Элика сжала в ладонях смятые простыни. Жар спал, хвала той женщине, что всю ночь поила ее какими-то горькими отварами трав и смазывала ссадины прохладным бальзамом. Девушка старалась не смотреть на вспухшие шрамы, пересекшие крест-накрест ее грудь, понимая, что может просто разрыдаться на потеху своему мучителю. Ужас вновь накрыл ее липким покрывалом. Что с ней будет, когда он придет снова? Она ослаблена, боль затмевает разум при каждом движении, нет сил даже пошевелиться. Теперь она полностью в его власти, униженная, избитая, обессиленная. Он может делать с ней все что захочет, и как ему противостоять в таком состоянии?..
– Я не сдамся! Можешь меня убить, только так ты подчинишь меня себе! – прошептала принцесса. Слезы сжали ее горло. Она не заслужила такой мести! Поединок не был бесчестным. Стоила ли таких страданий поверхностная царапина на коже?..
Стоила. По сути, Элика поступила с ним равноценно. Только, пожалуй, боль ранения… Да и как можно назвать это ранением… была незначительна перед унижением на глазах толпы… Но ведь у принца был выбор. А она лишена даже этого.
Осознание шокирующего, ужасающего положения, в котором она оказалась, обрушилось внезапно, сдавив в тиски неотвратимости и безысходности. Горькие слезы прорвали плотину оцепенения, на этот раз сознание не пришло ей на помощь, оставшись в стороне. Ласковые лучи полуденного солнца словно дразнили своей свободой, проникая сквозь ажурное металлическое плетение, высвечивая обстановку покоев мучителя, а вместе с тем и ужас прошедшей ночи. Боль в истерзанной груди усилилась, потому что рыдания просто согнули тело пополам. Это был крик загнанной раненой львицы, но сил сдержать его не было. Тьма словно подступала со всех сторон, убивая остатки воли и сопротивления. Элика ощущала себя побежденной, проигравшей, сломленной, осознавая все яснее неизбежность и неотвратимость происшедшего. Прибежавшая на крик рабыня, просидевшая с ней ночь, попыталась напоить рыдающую пленницу успокаивающим настоем, но Элика забилась в ее руках, перевернув кубок. Струйки горячего напитка попали на свежие раны, вызвав новый приступ бесконтрольных рыданий. Образ холодных, несмотря на ярость, глаз новоприобретенного господина возник в глубине предавшего сознания.
"Рано или поздно ты сломаешься. Начнем прямо сейчас. Встань!"
Девушка с неизвестно откуда взявшейся силой оттолкнула от себя что-то успокаивающе шептавшую женщину. Боль словно выплеснулась наружу в отчаянном крике.
– Почему ты не дал мне умереть?! Я не хочу так жить, слышишь, не буду!!!
Поверженная отчаянием, она едва ощутила, как сильные руки обхватили ее сзади, удерживая на месте. Теплая ладонь властно, но вместе с тем успокаивающе легла на затылок, удерживая. Вновь кубок ткнулся в ее сжатые губы, Элика закашлялась, когда слегка остывшая жидкость полилась в горло, и сделала несколько судорожных глотков. Знакомый голос пробил баррикады ее оцепенения.
– Тише. Я рядом. Не плачь.
Но на этот раз близость Домиция не смогла успокоить ее отчаянных рыданий. Тогда он просто прижал к себе потерянную, сломленную девочку, стремясь не задеть раны на груди. Элике было все равно, что она раздета, и что кто-то сейчас видит отметины, определившие ее капитуляцию. Все напряжение пережитых дней за время пути, встреча с возненавидевшим ее врагом, унижение вместе с обещанием дальнейшего кошмара сейчас вырвалось на волю, но это было единственным возможным средством для сохранения рассудка.
Она успокоилась лишь к вечеру. Слез просто не осталось в опустошенной душе. Домиций не отошел от нее ни на шаг, опасаясь новой истерики. Элика отрешенно сносила манипуляции врачевательницы, которая смазывала воспаленные отметины обезболивающей мазью, уверяя, что следов на коже не останется уже в скором времени. Принцессе было все равно. Забота о ее гладкой коже значила лишь одно. Ничто не должно оскорбить искушенный взгляд хозяина, когда он пожелает овладеть своей собственностью на ложе из шкур.
Вчера она впервые столкнулась с высказанным в беспрекословной форме желанием мужчины. Невзирая на отсутствие опыта в подобных отношениях, Элика понимала, какой именно будет его месть. Она знала, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми завесами покоев, Ксения любила делиться с ней этими подробностями без прикрас. Но какое удовольствие, про которое рассказывала сестра, может быть в том, что хотел с ней сделать Кассий Кассиопейский?! В стремлении подчинить ее себе он выбрал беспроигрышное оружие. Элика вспомнила наказанную братом рабыню и ощутила что-то сродни зависти. Лэндал не взял ее силой, не воспользовался правом хозяина, дабы принудить к ложу любви. Ни одной невольнице не уготовил он той участи, которая была уготована ей, высокородной принцессе, рожденной для правления, а не для рабства. Не было у брата еще одалиски, не познавшей в его объятиях удовольствия. Элика сжала зубы. Ее удел насилие. Она увидела это в его глазах, ласка его слов не могла ввести в заблуждение.
Домиций тщетно пытался уговорить пленницу съесть что-либо. Элика поддалась на его уговоры лишь после того, как он рассказал ей об истинном положении дел в королевстве.
– Пять круговоротов солнца его не будет во дворце. Ты в безопасности. Но тебе нужны силы…
В этот день Элика не сказала ему ни слова. Лишь следующим утром обида, так сильно подогреваемая тяжестью унизительного положения, взяла верх.
– Если бы ты только знал… – с упреком прошептала ему в лицо принцесса. – Если бы ты только знал!
Домиция словно захлестнуло от боли и невозможности исправить положение. Элика все еще была ослаблена. Боль не прошла, не смотря на заживляющие компрессы, и натянуть на себя платье она не смогла. Зябко, несмотря на удушающую жару, куталась в накидку, скрепленную узлом у горла. Это одеяние позволяло не растравливать свежие раны, нанесенные плетью.
– Твоя боль, моя боль, – глухо произнес советник принца, глядя куда-то в сторону. Девушка уже не раз слышала подобное кассиопейское изречение, обозначающее сочувствие и сопереживание или же просто поддержку. Но сейчас оно показалось ей неуместным.
– Ты ничего не знаешь о боли. Готова поспорить, ты и малой толики ее не испытал. Или тебе знакома боль, когда ужас просто сжимает тебя со всех сторон, но бежать некуда? Когда тебя лишили возможности сражения в честном поединке, но не убили, а оставили в живых во власти врага? Тебе не понять. Хочешь знать, почему он со мной это сделал?
– Ты пыталась его убить.
– Я попытаюсь снова! Он не будет обладать мной! И ты с ним заодно! – принцесса закрыла лицо руками. Ей казалось, что вчера она выплакала все слезы, но предательский спазм вновь сдавил горло. Память, словно мучитель, подкидывала ей отрезки прошедших событий в самый неподходящий момент.
«Значит, обойдемся без рабского ошейника… Пока что».
– И что он дальше сделает со мной? – дрожащим голосом изрекла Элика, инстинктивно прикрыв шею руками. – Ты же видишь, что мне пришлось вынести… Кому была нужна моя покорность? Разве спасла бы она меня от насилия?! Нет… Зачем ты убеждал меня в обратном?.. Я должна была догадаться… Ты ни разу не снял с меня цепей, даже заручившись моим словом. Не мешал мне общаться со своими воинами, которые поддерживали меня, как могли, наверняка зная, что произойдет вскоре! Лучше бы рассказал мне правду. Тогда я была бы готова к этому!
– Я обещал оберегать тебя, – устало ответил Домиций. Принцесса не могла знать, что ее обвинения в непонимании и бесчувственности новообретенного друга были несправедливы. – Еще не сейчас, но вскоре ты поймешь. Обезопасить тебя для меня вопрос чести. Вскоре я расскажу тебе.
Утром следующего дня Элика ощутила, что силы к ней вернулись. Но это даже не удивляло. Вчера верная врачевательница провела какой-то хитроумный обряд, обращаясь к своим богам и насильно заставляя выпить еще более мерзких на вкус настоев. После этих варварских методов с принцессы сошло семь потов, унося с собой слабость и головокружение, а вместе с ними, как ни странно, отчаянные мысли и душевную боль. Раны на груди уже не полыхали болью при каждом движении, осталось лишь неприятное ощущение стянутости и ноющей пульсации. Когда прибежавшие на зов рабыни искупали Элику в ванной, стараясь не мочить раны, она уже дремала. Сознание, давшее давеча слабину, вновь вернулось боевым союзником, заключив сделку с рассудком.
Утром целительница снова смазала ее раны заживляющим бальзамом и перетянула смоченными в лечебном отваре отрезами ткани.
– Мужчины такие животные… – сочувственно изрекла, по-матерински погладив волосы принцессы. – Но ты не беспокойся ни о чем, девочка. Следов не останется, только постарайся не расчесать рану руками. Терпи.
Элика, испытывая неловкость за свою недавнюю бесконтрольную истерику, поблагодарила добрую женщину, сжав ее руку на прощание. Поразительный контраст с трудом укладывался в голове. Большинство кассиопейцев были столь же бескорыстно добры к ней в последнее время, сколь жесток был их принц при первой встрече. Но, похоже, к его жестокости тут привыкли. Две юные рабыни в крепких стальных ошейниках, приставленные к ней этим утром, в страхе отводили глаза, стараясь не замечать перебинтованной груди своей новой госпожи. Лишь иногда шептались между собой, чем несказанно раздражали Элику.
Принцесса замерла у большого зеркала. Довольно долго у нее не было возможности наблюдать свое отражение. Сейчас она с трудом узнавала себя. Черты лица словно обострились, и только покрасневшие от страданий глаза, казалось, стали больше и выразительнее. Губы пересохли и потрескались, так сильно она их искусала во время своего припадка. Девушка устремила недовольный взгляд на шептавшихся рабынь.
– Принеси мне смягчающего бальзама! – холодно велела, ни к кому конкретно не обращаясь. Перепуганную Гайю как ветром сдуло. Ее подруга сжалась, в то же время поглядывая на принцессу с каким-то скрытым вызовом. Явно сравнивала их положение, возомнив, что благородная пленница с исполосованной грудью может в силу своего нового положения стоять с ней на одной социальной ступени. Элика перехватила ее взгляд, выразительно кивнув на предплечье блондинки, где, четкое и отчетливое, горело клеймо в виде пятиконечной фигуры. Больше слов не потребовалось. Рабыня понуро опустила голову, признавая власть своей новой госпожи, еще не зная, чего ожидать от явной аристократки по происхождению, которую боль наверняка еще более ожесточила
Запыхавшаяся Гайя протянула ей небольшую склянку с белой мазью, опустив глаза в пол. Затем незаметно села подле подруги. Элика смазала пересохшие губы, задумчиво провела пальцами по выступавшим ключицам. Раньше такого не было. Стресс последних дней не мог пройти бесследно. Что ж! Ее это даже радовало. Как жаль, что нельзя полностью скрыть свою привлекательность… Может, тогда бы этот варвар потерял свой плотский интерес и больше б ее не тронул! Девушка сглотнула. Перспектива разделить с ним ложе пугала ее куда больше, чем избиение плетью. Она знала, что кроме насилия ее ничего другого не ждет. Она для него ничем не выше каждой из этих забитых покорных рабынь. Может, даже хуже. Хватило меры масла наедине с ним, чтобы это осознать.
Глава 10
Девушки вновь зашептались, поглядывая на Элику. Принцесса подавила желание запустить в них склянкой с бальзамом. Наверное, они не подвергались порке плетью, раз позволяют себе такое! Девушка пригладила и без того тщательно расчесанные вьющиеся волосы. Внезапно рабыни притихли, испуганно вскочив на ноги. Элика недовольно перевела на них взгляд.
Причиной их внезапной тревоги оказалась стройная брюнетка в белоснежном платье, незаметно возникшая в дверном проеме. Очень длинные волосы, перехваченные у лба подобием металлического ободка, даже при высоком росте их обладательницы достигали поясницы. У девушки была большая грудь и широкие бедра, из-за чего талия казалось очень тонкой. Белоснежная кожа выдавала в гостье уроженку севера, но больше всего Элику поразили ее глаза ? темные, с ироничным прищуром, словно прожигающие все на своем пути. На ней не было рабского ошейника, вместо него шею обвивал ряд длинных тонких цепочек, унизанных голубыми и прозрачными слезами пустыни. Такие же браслеты красовались на тонких запястьях.
Элика вспомнила, где видела ее раньше. В свой первый день в Кассиопее, в дворцовом холле. Тогда она приняла эту нарядно одетую красавицу за вольную спутницу своего похитителя.
Надежда вновь вспыхнула в груди принцессы с новой силой. Что бы там не говорили рабыни, эта девушка была свободной и, без сомнения, занимала очень высокое положение. Наверняка в силу своей красоты она являлась любовницей принца, возможно, близкой родственницей. Что там Домиций говорил про его сестру? Хотя нет, та была младше Элики, а незнакомка выглядела зим на пять постарше принцессы. Возможно, это шанс. Вряд ли свободная кассиопейка одобрит повышенный интерес своего любовника к ней, значит, можно заручиться ее поддержкой и уговорить помочь в побеге. Элика воспрянула духом. Между тем незнакомка подошла поближе к замершим рабыням.
– Стало быть, тебя гложет любопытство? – спокойным мелодичным голосом произнесла она, обратившись к дерзкой блондинке. – Разве, Терида, ты выполнила всю работу на сегодня, дабы предаваться праздным разговорам?
– Нет, госпожа, – залепетала рабыня, обхватив себя руками. – Просто мне велели помочь принцессе, если ей что-то понадобится, и я…
– Твоя помощь, смею полагать, должна состоять в пересудах по поводу твоей новой хозяйки? – Брюнетка сделала жест в сторону Элики. – Если не ошибаюсь, тебя снедает интерес по поводу в столь резкой форме проявленного интереса твоего господина к своей гостье? Тебя занимают ее раны, вместо стирки и починки одежды? Отвечай!
– Госпожа, прости… Но мы не говорили об этом, тебе показалось… Гайя не даст соврать…
– Ты хочешь сказать, что я лишилась рассудка, и слышу в твоих речах то, чего нет? – тон голоса стал тише, но принцесса явно различила в нем скрытую угрозу. – Тебе интересно, больно ли жалит плеть? Отвечай, недостойная рабыня!
Терида опустила голову. Брюнетка не позволила ей этого, потянув за прядь светлых волос.
– Не вижу повода не удовлетворить твое любопытство. Пойдешь к начальнику дворцовой стражи и скажешь, что пришла испытать поцелуи плети на своей коже. Десяти тебе хватит, дабы распробовать на вкус. И если я узнаю, что в течение меры масла ты этого не сделала, либо самовольно занизила количество ударов, я их увеличу в три раза! Ты все поняла?
– Но, госпожа, – горячо возразила рабыня. – Ты, наверное, не знаешь… Но меня нельзя избивать плетью! Нельзя!
– Да? – девушку явно позабавил протест строптивой рабыни. – Позволь же мне узнать, чем ты заслужила такую привилегию? Чем ничтожная раба выше девы королевской крови, которую не миновала сия участь? Не тем ли, что ее губы на протяжении всей летней декады каждую ночь ласкали член нашего господина?
– Он вернется и будет возмущен тем, что я избита! Госпожа, он тебе этого не простит!
– О, Терида, – притворно обманчиво проворковала брюнетка. – Прости же мне мою неосведомленность! Это же многое меняет! Тогда двадцать поцелуев плети будут тебе более достойной наградой! Может, в своем великодушии ты даже решишь больше мне не дерзить! Скройся с моих глаз и прими наказание прямо сейчас, иначе, клянусь своими богами, я заставлю начальника стражи хлестать тебя до тех пор, пока мои глаза не устанут на это взирать!
– Госпожа, смилуйся! – блондинка, поняв, что перешла допустимые границы, упала на колени, пытаясь ухватить подол белого платья девушки. – Я не выдержу! Прости!
– Пошла! Презренная рабыня, – темноволосая красавица повернулась к Гайе. – А ты немедленно на кухню и вели накрыть в саду легкий завтрак, да поживее! Там от тебя будет больше толку!
Младшая рабыня, радуясь, что ей удалось избежать наказания, поддержала плачущую подругу и поспешно вывела ее из покоев. Брюнетка повернулась к Элике, внимательно наблюдавшей за развернувшимся действием. Принцесса увидела в ее глазах немое восхищение, сочувствие… И, пожалуй, все. Ни злорадства, ни ревности, ни злости. Невозмутимая гостья приложила руку к груди у края золотых цепочек и легонько поклонилась.
– Принцесса Атланты, приветствую тебя в Кассиопее. Меня зовут Керра, я здесь по негласной просьбе полководца и первого советника принца Домиция Лентула.