Прямо у причалов прибывших угощали сладковатой белой кашей, она была бесплатной, можно брать в любом количестве. Ее, как говорили, дают боги. Наверняка у каждого прибывшего сразу возникала мысль: вот оно, царство небесное, где нет ни войн, ни разбоя, ни голода.
У всего есть подводные камни. Лишь служители жили на острове постоянно, остальным разрешалось пребывать не более трех месяцев в году. Никто ни за кем не следил, но за день до истечения срока служитель извещал, что завтра необходимо покинуть остров, иначе нарушителя настигнут кары небесные. Но завтра могла случиться плохая погода или сильный встречный ветер, поэтому все старались уехать заранее. Постоялые дворы, харчевни и лавки по многу раз в год переходили из рук в руки, владельцы заранее объединялись в сообщества и организовывали дело совместно. Что удивительно, харчевни, несмотря на бесплатную кашу, процветали: однообразное питание доводило людей до сумасшествия, и они готовы были отдать последнее за кусок мяса или даже краюху черствого хлеба.
Сгрузившиеся с кораблей солдаты потянулись к уходившей ввысь крутой лестнице. Кто-то прибывший ранее и сейчас едва видный поднимался по ней, делая долгие передышки, кто-то уже спускался.
Главным, как предупредили еще на пристани, было не заступать за красную линию. Пересек — ты уже паломник и должен выполнять правила. О правилах на пути от пристани к горе безостановочно повторял служитель, его зычный голос разносился над гвалтом многолюдной толпы:
— Правило первое: пересекши черту, не пытаться вернуться, пока не поговорите с богами, иначе они рассердятся. Правило второе: идти вверх пока есть силы, и отдыхать, когда силы кончатся. Тому, кто не сможет подняться сам, боги добавят сил, у лентяя заберут. Правило третье: за красной чертой принять обет молчания и строго соблюдать его по дороге вверх и вниз. Говорить разрешено только с богами и их служителями. Помощи у путников при восхождении и спуске просить запрещено, но помогать другим, если есть желание, можно. Правило четвертое: просьбы обдумывать заранее и соизмерять с подношением. При нечеткой или противоречивой просьбе боги могут задать уточняющий вопрос, но могут отказать вовсе. Подношение при этом не возвращается. Правило пятое: слова богов могут вам не понравиться, но с этим нужно смириться, ибо иной путь, кроме указанного богами, к запрошенной вами цели не приведет. Правило шестое: никогда не расспрашивать паломника о сказанном богами, если он не поведает об этом сам. Правило седьмое: не перевирать слова богов в пересказе и себе самим, то есть не придумывать удобные толкования вместо неудобных. Правило восьмое: не жаловаться, если при неисполнении сказанного богами загаданное желание не сбылось. За нарушение любого из восьми правил боги карают страшными изменениями в судьбе, вплоть до мгновенной смерти — сколько бы времени ни прошло и где бы нарушитель пятого, шестого, седьмого и восьмого правил ни находился.
Слушая, Улька увидела в глазах спутника что-то странное — некую вину, за которую Котене было стыдно.
— Хочу обратиться к богам, но денег у меня и на одну просьбу едва хватит, — признался он. — Я могу, конечно, говорить за двоих, но мне хочется просить о личном…
Улька улыбнулась:
— Мне ничего не надо. Когда-нибудь я заработаю на такую просьбу сама. Не думаю, что богам понравится, если кто-то обратится к ним за чужой счет. Это обесценит мольбу. Иди.
Котеня улыбнулся ответно и пересек красную черту.
Улька ждала у дороги. Мимо проходили люди. Туда — с полными надежд горящими глазами, обратно — погруженные в себя, не замечая окружающего.
А что попросила бы у богов она?
Как ни противно об этом думать, но Улька желала зла невесте Котени. За все время совместного путешествия о Чейне Чусовне больше не вспоминали, Котеня будто забыл о ней. Но «будто» не значит, что забыл. Что он имел в виду, когда говорил про «личное»?
Улька знала: если уж просить, то просить невозможного, потому что возможное достигается и без чужой помощи. И если бы у нее были деньги, она бы молила о…
Зачем мечтать? Когда у нее будут деньги — а они будут, потому что просто не могут не быть — она вернется на Олин пик и попросит счастья для Чейны. Огромного, на всю сумму. Но такого, чтобы в нем не было Котени.
Собственного счастья Улька добьется сама.
Котеня вернулся нескоро. Его вид удивил. Молодой витязь будто бы повзрослел за эти несколько часов. Взгляд стал серьезный и задумчивый.
— Ну? — не выдержала Улька.
Тут же вспомнила: «Правило шестое: никогда не расспрашивать паломника о сказанном богами, если он не поведает об этом сам». Но это, наверное, должно касаться только паломников, которые шли вместе, а она не пересекала черту. К тому же, ее «ну?» можно считать расспросом с большой натяжкой, ведь можно истолковать как угодно. Например, «не слишком ли устал?» или «не хочешь ли кушать?»
Неизвестно, оказалось правдой первое или боги запутались во втором, но ни гром не грянул, ни молния не сверкнула.
— Привет соратникам от человека, говорившего с богами! — раздалось из-за спины Котени.
Его нагонял тоже спустившийся с горы Бермята. Дружеский хлопок по спине чуть не снес молодого витязя. Хорошо, что Ульку знаменитый охотник «не замечал», чтобы не заразиться ее «невезением».
— Был у богов, — радостно объявил Бермята, — отдал за совет последние деньги. Вы, должно быть, знаете, что у меня случилось дома, а не знаете, так догадываетесь. Душа рвалась от боли и тоски по потерянному счастью… И боги сказали мне: «Лучший лекарь — время. Смирись, отбрось дурные помыслы, не торопи события, помогай ближнему, и счастье придет само». Я сначала возмутился: мол, что за чушь, это же очевидные истины… Но ведь правда: истины! Меня накрыло прозрением. Я не буду торопить события. Пусть у меня нет денег, но здесь бесплатная еда, не пропаду. Я остаюсь. А в качестве помощи ближнему… дарю тебе, доблестный Котеня, победитель Виктора Двойского, своего коня. Он у меня семижильный, на первое время вас двоих возить сможет, раз уж ты без своего неумехи не можешь. Восхищаюсь твоей выдержкой: такого оруженосца я к вечеру первого дня прибил бы, а ты нянькаешься с ним, учишь… и ведь дело идет! Допускаю, что однажды некий витязь Ульян вызовет меня на поединок, и могучему Бермяте нечего будет противопоставить тому, кто учится медленно, но упорно. Желаю вам счастья.
— Я не могу принять… — начал Котеня.
— Молчать! — прикрикнул Бермята. — Повторяю для не особо умных: дар не от щедрости душевной, а сугубо расчетливый — так боги велели, чтобы счастье пришло. Ясно?
Он обнял Котеню, затем — с ума сойти — Ульку, еще раз пожелал обоим счастья и слился с толпой по дороге к котлу с бесплатной кашей.
Улька исподлобья посмотрела на Котеню, вложив во взгляд всю мощь нетерпения, кромсавшего и разъедавшего внутренности. В душе бурлило. Она не могла больше висеть в неизвестности.
— Ну?!
— Поговорил. — Котеня опустил глаза. — Всю дорогу мучился, что просить: решения личных вопросов или коней, с помощью которых я решу эти вопросы сам. По пути помогал уставшим и немощным, чтобы собраться с мыслями и выявить самое важное. Чем выше поднимался, тем понятнее становилось: у богов надо просить того, чего требует сердце. Оказавшись в облаке, я сказал главное: «Хочу славы и любви». Тут же понял, что звучит расплывчато, под решение можно подогнать что угодно, от разового до гнусного. Я сказал: «Нет, поправка: славы и семейного счастья».
Витязь умолк. Надолго. Вновь переживал и обдумывал недавнее.
— Ну? — не выдержала Улька.
— Мне сказали: «По совмещенным позициям "слава" и "семейное счастье" отказ ввиду неправильной формулировки. Указанные запросы вместе не даются, а потому просьба невыполнима». Я неожиданно понял: слава, о которой прошу, нужна была не сама по себе, а как повод для второго пункта — для счастья. В общем, я сократил просьбу просто до семейного счастья.
Улька чувствовала, как в груди растет нечто большое, что вот-вот вырвется на свободу, чтобы сделать мир светлым и радостным… или разобьется, если правда окажется не той, о чем мечталось. Щеки задрожали.
Котеня, наконец, посмотрел на нее. Его взгляд был нежным, спокойным и ясным, и в нем стоял вопрос, на который всем сердцем хотелось заорать «Да!!!» и кинуться в объятия.
— Ну?! — проклокотал перегородивший ее горло интерес, от которого зависела жизнь.
Котеня мягко улыбнулся.
— Боги сказали «Принято» и позвали следующего.
Глава 6 Цвет настроения серый
Сказка, как бы к ней ни относились, для кого-то — всегда обыденная реальность. Золушка отправилась на бал и встретила принца? Для прежней жизни Георгия этот набор слов — типичная сказка. Человек позвонил знакомому на другой континент и на самолете полетел в нему в гости? Сказка для этого мира. Чудеса случаются там и тут, просто отношение к ним разное. И за чудеса принимаются несопоставимые явления. Видимо, за богов тоже. Скоро станет известно.
Выраставший перед глазами Олин пик все больше напоминал оплывший каменными потеками столб, если надеть на него пушистую папаху. Или исполинский гриб. Возможно — ядерный. Только темный, как смерть, которая, даже яркая, все равно черная. С одной стороны каменного острова стояли корабли, издалека тоже темные, похожие на комариную тучу: часть уже присосалась к плечу державшей небо руки, другие только приноравливались.
Серое небо, серые волны. Серое бескрайнее море. Серый остров вдали. Цвет настроения — серый. Георгий сидел у мачты — спасенные не пустили его за весла, гребли по очереди, сменяясь, когда устанут. Лада спала, положив голову ему на колени. Только это спасало от черных мыслей. Лада. Простая, чистая, самоотверженная. Прекрасная в своей естественности — даже когда устала как сейчас. Рассудительная и ответственная. При этом решительная и отважная. Нежная и робкая. Безоглядно искренняя. Заботливая. Неравнодушная. Иногда шаловливая. Скромная и трудолюбивая. Ошеломительно мужественная при бесконечной женственности. Проницательная. Кроткая всегда и страстная, когда дело касалось близких. Добрая и доверчивая. Тактичная и великодушная. Верная. Надежная как якорь — его тоже нельзя сломать, можно только потерять или утопить.
Георгий любовался неровным пульсом, бьющим в венах на тонкой шее. Густыми бровями и морщинками мудрости. Биением век. Жаль, что в свое время судьба не распорядилась по-другому.
Почему, чтобы понять смысл сказки, нужно, чтобы она закончилась? Все сказки кончаются свадьбами. Свадьба — та черта, что отделяет сказку от… чего? Неизвестно, ведь у каждого по-своему. Возможно, это будет драма. Или трагикомедия. Или посыпанный абсурдом гротеск. Что бы ни было, а сказка, увы, к тому времени останется в прошлом.
Не потому ли, что оказавшись в сказке, мы перестаем считать ее таковой? А ведь сказка — не данность, это процесс, для поддержания которого нужно трудиться. Огню нужны дрова, а сказке… что? Как минимум — чувства. Как максимум — жизнь. Чтобы встретившаяся пара людей жила в сказке, нужно строить ее с обеих сторон, и строительство это — до последнего вздоха. Вот это и есть сказка.
У пристани море кишело кораблями, у причалов не было места даже для маленькой лодки.
— Держите к той заводи! — Седобородый указал гребцам на заливчик далеко за пристанью.
Между скальных нагромождений виднелся галечный пляжик. У берега из воды торчали камни, но выбора не было. Лодка удачно сманеврировала и вскоре шаркнула днищем о берег, спрыгнувшие недавние невольники вытащили ее на смесь шуршавшей гальки и постукивавших под ногами округлых булыжников.
От толчка и тряски Лада проснулась. Щеки заалели, взор опустился.
— Я долго спала?
— Недостаточно, чтобы выспаться.
Вторая лодка пыталась лавировать, но не повезло. Раздался хруст, дно напоролось на риф, проволоклось по нему, внутрь хлынуло. Воду начали вычерпывать, но бесполезность этого стала очевидна сразу. Следующая волна развернула застрявший корпус, и один борт с треском превратился в щепы. Люди прыгнули в воду и, сбиваемые прибоем с ног, выбрались на сушу. Мужчина помогали женщинам. Зато дети радовались и воспринимали случившееся как приключение. После плена им все было нипочем.
Между морем и уходившей в небеса громадой оставалась усыпанная камнями узкая кромка берега — большей частью скалистая и неприступная, но иногда, как в этой заводи, фальшиво гостеприимная. По камням кто-то начертил краской уходившую вдаль широкую полосу. Впрочем, «начертил» — не то слово, скорее — вплавил.
— За красную черту заходить нельзя, — предупредил седобородый. — Мгновенная смерть. Теперь к хорошим новостям. На пристани нас ждут бесплатные каша и вода.
— Как мы попадем домой? — спросила одна из женщин то, что занимало мысли каждого.
— Если на кораблях есть свободные места, оставшихся без гроша паломников увозят бесплатно. — Седобородый, самовыдвинутый на роль неформального лидера и безоговорочно утвержденный изможденной командой, обернулся к Георгию. — Ты отдал за нас все. Мы в неоплатном долгу. Ты шел к богам, но за встречу с ними нужно платить. Я уже поднимался на Олин пик — давно, когда верил, что человеку может помочь кто-то, кроме него самого. Боги знают многое, но они ничего не могут, если этого не захочет сам человек. И наоборот: если чего-то страстно пожелать и идти по этому пути, ни один бог не помешает. К чему это я? Егорий Храбрый, у тебя было обращение к богам, и мы, спасенные ценой твоего будущего, обязаны помочь. На пристани разрешается просить милостыню. Кров нам не нужен — погода вокруг пика всегда хорошая, и можно спать на земле. Еды и воды, как я уже сказал, здесь в достатке. Мы все вместе соберем тебе нужную сумму. Это займет время, но другого выхода я не вижу.
Седобородый говорил от имени всех, и лица вокруг подтверждали, что с ним согласны.
К пристани по берегу не пройти, мешали скалы и красная полоса. Двинулись вдоль серого прибоя. Большие и маленькие, сухие и мокрые, безмерно усталые — все угрюмо брели, иногда перескакивая по камням, но большей частью по колено в воде, не в силах поднять ног. Большинство держали друг друга за руки — чтобы не опрокинуло волной и просто чтобы чувствовать присутствие ближнего. Вместе можно решить любую проблему. Поодиночке никто ничего не стоил.
Георгий тоже взял Ладу за руку. Она не отдернула, наоборот, холодные пальцы сжали его кисть, и в этом пожатии сошлись благодарность, надежда на помощь, ответное обещание пойти, если понадобится, на все, включая смерть, и уверенность, что теперь все будет хорошо.
Эта уверенность передалась Георгию. Все будет хорошо. Ладонь в его руке не врала. Просто не умела.
Никто не спросил, кем Георгию приходится спутница. Думают, что супруга. Пусть. Так даже лучше — меньше вопросов. Правда, вопросы появятся, когда кто-то узнает, что Егорий Храбрый ищет суженую. Тогда можно и объяснить. Что будет дальше — зависит от того, кто эту тему поднимет. Возможно, на этом и кончится слава почти святого витязя, на которого чуть ли не молятся. Человек, отправившийся в путь с чужой женой, заслуживает только презрения и, в лучшем случае, забвения. В худшем — казни.