— Пап, да не нужно, мы сами справимся, — быстро вставила я.
— Татьяна, ты всю посуду помыла? — негромко обратилась ко мне мать.
Ой, сейчас опять выгонит! Я прикусила язык. Опять молчать!
— Мы вам поможем, — повторил отец, обращаясь к моему ангелу и не удостоив меня даже неодобрительным взглядом. — Свадьбу хотите сами организовывать — ради Бога. — Мать вдруг напряглась. Ха, вот пусть и она теперь молчит, хоть я и вижу, что она уже как на иголках! — Но поездка — это будет наш вам свадебный подарок.
— Спасибо, Сергей Иванович, — ответил мой ангел просто и искренне, — от всей души.
— А, ерунда! — Отец махнул рукой. — И мелочиться не нужно! Серьезные люди один раз в жизни женятся — нужно, чтобы событие это до конца дней вспоминалось с удовольствием. Приглашение, говоришь, они вам пришлют? Вот и хорошо, где-то на недельку и договаривайся…
Когда это отец успел на «ты» с моим ангелом перейти? Судя по всему, обсуждение перемирия закончилось задолго до того, как я в столовую из изгнания вернулась. Судя по всему, к тому времени уже обсуждение плодотворного сотрудничества началось! Да как ему это удалось? И опять он меня за бортом оставил!
— Да, как только мы получим приглашение, — пообещал мой ангел, — я непременно сообщу Вам, и мы вернемся к этому разговору. Я думаю… у меня? — Он перевел взгляд с моего отца на мать.
— Ну что ж, отказываться не будем, — разулыбалась она. — Хотелось бы глянуть на современную планировку, раз Сергей Иванович ее хвалит. И, Анатолий, — она вдруг с вызовом прищурилась, — неужто Вы даже за такое дело вина с нами не пригубите?
Хорошо-хорошо, мама, я запомню, что никогда не нужно отказываться от попыток настоять на своем! И, между прочим, это я его от вегетарианства отучила — наедине — и ни одни посторонние глаза даже понятия не имеют, каких трудов мне стоило вообще заставить его есть! Так что не такая я уж бездарная… женщина! Вот только похвастаться некому.
— Людмила Викторовна, — ответил он, пуская в ход своих херувимчиков, — за такое дело, да еще и вместе с Вами — с огромным удовольствием.
Оставшиеся до нашего отъезда полчаса прошли в тостах и напутствиях. И вот, что странно — родители говорили практически те же самые слова, что я слышала от них чуть больше трех лет назад, но звучали они сейчас совершенно иначе. Наверное, потому, что я слушала их вместе с ангелом, а не с Юрой — и для него они новыми были — и слушал он их внимательно — и склонял время от времени голову и бросал на меня многозначительный взгляд…
По дороге домой мы какое-то время молчали. Я все еще приходила в себя от потрясения всем произошедшим. Вот уж воистину день сплошных неожиданностей! И вся подозрительность родительская куда-то подевалась, и высказаться мне хоть чуть-чуть дали, и мать какой-то новой стороной ко мне повернулась, и ангелу моему удалось каким-то чудом с отцом общий язык найти… Без моего участия. Неужели он опять прав оказался в том, что ему лучше с моим отцом отношения налаживать, а мне — с матерью? Или мать права в том, что на мужчину нужно исподволь влиять и наедине, а на людях — давать ему возможность в вершителя судеб играть? Да что же они все вокруг правы — кроме меня?
Но, как выяснилось, сюрпризы в этот день еще не закончились.
Спустя некоторое время мой ангел повернулся ко мне и задумчиво сказал: — Ты знаешь, пожалуй, мне действительно стоит как можно быстрее познакомиться с Галей.
Я опешила. — А Галя-то здесь причем?
— А я сегодня увидел, сколько усилий вы, люди, затрачиваете на то, чтобы скрыть от постороннего взгляда все то хорошее, что в вас есть, — ответил он, покачивая головой.
Это он об отце, что ли?
— И теперь я еще более готов допустить, что Галин ангел просто не видит в ней все то, о чем ты мне говорила, — продолжил он. — Особенно если она отличается таким же талантом скрытности, который ты от своих родителей унаследовала, — добавил он со смешком.
Ах, у нас тоже день открытий, да? Ах, у нас глаза на родственные связи открылись, да? Нам от этого весело стало, да? Настроение у нас хорошее сделалось? Отлично. Что там мать говорила про то, чтобы подходящего момента дождаться?
— Так тогда тем более стоит и ее ангела с ней познакомить, — небрежно обронила я, делая вид, что поддерживаю разговор только из вежливости. — Ему ведь тоже полезнее это самому увидеть, а не тебе на слово верить.
— Татьяна, я тебе уже сказал, что он на это не пойдет, — отрезал он.
Понятно. Или материна тактика не всегда срабатывает, или я не тот момент выбрала. Ничего. Она мне сегодня не только рассказала, что нужно делать — она мне еще и личным примером показала, что незачем от своего отступаться при первой неудаче. Подождем. Моментов еще много будет.
Дома мой ангел принялся деловито расспрашивать меня, где, когда и как люди женятся. Узнав, что расписываются люди в ЗАГСе, он спросил, как нам туда с работы добраться. Узнав, что до того, как расписываться в ЗАГСе, нам нужно заказать машину, на которой мы будем туда ехать, платье для меня и костюм для него, обручальные кольца для обоих, а также кафе или ресторан, в который поедем потом как мы, так и все приглашенные, он задумался. Но последней каплей для него оказались мои слова о том, что заявление на роспись в ЗАГС подается заранее — минимум за месяц, а по летнему времени так и за все три. Можно подумать, он впервые об очереди слышит!
Он пришел в такое возбуждение, бегая по квартире и громко возмущаясь «очередным человеческим суеверием», что я почувствовала себя польщенной. Согласитесь, приятно, когда кто-то так хочет на тебе жениться! Успокоившись немного, он заявил, что не может быть, чтобы из этого «дурацкого правила» не было исключений.
— Есть, конечно, — ухмыльнулась я, зная, что мне такое исключение уже не грозит, — когда невеста ребенка ждет. Ты предлагаешь мне фальшивую справку от врача принести?
Он тут же снял вопрос с повестки дня, заявив, что закрыть глаза на подделку документов ему ангельская природа не позволит. Я благоразумно промолчала о том, что его документы, хоть и настоящие, но ведь тоже — фальшивые. Кто его знает — вдруг ему ангельская природа не позволит и паспорт в ЗАГС нести.
Заявление мы подали на следующий день.
Глава 6. Твердость характера
Выходные, которых я с таким нетерпением ждал, чтобы отдохнуть от работы, существенно расширили мои познания в отношении человечества.
В первую очередь, выяснилось, что с людьми всегда можно договориться. Если не полениться найти к ним подход и неуклонно следовать поставленной цели. Честно говоря, где-то на уровне подсознания у меня уже давно копошились подобные мысли — наверное, сказался многолетний опыт общения с подопечными. Поэтому, когда утром в субботу Татьяна принялась причитать, что мы не созвонились накануне со Светой, подсознание не усмотрело в этом факте никаких поводов для серьезного беспокойства и велело мне не прерывать честно заработанный отдых, твердо пообещав, что держит ситуацию под контролем.
Татьяна, как и следовало ожидать, не поверила ни моему опыту, ни подсознательному чутью. Но, поскольку она отправилась не верить мне куда-то в другую комнату, подсознание подсказало мне, что намного великодушнее дать ей возможность самой убедиться в моей правоте. Да и разумнее, к тому же.
Разумеется, я оказался прав. Разумеется, Света с Сергеем не отказались принять нас — мы ведь почти за неделю об этом договорились! И если дополнительного звонка от нас не последовало, это всего лишь означало, что исходная договоренность остается в силе. Чего нервничать? Если у Татьяны планы могут десять раз на день меняться, это же не значит, что и на всех остальных людей ни в чем положиться нельзя.
Для разнообразия Татьяна решила признать мою правоту. И, по правде говоря, выбрала она для этого такой способ, что я даже расчувствовался. Она вспомнила, что накануне так и не дала мне даже приблизиться к реке, и, чтобы компенсировать эту вопиющую несправедливость, устроила мне именно такое пробуждение, о котором я вчера мечтал. Первым ощущением, встретившим меня по возвращении на грешную землю из мира грез, оказалось ощущение прохладных брызг на коже. Нечто среднее между покалыванием душа и плеском волны в лицо. Вот чего не отнять у Татьяны, так это умения подмечать незначительные, казалось бы, мелочи, приносящие мне истинное наслаждение.
Одного веера брызг было, с ее точки зрения, вполне достаточно для утреннего омовения. Она тут же потребовала, чтобы я немедленно вставал, поскольку нас все-таки еще ждут. Подсознание рывком вернуло меня в реальность, намекая, что случай словесного подтверждения Татьяной моей правоты требует совершенно осознанного отношения. На всякий случай я сообщил ей, что и раньше спал вполуха, чтобы лишить ее оснований обвинить меня в пренебрежительном невнимании к ее словам.
Похоже, она действительно отказалась от тактики в открытую сомневаться в моих словах. Вместо этого она принялась чрезмерно настойчиво предлагать мне различные эксперименты, доказывающие нерушимость каждого из них. Мясо она мне в рот впихнет, пока у меня глаза закрыты будут! А если я его проглочу? Не успев ни рассмотреть, ни унюхать, что это? Следуя общеизвестной ангельской любознательности и стремлению как можно быстрее разобраться в новых условиях работы?
И вообще — если нас ждут, с какой стати она время теряет на пустую болтовню?
Но ей и этого показалось мало. Скажите мне, пожалуйста, какой единственно возможный логический вывод следует из того факта, что мы опаздываем? Правильно — встали и поехали. Чтобы не испытывать терпение и так уже пошедших нам навстречу людей. Ее друзей, между прочим. Нет, она решила следовать обычной утренней рутине. И чего, спрашивается, было будить меня, если она сама еще не умылась? Мне же все равно ждать пришлось, чтобы в душ попасть!
Пока я принимал душ, она — вместо того, чтобы приготовить завтрак и сэкономить, таким образом, время — отправилась смотреть погоду в Интернете. Ей нужно знать, понимаете ли, что надевать! А за окно посмотреть нельзя? С какой это стати она изменится? Не отрываясь от экрана, Татьяна сообщила мне, что мы сможем выйти намного быстрее, если я займусь завтраком вместо того, чтобы отвлекать ее глупыми вопросами.
Ну что ж — завтрак уже давно стал моим делом, не говоря уже о том, что у меня он лучше получается. Она честно признала это, входя в кухню — уже, слава Богу, одетая — и усаживаясь за стол. Приятно, конечно, когда твои способности получают заслуженную оценку, но у меня возникло некое подспудное подозрение, что, приготовив завтрак, я сделал именно то, что она от меня хотела — причем ей даже просить об этом не пришлось. Вот предоставь этим людям исполнение трех заветных желаний — они их тут же в тридцать три превратят, причем так, что ты этого и не заметишь!
Посуду мыть после завтрака? Я вечером помыть ее нельзя будет? Мы же опаздываем! Я могу ее помыть? Пока она краситься будет?! Кто красится для того, чтобы поехать на дачу? Может, мне тоже накраситься? Нет, об этом лучше вслух не говорить — если Татьяна с моим любопытством объединяться… Почему я посуду вымыл быстрее, чем она накрасилась? Определенно нужно будет присмотреться к тому, как она это делает — наверняка найдутся способы интенсифицировать процесс нанесения боевой раскраски. Почему я еще не одет?! Да мне же только туфли осталось… Она меня ждет?! Да еще и опять?! Ну, знаете, это вообще переходит…
Естественно, мы приехали к Свете последними. Естественно, я оказался в этом виноват. Естественно, ей пришлось стоять и ждать, пока я туфли надену. Хотел бы я видеть, кому бы удалось с первого раза ноги в них всунуть под градом ничем не обоснованных насмешек…
Но в целом, приехали мы весьма удачно — как раз к моменту кормления Светиного сына Олежки обедом. Есть который Олежка упорно отказывался. И тут я впервые увидел, на какие ухищрения готовы пойти взрослые — не только родители — чтобы заставить ребенка сделать то, что им кажется правильным. Ну, если не хочет он есть — оставьте его в покое, ему виднее, ужин с большим удовольствием проглотит. Нет, впихивают. Я решил присмотреться к их уловкам повнимательнее, чтобы — в случае чего — распознать зловещие симптомы в Татьянином поведении.
Для начала, ничуть не смущаясь численным перевесом, они объединили свои усилия в психологическом давлении на невинного младенца. Отвлекая его со всех сторон различными шутками и прибаутками, они провоцировали его на стремление и самому словечко в разговор вставить — и только-только он раскрывал для этого рот, Света тут же впихивала туда ложку. Теперь я понимаю, откуда у Татьяны взялась идея всунуть мне, ничего не подозревающему во сне, кусок мяса в рот!
Более того, они даже не постеснялись пойти на прямой и неприкрытый обман ребенка. Делая вид, что пробуют его суп, они сообщали ему, что ничего более вкусного в жизни своей не пробовали. Мне единственному совесть не позволила вот так бессовестно врать. Я действительно попробовал его суп и только после этого, с полным правом подтвердил, что тот был весьма хорош. Даже более чем просто хорош. Что же он фокусничает-то? Я, что, тоже с таким лицом на свою первую еду смотрел? Но Татьяна тогда ела вместе со мной, личным примером показывая, что вероятность смертельного исхода в данном эксперименте ничтожно мала… Вот почему бы и с Олежкой так не сделать? Налить бы всем нам по тарелке этого супа — и он бы, глядя на нас…
И нужно отметить, что ребенок, с присущей ему чуткостью, почувствовал мое искреннее и открытое отношение к нему. После обеда он захотел оставаться в моем обществе, ожидая заслуженной награды за удовлетворение требований целой толпы взрослых. В виде игры в кораблики. Мне его пожелание не показалось чрезмерным, но выяснилось, что Света думает иначе. Судя по всему, на родительских весах обед не шел ни в какое сравнение с морским сражением — нужно было к нему еще что-то добавить, для компенсации. Застонав, Света метнула в меня отчаянным взглядом и произнесла одними губами: «А спать?».
Ну что ж — не к лицу мне в присутствии ребенка с его матерью спорить. Но момент этот я запомню — пригодится с Татьяной торговаться. Пообещав Олежке поиграть с ним после сна, я поведал ему, что моряки должны быть сильными — в чем не было ни крупицы неправды. Разумеется, он мне поверил! Человеческим детям все еще присуща открытость и доверчивость неземных существ; они же — не взрослые люди, которые в каждом слове по привычке подвох ищут. Вот нужно будет Татьянино внимание к этому моменту привлечь…
Когда Света увела сына набираться сил перед ответственным поединком, оставшиеся на веранде люди принялись рассуждать, почему их дети, в отличие от них самих, так сопротивляются процессу принятия пищи. У меня было, что сказать им по этому поводу. Человеческие младенцы, так недавно появившиеся на земле и не успевшие еще погрязнуть в земных привычках, инстинктивно чувствуют неправильность поглощения других живых существ для обеспечения своей жизнедеятельности. Но бороться со всем человеческим обществом им просто не под силу — особенно, когда взрослые наваливаются на них вот так, всем скопом…
Я действительно мог раскрыть им глаза на это странное детское поведение, но, как нетрудно догадаться, я решил держать свои знания при себе. Уж слишком многими и крайне нежелательными вопросами грозил такой поворот разговора… Но молчать было непросто. Слушая, как настойчиво убеждают они друг друга в правильности своих заблуждений. И наблюдая за тем, какое живое участие принимает в этом обсуждении Татьяна, посмеиваясь и погладывая на меня…
От дальнейших терзаний выбора между благоразумием и торжеством истины спас меня Сергей.
— Слушай, Анатолий, ты, помнится, в садах разбираешься. Пошли — мне там возле гаража кусты подстричь нужно. А девчонки пока обед приготовят, — неожиданно обратился он ко мне.
Я с радостью ухватился за его предложение. В самом деле, пора бы и перекусить что-нибудь, а то та ложка супа во мне… любопытство растравила. И поскольку завтрак сегодня я готовил, то будет только справедливо, если обедом Татьяна займется. И потом — нужно дать девушкам возможность посплетничать на свободе, еду готовя — у них же руки только с языком в паре работают. А мы с Сергеем пока делом займемся. И Марина вряд ли сейчас за мной увяжется — в крайнем случае, начну садовыми ножницами размахивать…
Я почувствовал небывалый прилив сил. Последствия болезни давно уже прошли, и после недели сидения в офисе мне просто хотелось физически размяться.
Кустарник, о котором шла речь, служил живой изгородью между передним двором и садом, уходя от угла дома к гаражу. Выяснив, какую форму хотел придать ему Сергей — это был декоративный кустарник, никакой урожай с него получить не планировалось — я взялся за ножницы, обрезая отросшие ветки с одной стороны, в то время, как Сергей подравнивал кусты с другой. Работа была несложная — нам главное было сверху друг другу не мешать — и я заметил, что Сергей поглядывает на меня не реже, чем я на него: не вырывается ли кто-то из нас вперед. Ха, обгонит он меня — сейчас! Я еще во время уборки с Татьяной заметил, какой азарт вызывает совместная работа, когда каждому свой участок ее отведен.
Мы с Сергеем продвигались вперед голова в голову. Пока не дошли до места, где ветки кустов переплелись с ветками растущего поблизости дерева.
— А вот здесь спешить не будем, — сказал Сергей. — Давай так: ты ветку приподними, а я под ней подравняю — или наоборот.
Я присмотрелся к ветке дерева, вытянувшейся почти параллельно земле на уровне моих плеч. Черт, что это за дерево? Спрашивать неудобно — он меня уже в знатоки садов записал. По-моему, Света в наш прошлый приезд ничего о нем не говорила. Вроде, плодовое дерево…
Сад у Светы и Сергея уже отцвел, и плодов на ветке — по крайней мере, на этой, у меня перед глазами — завязалось более чем достаточно. Она же через месяц под их весом вообще обломится! Когда я сказал Сергею об этом, он поморщился.
— Да груши здесь, внизу вообще не вызревают. — Ага, значит, это — груша. Ну, слава Богу, можно сделать вид, что я это знал. — Я вообще думал спилить эту ветку ко всем чертям — и не плодоносит, и за кусты цепляется — да руки все не доходят.
— Да зачем же ее спиливать, — возразил я, — здоровое же дерево! Давай ее лучше подвяжем, чтобы не сама свой вес держала.