– Не могу, – признаюсь я. – Мы с Такером собирались днем съездить на рыбалку.
– Ох, – выдыхает она, пытаясь скрыть свое разочарование.
– В последнее время мы мало с ним виделись, потому что он все свободное время проводит на новой работе в магазине «Шляпы, седла и все для сплавов»…
– Нет, все в порядке, – говорит она. – Езжай к нему.
Интересно, она действительно переживает из-за моих отношений с Такером? Или по-прежнему не одобряет их?
– Может, проведем вместе время на выходных?
– Конечно, – соглашается она. – С удовольствием.
– Договорились.
И мне больше ничего не остается, как повернуть ключ в замке зажигания, завести машину и отправиться домой.
Есть что-то магическое в том, как идеально вписывается моя голова в изгиб шеи Такера, пока мы лежим в обнимку. Я вдыхаю его запах – восхитительную смесь земли, сена и его собственного мужского аромата, с нотками лосьона после бритья и спрея от насекомых – и на мгновение все мои тревоги испаряются. Здесь только я и он, окруженные тихими водами, которые покачивают лодку, да частички пыли, мерцающие в теплом воздухе. Мама описывала мне рай как необычайно светлое место. Но если бы у меня была возможность выбирать, то он был бы таким. На озере с Такером. Я даже согласна на комаров и прочую живность.
– Мне так этого не хватало, – говорю я, еле сдерживая зевок.
И чувствую, как он улыбается мне в волосы.
– Мне тоже. Твои волосы пахнут ветром, ты знала об этом?
Да, вот такая мы с Такером пара, постоянно нюхаем друг друга.
Я поднимаю голову, чтобы поцеловать его. Все начинается со сладких, медленных и ленивых поцелуев, но их быстро сносит волна страсти. Я отстраняюсь на секунду, и наше дыхание смешивается. Прижимаюсь к нему ближе, практически развалившись на нем и сплетя наши ноги. Такер поднимает руку и обхватывает мою голову ладонями, а затем снова целует меня. С его губ слетает полусмешок, полустон, который сводит меня с ума, пока одна из его рук опускается на мое бедро, чтобы подтянуть меня повыше. Я скольжу пальцами по его шее, а затем по груди, ощущая сильные удары его сердца. Я так люблю его. И в этот момент понимаю, что, если бы попыталась призвать венец, у меня бы точно это получилось.
Такер отстраняется.
– Боже, – выдыхает он.
– Ты все еще думаешь, что тебя поразит молния, если мы… ну, ты знаешь… – поддразниваю я, выгнув бровь и смотря на него своим, как мне кажется, самым соблазнительным взглядом.
Он одаривает меня какой-то вымученной и слегка ошеломленной улыбкой.
– В детстве мама часто говорила мне, что если я пересплю с кем-то до свадьбы, то мой… член почернеет и отвалится.
У меня вырывается удивленный смех.
– Серьезно?
– Да, и я ей верил.
– Значит, ты не собираешься заниматься сексом до свадьбы? А если ты не женишься до тридцати лет?
– Не знаю, – вздыхает он. – Просто я так сильно тебя люблю, что боюсь все испортить.
Я киваю, хоть и не понимаю его.
– Значит, у нас все будет хорошо.
– Верно.
– Потому что ты боишься.
– Эй!
– Ладно, – вздохнув отступаюсь я. – Хотя это не так уж весело.
Он резко переворачивает меня на спину и нежно прижимает к одеялу, расстеленному на дне лодки.
– Тебе кажется, что это не весело? – возмущается он, а потом целует до тех пор, пока мои внутренности не превращаются в кашу, а голова не начинает кружиться.
Много, очень много минут спустя мы на самом деле приступаем к рыбалке. У меня все еще отстойно это получается. Но при этом мне нравится сам процесс. А вот Такер – настоящий заклинатель рыбы.
– Плыви, малыш, – тихо говорит он, осторожно снимая с крючка сверкающего лосося Кларка. – В следующий раз будешь умнее.
Он отпускает рыбу обратно в воду, и та уносится прочь, отблескивая зеленью и серебром в волнах. Такер переводит на меня взгляд, и на его лице появляется хитрая ухмылка.
– Хочешь поцеловать меня сейчас? – подняв испачканные рыбой руки, спрашивает он.
– Хм, звучит заманчиво, но нет, – отвечаю я. – Думаю, нам лучше вести себя примерно.
– Очень смешно, – говорит он, сматывая леску, – просто обхохочешься.
На солнце наплывает облако, и воздух становится холоднее. Вокруг повисает тишина. Даже птицы перестают петь. И я невольно начинаю дрожать.
– Дать тебе рубашку? – спрашивает Такер, как настоящий джентльмен.
– Нет, не надо. Я стараюсь приучить свой организм к холоду.
Он смеется.
– Удачи тебе. Думаю, в этом году уже не будет таких теплых дней, как сегодня, чтобы ловить рыбу здесь.
Он надевает приманку на крючок и вновь забрасывает в реку. И почти сразу же у него клюет. Все та же рыба.
– Ты заслуживаешь оказаться на тарелке, – говорит он лососю, но все же отпускает обратно в воду. – Плыви! Найди свою судьбу. И держись подальше от блестящих крючков.
По какой-то безумной причине его слова напоминают мне разговор с консультантом в школе.
– Ты так много работаешь в последние дни… – начинаю я.
– Не напоминай мне.
– Чтобы купить новую лошадь?
– И новый грузовик. Правда, под новым я подразумеваю подержанный или, скорее, на последнем издыхании, так как это все, что я смогу сейчас себе позволить.
– Ты не откладываешь деньги на колледж? – спрашиваю я.
Плохой вопрос. И это понятно по тому, как Такер старательно не поднимает на меня глаз, сосредоточившись на сматывании удочки.
– Нет, – с напускной легкостью говорит он. – После школы я останусь на ранчо. Папа повредил колено этой весной, а мы не можем себе позволить нанять еще одного помощника. Поэтому я решил остаться.
– Ох. – А что еще можно на это сказать? – Ты уже встречался с мисс Бакстер?
– Да, – с усмешкой говорит он. – Она договорилась о собеседовании с Университетом Северной Аризоны на следующей неделе. Возможно, через год или два я продолжу учиться, ведь этого от меня все ждут.
– А что бы ты изучал? Какую бы специальность выбрал?
– Наверное, сельское хозяйство. Или лесное хозяйство, – потирая затылок, говорит он.
– Лесное хозяйство?
– Чтобы стать рейнджером.
Я представляю, как сексуально он выглядел бы в зеленой форме рейнджера и шляпе, как у медведя Смоки[5].
– Кстати, уже поздно. Поедем домой? – спрашивает он.
– Конечно.
Я сматываю леску и кладу свою удочку на дно лодки рядом с удочкой Такера. Он заводит мотор, и через несколько минут мы уже скользим по глади воды к причалу. Мы ничего не говорим, но он вдруг вздыхает. А затем замедляет ход и вовсе останавливается. Лодка слегка покачивается на волнах посреди озера, пока солнце садится за горы.
– Я не хочу уезжать, – через минуту говорит он.
Я с удивлением смотрю на него.
– Не хочешь уезжать?
Он показывает на высокие голубоватые горы позади нас и на серую цаплю, которая скользит над самой водой в лучах заходящего солнца.
– Это место для меня все. Именно тут я хочу быть.
Я понимаю, что он говорит не о сегодняшнем дне, озере или этом моменте. Он говорит о своем будущем.
– Даже если я отправлюсь в колледж, то все равно вернусь сюда, – говорит он. – Чтобы провести здесь всю свою жизнь.
Он смотрит на меня так, словно хочет, чтобы я начала возражать. Но вместо этого я пересекаю лодку и обнимаю его за шею.
– Я понимаю тебя, – шепчу я.
Он расслабляется.
– А ты? Чего хочешь ты?
– Я тоже не хочу уезжать. Хочу остаться здесь. С тобой.
Ночью, стоит мне только закрыть глаза и погрузиться в дрему, как начинает звонить мой телефон. Я решаю не обращать на него внимания и жду, пока он переключится на голосовую почту, потому что хочу поскорее уснуть и выяснить, кто же умрет. Но телефон начинает звонить снова. А затем еще раз. Видимо, кто бы мне ни названивал, он не собирается отступать. А значит это…
– Так, Энджи, надеюсь, ты скажешь мне что-нибудь хорошее, потому что уже поздно и…
Она смеется слегка безумным и счастливым смехом, какого я раньше от нее никогда не слышала.
– Я еду в Стэнфорд, Клара. Эти деревья… твоя идея присмотреться к деревьям оказалась верной.
– Круто! Это же суперский университет. Как же здорово, Энджи!
– Я знаю. Веришь, нет, я была готова отправиться куда угодно и думала, что окажусь в каком-нибудь захолустье, о котором никто и никогда не слышал, потому что предназначение важнее всего. Так что никак не ожидала, что это окажется Стэнфорд. И это великолепно.
– Я рада за тебя.
По крайней мере, пытаюсь порадоваться. Я выросла недалеко от Стэнфорда. И все еще воспринимаю его как родное место.
– Но это не все, что я хотела тебе сказать.
Я готовлюсь к еще более потрясающим новостям, например, что ей дадут полную стипендию или что настоящий живой ангел посетил ее комнату, оставив записку с четким описанием ее предназначения и того, что нужно для этого сделать. Этакую памятку небес.
– Ладно. И что же еще? – спрашиваю я, когда молчание затягивается.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
– Куда?
– В колледж, глупышка. Я еду в Стэнфорд и хочу, чтобы мы учились там вместе.
Уже три часа ночи, а я все еще не могу заснуть. Все это время я ворочалась на кровати, не в силах унять безумные мысли, вертевшиеся в голове. Мама дружила с падшим ангелом. Необходимость определиться с дальнейшей учебой. Кристиан. Предназначения, которые могут затянуться на сотню лет. Потоп, убивший всех обладателей ангельской крови на земле. Анджела и ее желание, чтобы я поехала с ней в Стэнфорд. Такер, мечтающий провести здесь всю свою жизнь. Мисс Бакстер, такая поддерживающая и милая, что это раздражает. И конечно же, чья-то скорая смерть. Вот только чья? Я до сих пор этого не знаю.
Не выдержав, я встаю с кровати и спускаюсь на первый этаж. А там с удивлением обнаруживаю маму, которая сидит за кухонным столом, укутанная в шаль, и сжимает в руках чашку, словно пытается согреться. Увидев меня, она улыбается.
– Оказывается, не я одна мучаюсь от бессонницы, – говорит она. – Будешь чай?
– Конечно.
Я беру чайник с кухонной стойки и наливаю себе чашку. После чего добавляю туда сливки и сахар, а затем несколько минут рассеянно помешиваю чай.
– Что случилось? – наконец не выдерживает мама.
– Ничего, – отвечаю я. – Все в порядке. Ох… Анджела решила поступать в Стэнфорд.
Ее брови взлетают вверх.
– Стэнфорд. Впечатляюще.
– Ну, она еще не подала туда заявление, но думает, что ее предназначение должно исполниться там.
– Понятно.
– А еще она хочет, чтобы я поехала с ней. – С моих губ срывается смешок. – Как будто у меня есть шансы попасть в Стэнфорд.
– А почему нет? – нахмурившись, интересуется мама. – Ты же учишься на отлично.
– Да ладно тебе, мама. Для этого одних оценок мало. И как бы хорошо я ни училась, для такого университета нужно… быть президентом дискуссионного клуба, или строить дома для бедняков в Гватемале, или сдать Академический оценочный тест. Вот только я ничего из этого не делала. – Я встречаюсь с мамой взглядом. – С тех пор как я приехала в Вайоминг, все мои мысли были только о предназначении.
– Вечеринка жалости к себе закончилась? – сделав глоток чая, спрашивает она.
– Думаю, да.
– Хорошо. Ее никогда не стоит затягивать. А то это плохо сказывается на цвете лица.
Я корчу маме рожицу.
– У тебя есть одно огромное преимущество при поступлении в Стэнфорд.
– Да? И какое же?
– Там училась твоя бабушка, и она каждый год жертвует университету довольно большую сумму.
Я пристально смотрю на нее. Моя бабушка? Но у меня нет бабушки. Мамина мама умерла при родах еще в тысяча восемьсот девяностом году.
– Ты про папину маму?
Я никогда и ничего о ней не слышала. Никто из моих родителей никогда не рассказывал мне о своих семьях.
– Нет, – говорит мама с легкой улыбкой на лице. – Я говорю про себя. В тысяча шестьдесят седьмом году я окончила исторический факультет Стэнфорда. Тогда меня звали Марго Уитфилд. И согласно официальным данным она считается твоей бабушкой.
– Марго Уитфилд, – повторяю я.
– Да.
Я недоверчиво качаю головой.
– Иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю.
– Так и есть, – легко соглашается она, несказанно удивив меня этим. – Когда живешь так долго, как я, то проживаешь несколько жизней, которые со временем воспринимаются как жизнь других людей. Как другие версии самого себя. Так что Марго Уитфилд тебе незнакома.
В голове всплывает Семъйяза. Он назвал маму Мэг, и в его памяти она сохранилась как ухмыляющаяся девушка с коротко остриженными каштановыми волосами. И она мне определенно незнакома.
– Так какой же была Марго Уитфилд? – спрашиваю я. – Кстати, Марго красивое имя.
– Она была свободна духом, – говорит мама. – И, боюсь, немного хиппи.
Я тут же представляю себе маму в одном из тех струящихся платьев из полиэстера, с крошечными солнцезащитными очками на носу и с маргариткой в волосах, покачивающуюся под музыку на фестивале в Вудстоке или протестующую против войны.
– И ты принимала наркотики?
– Нет, – слегка возмущенно восклицает она. – Да, у меня был бунтарский период, но он пришелся вовсе не на шестидесятые. Скорее уж на двадцатые.
– Тогда почему ты упомянула хиппи, если не бунтовала?
– Мне тяжело дался конформизм пятидесятых, – поколебавшись, признается она.
– А как тебя звали в пятидесятые?
– Мардж, – смеясь, отвечает она. – Но даже не вздумай представлять меня типичной домохозяйкой.
– Потому что у тебя не было мужа.
– Верно.
Об этом мне уже известно. Когда я только узнала, что мама ангел, меня не покидали мысли, что она уже бывала замужем несколько раз и у меня где-то ходят братья и сестры. Но она заверила меня, что это не так.
– Но в твоей жизни был человек, который делал тебе предложение?
Этого я у нее никогда не спрашивала. Но в последнее время она довольно откровенна со мной, так что я решила попытать удачу.
Мама на минуту закрывает глаза и делает глубокий вдох.
– Да.
– Когда?
Она смотрит мне в глаза.
– В пятидесятые годы. И давай вернемся к Марго Уитфилд, пожалуйста.
Я киваю.
– Значит, ты выпускница Стэнфорда? Кстати, а сколько у тебя высших образований?
– Четыре, – говорит она с явным облегчением от того, что я не стала продолжать тему про пятидесятые. – Я изучала «Сестринское дело», «Историю», «Международные отношения» и «Программирование».
Несколько мгновений я пыталась уложить все это в голове.
– «Международные отношения»?
– Я бы рассказала тебе об этом, но тогда мне придется тебя убить.
– Только не говори мне, что ты была шпионкой.
На мамином лице появляется милая улыбка.
– Так вот почему ты все время твердишь мне расслабиться и не зацикливаться на образовании. Ведь мне и не нужно выбирать одну профессию. Когда в запасе есть сотни лет, можно изучить все, что только интересует.
– Можно многое сделать, когда живешь долго, – соглашается она. – Так что у тебя есть время. Но если ты решишь поехать в Стэнфорд с Анджелой, уверена, вы там весело проведете время.
– Я подумаю об этом, – говорю я.
Вот только если я уеду с Анджелой, то Такер останется здесь. И нам придется поддерживать отношения на расстоянии, а эта мысль не очень меня радует.
Около четырех утра я заползаю обратно в постель. Сил уже не осталось, так что во мне теплится надежда поспать хотя бы пару часов до будильника. Но меня тут же затягивает в сон о кладбище, который не дает и капли успокоения.
Несколько секунд я пытаюсь бороться с видением, пока поднимаюсь на холм. Но поняв, что все бесполезно, успокаиваюсь и напоминаю себе, что сама хотела сюда попасть. А затем сдерживаю внезапно нахлынувшие тревогу и отчаяние, чтобы наконец выяснить, кто же умрет. «Оглянись по сторонам, – говорю я себе. – Посмотри, кого не хватает. Кого нет из тех, кто должен быть здесь».
Рядом со мной находится Джеффри. Я зову его по имени, и он, как всегда, отвечает мне: «Давай покончим с этим». Мне хочется спросить, чьи это похороны, но не получается выдавить и слова. Сейчас всем управляет Клара из сна, которая сосредоточена только на том, чтобы переставлять ноги, и отчаянно желает заплакать. «Если бы я могла расплакаться, – думает она (думаю я), – тогда, возможно, боль бы слегка поутихла».