— Посмотрим. На всякий случай держись от всех подальше, лучше — сиди в своей палатке. А вы двое, — сотник вновь повернулся к берегу, — уматывайте с глаз долой. Если завтра штурма не будет, еду вам принесут. А в бой позовут, потому что воин бывает только двух видов: живой или мертвый.
— Хромоножка как пить дать хворый, — сказал кто-то из воды, — не зря он постоянно в кустики бегает.
Изгнание для Ульки и Котени явилось даром небес. Счастливейшее время. Никто не подглядывал, не докапывался, не стоял над душой, и никому не было дела, куда, зачем и в какой позе кто-то из них удаляется за подточенные приливами-отливами обломки зданий. Островком спокойствия, куда едва заехали на конях, стал остов большого дома. Провалившаяся кровля создала нечто вроде плота над пахнувшим гнилью илом. Море плескалось сразу за каменными стенами, на которых росли кусты и деревья, в оконном проеме пенились серые бурунчики под гаснущей синевой небес. Котеня нарек бывшую крышу кроватью, коней привязал так, чтобы дотянулись до зелени, и жизнь превратилась в сказку.
Закат Улька и витязь встречали лежа, наблюдая, как желток светила медленно тонул в словно бы кипящем соленом бульоне, а сверху за владычество над миром насмерть бились ярко-сиреневые и мрачно-фиолетовые облака. Победили темные. Но их проткнули и разогнали божественным светом многоглазые звезды. Улька с Котеней молчали и просто глядели ввысь. Звезды тоже молчали. Иногда подмигивали, будто знали что-то особенное. Они, вечные и равнодушные, знали многое, а видели еще больше. Оттого и равнодушие к делам земным, что бы тут ни происходило.
С моря сильно дуло, скрипели сломанные ставни и останки крыш, в стены бил мерный прибой. Волны, брызги в лицо и запах моря, когда плечо упирается в плечо, и рядом слышно дыхание друга — можно ли представить что-то лучше?
Ночью, в непроглядной тьме, вместе купали коней — по разные стороны остатков каменного строения, но вместе. Затем вновь безмолвно разговаривали со звездами.
От холода защитили объятия. А что делать, если так получилось?
Проснулись оттого, что потянуло гарью. Небывалый, сравнимый только с домашним, уют оторванности от враждебного мира пошел трещинами, сквозь дремоту в сознание настойчиво постучалась явь.
Душа взмолилась, чтобы эта ночь не кончалась, и на рассвет Улька посмотрела как на предателя. Рядом с такой же неохотой открыл глаза Котеня. Настороженное лицо поднялось, ноздри раздулись, втягивая прилетевший запах… и сон из глаз исчез. Если это не сигнал к бою, то что же? Как ни чудесно было на развалинах, а для спутника битва слаще любого покоя, пусть даже самого желанного. Котеня — витязь, для него пропустить атаку хуже повешения, к тому же Бермята по секрету сообщил, что победа обеспечена, и чтобы о тебе говорили нужно оказаться в первых рядах.
Прикрываясь щитами, вдоль городской стены бегали гридни с факелами, одно за другим занимались пламенем бревенчатые строения и заготовленные дрова, вспыхивали лачуги. Камнеметы вносили свою лепту, поливая город огненным дождем. Вскоре стена дыма скрыла с глаз величественные стены.
Улька и Котеня прибыли в расположение сотни. Конница строилась к атаке. Сотник увидел их издалека:
— Хворь?
— Пустяки, все прошло.
Им указали на место с краю длинного ряда всадников. Кони всхрапывали и пытались отступить — жар чувствовался и здесь.
Оставалось только ждать. Улька в этот день не ела и не пила, чтобы не подвести витязя. Ветер не прекращался, он гнал дым строго на защитников и делал для нападающих больше, чем целое войско.
Пехота потащила к воротам «коня» — прикрытый кожаным шатром таран на колесах. У задыхавшихся солдат подкашивались ноги, упавших хватали под руки и несли обратно, на их место бежали следующие. Сверху уже никто не стрелял, не лил масла и не скидывал камни. План удался. Когда в сизой завесе у ворот раздался треск, разнесся голос воеводы:
— Впере-е-ед!
Вслед за всеми Улька пустила свою лошадку вскачь. Меч сам прыгнул в руку. Котеня прав, война — удивительное дело. Какой азарт! Какие ощущения! Жизнь? Плевать! Смерть? Врагу! Нас — рать, как кричит пехота. Впере-е-ед!..
Конница влетела в разбитые ворота и понеслась по улицам. Котеня с Улькой замыкали длинную вереницу.
Глаза резало едким дымом, горло жгло и рвало жестким кашлем. Задор растворился, будто не было, в мозг вернулся здравый смысл. Может, вернуться, пока не поздно? Дальше будет хуже. Брошенный назад взгляд случайно заметил, как упавший со стены и казавшийся мертвым защитник приподнял голову, и его единственная действующая рука с силой метнула копье.
Копье летело точно в спину Котени. Мощь броска поражала — воин был силен и умел. Закрыть собой, как требовал первый порыв, не получалось, не позволяло расстояние. Еще миг и…
Улька нагнулась и рубанула коня Котени по ногам. Тот завалился в ее сторону, и копье с присвистом прошумело около уха витязя.
Удар падавшего коня пришелся по крупу Улькиной лошади. Шатнуло, потянуло вбок…
Будь кобыла менее строптивой и испуганной, и умей Улька управлять лучше, все, может быть, и получилось бы, но обожженной задыхавшейся животине уже не было дела до сидевшей в седле неумехи. Обезумевшую лошадь занесло в тлевшие остатки дома, где деревянный пол сгорел вместе со стенами, но до того, как она провалилась в чадивший гарью подпол, Улька спрыгнула. Удар о землю заставил взвыть — казалась, теперь у нее отбито все, не говоря про больную пятку. Зато ничего не сломано и не вывихнуто. И это настоящее счастье.
Рядом с земли поднимался Котеня, совершивший в воздухе кувырок и перекатившийся во время падения. Будь на Ульке столько же железа, она просто грохнулась бы ничком, и подняли бы ее только рычагом. Да и то, скорее всего, лишь перевернули бы.
— Спасибо, — бросил Котеня и, сдерживая слезы, заколол дрыгавшего перебитыми ногами коня. — Цела?
— А ты?
Он кивнул и побежал к виновнику произошедшего.
Доблестный защитник уже умер — на бросок копья ушли последние жизненные силы. В ворота с копьями и мечами в руках с воплями ворвалась… точнее, ввалилась пехота, похожая на банду оборванцев. Драться оказалось не с кем. Один из воинов остановился рядом с Котеней — такой же молодой и красивый:
— Похоже, мы почти победили.
— Мы победили еще до штурма. Кощей постарался, договорился с богами насчет ветра. — Котеня грустно проводил взглядом скрывшуюся вдали конницу. — У меня был шанс участвовать в племени дракона. И все рухнуло из-за одного мерзавца.
Он с ожесточением вбил меч в мертвое тело.
В ворота въезжал Доремир — новый гридневый голова, участвовавший вместе с Кощеем в недавних переговорах. Он направил коня к Котене, пехотинцу и прихромавшей к ним Ульке.
— Назовитесь, храбрые воины.
— Чурила Пленкович, — с готовностью выдал ратник.
Доремир ждал ответа Котени, чей меч торчал из трупа.
— Котеня Блудович с оруженосцем. Потеряли коней из-за этого негодяя. — Он с чувством пнул мертвеца, затем вытащил из него обагренный кровью клинок.
Доремир пустил коня кругом, еще раз внимательно разглядывая убитого:
— Знаете, с кем вы дрались? Это Виктор, сын Куприяна. Ваш подвиг не будет забыт. Привяжите тело к моему коню, и от вашего имени я доставлю посылку отцу-дракону.
Осчастливленный свалившейся славой Котеня задрал нос… но лицо, что только-только успело растянуться в улыбке, быстро стянулось обратно, глаза посерьезнели.
— Что это?
Он указывал на высокий шпиль дворца Куприяна.
В одном из окон что-то происходило. Вряд ли конница захватила дворец так быстро, она, скорее всего, еще не добралась даже до внутренней стены.
Через миг из окна свесилось белое полотнище.
— Враг сдался на милость победителя. — Доремир вернул взор на окружившую мертвеца тройку и сдвинул брови: — Ну?
Улька вспомнила, что она оруженосец, то есть младшая, и любой приказ старшего по чину в первую очередь относится к ней. Чурила подключился, они перемотали поданной веревкой ноги Виктора, и Доремир ускакал принимать сдачу противника, волоча за собой страшную посылку. Рога протрубили «отбой».
Война закончилась.
Вскоре выяснились подробности. Куприяну сообщили о гибели оставшегося на защите ворот старшего сына еще до его настоящей смерти, и двойский дракон запросил мира. У войны должен быть смысл, а если честь заставляет биться до последнего человека твоего народа, то такому правителю лучше сразу убиться самому. Поговорка «лучше быть живой собакой, чем мертвым драконом» на войне не работает, ведь битый дракон остается драконом, а за одного битого, как известно, двух небитых дают. Мудрые люди говорят: чем глубже упадешь, тем выше потом взлетишь, опыт поможет. Насчет помощи собственного опыта Улька могла подтвердить: еще как! Случившегося с ней за последние дни всем Вторым Погорелкам хватило бы на пару поколений.
Из прочих новостей сообщили, что Борис, грозивший убить Елену, не сделал этого, рука не поднялась. Он хотел бежать с ней через подземный ход, но отец воспротивился — иначе войну не прекратить. Борис сбежал один. Елену вернули законному владельцу, у которого украли — Кощею.
Войско засобиралось обратно.
Конницу сразу отправили к кораблям — для коней поблизости не осталось корма, выжжено было все на многие версты. Безлошадные Котеня и Улька плыли в составе своей сотни под насмешливыми взглядами недавних соратников. Котеня пересчитал остаток денег, итог удручил: выяснилась, что не хватит даже на захудалую клячу, не говоря про боевого коня. Бермята посоветовал молиться или пойти к нему оруженосцем, но без косорукого собрания неприятностей в лице Ульки.
На этот раз с ветром не повезло, корабль пытался ловить его то левым бортом, то правым, делал большие крюки по воде, иногда переходил на весла. После нескольких часов изматывающей качки решили сменить курс, и корабль, как и множество других, пристал к Олиному пику.
— Можете воздать богам хвалу за то, что благоволили великой и почти бескровной победе, и если не способствовали, то не мешали. Благодарите за сохраненные жизни и просите чего-нибудь на будущее. У кого нет денег — просто отдыхайте. К отправлению дважды протрубит рог.
Улька много слышала про обитель богов, но ни разу не видела. Когда-то она думала, что невозможно представить ничего более потрясающего и громадного, чем каменный дом посадника в Срединном Погосте. Совсем маленькой в город ее возил отец, это оставило неизгладимое впечатление на всю жизнь. Недавно восхитили и внушили благоговение стены Двои. Казалось: что может быть величественнее? Но по сравнению с Олиным пиком это кустик рядом с могучей сосной. Теперь было с чем сравнивать.
Корабль причалил к деревянной пристани.
Берег бурлил жизнью. Согбенные грузчики тащили что-то на корабли. Вдоль деревянного настила стояли торговые лавки, рядом разложили на камнях нехитрый товар мелкие торговцы, за ними дымили трубы постоялых дворов, харчевен и прочих нужных путникам заведений. В багровых сумерках служители зажигали факелы.
Но это был лишь фон к главному зрелищу. Ничто не могло отвлечь от уходящего в небеса скалистого пика, чья верхушка терялась в накрывшем, точно меховая шапка, темном облаке. Иногда внутри гремел гром и сверкали молнии — при этом снаружи погода оставалась ясной. Облако над горой не обращало внимания на ветры, оно прочно стояло на месте, и ничего более грандиозного и сверхъестественного представить было невозможно.
От подножия в гору поднималась крутая лестница. Вдоль нее не было ни оградки, ни перил, и казалось, что на высоте ветер сдует паломников… Но никто не падал. Ветер упорно обходил гору стороной.
Вокруг говорили только об острове и о богах, Улька напряженно вслушивалась. Прежде воспринимаемое сказкой здесь обрело реальность. А подробности, которые не интересовали раньше, отныне могли стоить жизни. Улька ловила каждое слово с любой стороны, кто бы его ни произнес.
У подножия гору окружала черта в локоть толщиной из оплавленного камня, будто сверху молнией очертили круг. Черту покрасили, чтобы все видели издалека. За красной линией начиналась земля богов. За черту без разрешения могли заходить только служители — они жили на берегу в отдельном поселке, окруженном такой же линией. Одеждой служителям служила обмотанная вокруг тела длинная простыня — назвать по-другому Улька не могла, потому что ничего похожего в ее окружении не носили. Босые и подпоясанные обычной веревкой, служители не казались ни важными, ни грозными, но с ними не спорили, им беспрекословно повиновались. Служителям не требовалось оружие, нарушителя поражали падавшие с неба молнии. Многие видели, как дерзких и строптивых испепеляло на месте, остальным хватало рассказов об этом.