Он материализовался на первом же лестничном пролете.
— Ты куда? — озадаченно спросил он.
Вот то-то же! — В кафе, — процедила я сквозь зубы.
— В кафе? — переспросил он еще более удивленно. — А мы договаривались идти в кафе?
— Нет, — сдержанно ответила я, — мы договаривались, что ты будешь разговаривать с коллегой и держать меня в курсе, — сделала я особое ударение на последних словах. — Не говоря уже о том, чтобы ставить меня в известность хотя бы о том, где ты находишься.
— Так тебе же, как мне показалось, не понравились знаки моего присутствия, — насмешливо бросил он.
Ах, он еще и насмехаться надо мной будет! Вот не поддамся на провокацию! — Во-первых, я не говорила, что они мне не понравились; а во-вторых, они отвлекали меня от работы, — ответила я с достоинством. — А в-третьих, мы не договаривались, что ты либо подаешь мне те знаки, какие хочешь, либо никаких.
— А… — протянул он. — Наверное, тебе нужно было дать мне более четкие инструкции…
Остальная часть пути в кафе прошла в молчании.
Как только мы сели за столик, к нам тут же подпорхнула официантка и, одарив моего ангела ослепительной улыбкой, спросила: — Все, как обычно?
Он улыбнулся ей в ответ — правда, не так жизнерадостно — и сказал: — Да, все, как обычно.
Как только она отошла, я вежливо спросила: — Могу я поинтересоваться, что тебе рассказал Галин… твой коллега?
Он как-то вяло махнул рукой, не поднимая глаз: — Да ничего он мне еще не рассказал.
Точь-в-точь, как я и думала! — О чем же вы столько времени беседовали?
— Мы еще толком не беседовали, — ответил он еще более неохотно.
Да он просто издевается надо мной! — Чем же вы занимались все это время? — Настойчивость, главное — настойчивость. Пусть сразу смирится с мыслью, что от меня ему отмахнуться не удастся.
— Татьяна, — поднял он, наконец, на меня глаза — лихорадочно блестящие, — первая встреча в такой ситуации — всегда непростая. Меня вон и Анабель вчера предупреждала. А этот, по-моему — какой-то особо недоверчивый.
О, вот это уже кое-что! Раздражение мгновенно сменилось любопытством. — Что значит — недоверчивый?
— Любому из нас трудно поверить в возможность такой помощи. — Он вдруг усмехнулся. — Я бы и сам тогда… ну, ты помнишь… не поверил. — Я понимающе кивнула. — И этот, как и следовало ожидать, принял меня за одно из… — Я опять кивнула, давая ему понять, что продолжать не нужно — я поняла.
— Но ты его переубедил? — спросила я, озадаченная таким поворотом событий. Если Галиного ангела придется неделю уговаривать, что мы им добра желаем, а Галю потом — и того дольше… Когда же я к делу подключусь?
— В целом, — поморщился он.
— В каком смысле — в целом?
— А в том смысле, что мне еще не одна, наверное, встреча с ним понадобится, чтобы сказать с уверенностью, что он мне поверил. — Он как-то странно тряхнул головой.
— А какой он? — не смогла удержаться я от банального вопроса.
— Вертлявый, — тут же ответил он.
— Да нет, — поправилась я, — как он выглядит?
— А я откуда знаю? — Он даже закашлялся от удивления.
— Да ты же с ним полдня провел! — возмутилась я.
— Татьяна, да какое мне дело до его внешности? — У него как-то странно сморщилось лицо, и он опять тряхнул головой. — Я его не видел, я его только чувствовал; и он меня тоже. Мне важно, что он делает и что при этом думает. Вот голос у него, правда, противный, — задумчиво добавил он.
— Вот видишь? — тут же подхватила я. — А говоришь, что внешность роли не играет. По внешности первое впечатление складывается, а оно зачастую правильным оказывается.
— Ага, — он закивал головой, — я по твоим родителям заметил.
— Речь сейчас не об этом. — Я ни на какую провокацию не поддамся! — А как ты думаешь, когда можно будет устроить так, чтобы ты меня с ним познакомил?
— Что? — Он опять зашелся в приступе кашля.
— Но ты же сам сказал, что я тоже участвую в этом деле! — Я поняла, что нужно быстро задавить его сопротивление если не логикой, о которой он понятия не имеет, то хоть массой аргументов. — Вот мне бы и хотелось познакомиться со всеми соратниками…
— Татьяна! — Он вдруг резко поднял руку, и я не закончила свою массу аргументов. — Я тебя очень прошу: только не сегодня. У меня и так голова еле-еле соображает.
Я вдруг внимательно всмотрелась в его лицо и… Господи! Глаза блестят и слезятся, наверное — то-то он щурится все время. Говорит с хрипотцой и кашляет. А вчера еще и чихал весь вечер. Лицо раскраснелось… Я быстро приложила ладонь к его лбу — и чуть не отдернула ее.
— Господи, да ты заболел!
— Да ничего я не заболел, просто немного не по себе, — естественно, отмахнулся от меня он.
— Да какое не по себе — ты же горишь! У тебя все тридцать девять, наверное! — воскликнула я, быстро соображая, что же сейчас делать. — Давай так: возвращаемся в офис, и я пойду к Сан Санычу — отпрошусь домой, и на завтра, наверное, тоже. Скажу, что плохо себя чувствую…
— Татьяна, не надо, — решительно прервал меня он. — До вечера я продержусь, и потом — я с этим идиотом еще не закончил. Мне же пришлось на полуслове прерываться и за тобой бежать, — добавил он укоризненно.
Опять обзывается! Да ладно, пусть обзывается, как хочет — лишь бы выздоровел. Мне вдруг так стыдно стало, что я его, больного, на улицу вытащила…
— Ты точно до вечера доживешь или может, сейчас в аптеку сходим? — спросила я. — Тут за углом есть одна, я на прошлой неделе все окрестности изучила.
— Не переживай — выживу, — усмехнулся он.
Пообедав, мы вернулись в офис. Всю дорогу я на него искоса поглядывала. Да нет, на ногах, вроде, держится, и глаза пока еще не закатываются… На лестнице я успела шепнуть ему: — Если что, немедленно зови меня, — и он исчез из вида.
После обеда я ни минуты не могла усидеть на месте. Я ерзала на стуле, то и дело подпирала голову рукой, чтобы уставиться — вроде как в задумчивости — на кухонный стол (Никакого движения!), и постоянно ловила себя на том, что вздыхаю и потираю лоб рукой. Как оказалось, такое мое поведение пришлось весьма кстати.
Около четырех часов над моим левым ухом опять послышался шепот.
— Татьяна, давай, наверное, отпрашиваться. Что-то мне совсем нехорошо.
О Боже, он уже и шепчет в нос! Словарь, словарь, где словарь? Я рывком раскрыла его, где придется, и склонилась над ним, спросив уголком рта: — Совсем?
— Да на меня чих напал, я уже не могу сдерживаться, скоро точно кто-то услышит.
— Хорошо. Сейчас. — О, отлично, наконец-то воображение заработало! — В кабинете у Сан Саныча стань прямо за мной, слева. Мне для правдоподобия почихать придется, так что, когда я тебя локтем толкну…
— Да я не могу по заказу, — буркнул он.
— Хорошо. — Я быстро скорректировала план действий. — Когда тебе захочется чихнуть, толкни меня под локоть.
— Ладно, — шепнул он, и я встала из-за стола.
— Галь, ты знаешь, я, наверное, домой пойду. Что-то я простыла, по-моему, — сказала я Гале.
— Что, серьезно такой сквозняк был? — обеспокоенно спросила она. — То-то я смотрю — ты как на иголках.
— Да не знаю, — ответила я, — может, я вчера… переохладилась. — От последнего слова у меня прямо зубы заныли — вот говорила же я ему! И лицо, судя по всему, сделалось… подходящее.
— Ну, иди, выздоравливай скорее! — В Галином голосе звучало искреннее сочувствие.
В кабинете у Сан Саныча мой ангел так расчихался, что я едва смогла выговорить просьбу отпустить меня домой из-за плохого самочувствия. Через каждое слово мне приходилось прикрывать лицо ладонью и отчаянно встряхивать головой. После трех чихов я даже перестала отнимать руку от лица, чуть придавив ею нос, чтобы голос звучал гнусаво. Сан Саныч тут же отпустил меня, велев оставаться дома, пока окончательно не выздоровею.
— Не так, как на прошлой неделе, — назидательно напомнил мне он, и я покраснела, вспомнив свой прогул в тот первый после отзыва моего ангела день. Отлично — сойдет за лихорадочный румянец.
Вернувшись к своему столу, я вызвала такси, собрала сумку, и мы покинули офис под дружные пожелания скорейшего выздоровления. До часа пик было еще далеко, пробок на дороге, слава Богу, не было — через двадцать минут мы были дома.