда вступить в дружину Карно, больших грехов за ними вроде не было. Но то должно было решаться только в деревне, после того как воевода хорошо опросит народ, а то мало ли, где они могли оставить след. А барона повесили, вместе с женой, двумя сыновьями, ключником и вообще со всеми теми людьми, которые к тому времени еще оставались в живых. Крестьяне оказались довольно суровыми судьями.
В родной деревне их войско встретили с радостью, но без излишнего ажиотажа. Народ уже стал привыкать к победным возвращениям деревенской дружины. Дежурные по казармам, состоящие из новиков и считавшиеся еще не готовыми к боевым действия, и способными пока только охранять солдатское имущество, затопили баню. Десяток мужиков, будущих при дружине в качестве обозников, поставили козлы и на них водрузили деревянные щиты. Бабы, в основном вдовы и одинокие женщины, состоящие у дружины на жалованье в качестве прачек и поварих, занялись приготовлением праздничного обеда. Сами дружинники с облегчением снимали доспехи и готовились к бане.
Все были при делах, только Карно с Ольтом уединились в «ленинской комнате» одной из казарм. Через полчаса туда же были вызваны пришедший поприветствовать дружину Брано и полусотники. Первой задачей стояло распределение трофеев. С двух баронов содрали семьдесят восемь золотых и килограммов пять серебра. Присутствовала и небольшая кучка цацек из этих же металлов. Сразу же половину честно отделили в пользу деревни. С этим было легко. Небольшой затык вышел с трофейным оружием и одеждой. Дело было в том, что раньше крестьяне защищали себя сами, в случае необходимости собирая ополчение и каждый вооружаясь тем, что принес с собой. Поэтому фактически в каждой семье имелись меч, боевой топор или копье, не говоря уже о луках. Но после указа властей на запрет хранения и ношения оружия местными жителями, его у населения не осталось или пряталось очень глубоко. И вот теперь Брано решил возродить этот старый обычай и просил, чтобы хоть какое-то количество вооружения оставить крестьянам для ополчения.
Но теперь в графстве появилась дружина, которая взяла на себя охрану всех деревень и поэтому крестьянам вроде бы как оружие и не к чему. Но Брано неистово убеждал, что ополчение не помешает, ведь мало ли что. Жизнь вокруг такая непредсказуемая. Убедил, бес языкастый. После недолгих споров все-таки выделили деревне нестандарт, всякие секиры, рогатины и короткие мечи. Боевых луков правда не дали. Самим было мало, обойдутся и охотничьими. Доспехи тоже зажилили, их все-таки надо уметь носить, не крестьянам этим заниматься. Зато Брано отыгрался на одежде, забрав ее почти всю, оставив дружине только зимние тулупы и немного рубах с портками. Да и незачем воинам шелковые или атласные рубахи, или узорная лента для волос. Роскошь и баловство. Правда по несколько предметов полусотники себе взяли для подарков, но платили уже из собственного кармана.
Короче поделили более-менее справедливо, так что две телеги добра довольный Брано увез в деревенские закрома. Еще бы ему не быть довольным, сколько он ворчал о тратах на дружину, а теперь дружина не только начинала кормить сама себя, но и стала приносить прибыль. А перед Карно с полусотниками встал вопрос о собственном хозяйстве, человеке, который заведовал бы хозяйством дружины. Пока на этом месте был Брано, хлопот не было, но с тех пор, как Карно назначил его старостой Карновки, этот проныра строго разделял то, что принадлежало деревне, а что дружине и по мнению полусотников отдавал предпочтение крестьянам. Озадачив присутствующих вопросом о поисках нужного человека, воевода спросил, кто и что знает о несостоявшихся воинах барона, стоит ли вообще иметь с ними дело, или пусть «садятся» на землю. Тут вперед выступил один из полусотников — Свельт Птица. Второе имя он получил не от того, что умел летать, а за то, что очень ловко умел передразнивать птичьи голоса и это очень помогало при подаче и обмене сигналов. Уже не молодой воин, так сказать в самом расцвете сил, в поисках счастливой доли обошедший наверно весь Эдатрон, веско и со значением произнес:
— Про весь десяток сказать не могу. А их десятник мне знаком. Видел его в войске Южного герцога. Мы тогда выступили против имперцев. Он уже тогда десятником был, в сотне одного южного барона. Неплохо мы тогда повоевали, но вентуйцев было очень много. Разбили они нас при реке Опре. Что могу сказать про этого десятника? Он тогда неплохо себя показал. Не трус, опытен, голову в бою не теряет. Как оказался здесь на севере — не знаю, может, как и меня судьба помотала. Каков сейчас, сказать не могу, лет десять с тех пор прошло.
— Тогда чего тянуть? Зови сейчас, поговорим да выясним, чего слышит, чем дышит.
Тут же дежурный, стоявший на страже за дверью, был послан за десятником. Долго времени на поиски не ушло. Десяток чужаков оказывается смирно ожидал тут же, недалеко от казармы. Ну и правильно, неизвестно, как отнесутся в поселении к людям, захваченным в плен вместе с кровопийцей-бароном. Хоть и отпущенным, но на все четыре стороны, а не отнюдь не званным в гости. В комнату вошел обыкновенный с виду мужик примерно одних лет с Карно. Ничем не примечательный, только закатанные до локтей рукава обнажали сильные, узловатые от перевитых их мышц, натренированные долгой многолетней работой мечом, руки. Лицо было спокойно-безмятежное и только глубокие морщины, прорезавшие лоб и носогубные складки, резкими мазками очертившие крепко сжатый рот, выдавали, что в жизни этого человека когда-то бушевали неизвестные, но несомненно сильные бури. Борода и усы не очень аккуратно, но подстрижены. Ну это понятно, где же в этих лесах найдешь порядочного цирюльника. Основная масса мужиков ходила косматой и весь уход за собой состоял в регулярном расчесывании патлов. Обычно дружинники собирали волосы в воинский хвост, а крестьяне носили кожаные или матерчатые повязки. На бороды и усы вообще никто внимания не обращал. Даже хвастались их длиной друг перед другом. Редкие щеголи стриглись друг у друга, оставляя только на затылке небольшой хвостик и короткую бороду спереди. Видно этот воин был из таких и было понятно, что человек за собой смотрит. Спокойные, серо-стального цвета, глаза цепко оглядывали сидящих за столом воеводу, сидящего рядом пацана и полусотников. Впрочем, за столом сидели такие же волки, которые ответили таким же спокойствием. Десятник легко поклонился и доложил:
— Кромбильт Дильт, явился по вашему приказу.
Сидящие за столом переглянулись, решая кому из них продолжать разговор. Короткий обмен взглядами и Птица, хмыкнул, поняв на кого воевода возлагает такую обязанность. Ну а кому еще, если он тут единственный, кто хоть что-то знает о десятнике-чужаке.