Мы с графом попытались протестовать, однако Вада была непреклонна (восхищаюсь я характером этой женщины!). Борн, Ортон и Халай к тому же вызвались поочередно дежурить всю ночь, они якобы успели отдохнуть за последние часы. Бессовестно лгут, конечно, когда бы они могли отдохнуть? Нам ничего не оставалось, как подчиниться мнению большинства. Пришлось идти, в самом деле ужинать. Аппетита, правда, никакого не было, мы ели вяло, лишь бы хоть чем-то занять себя. Особенно де Энакер. Он, бедняга, похоже, даже не чувствовал вкуса пищи. Представить трудно, как ему сейчас тяжело, а еще ждать два часа. Да, с начала времен и в любую эпоху родительская любовь остается неизменной.
А время так медленно идет! Полночь…
То, что Астор приходит в себя, я, кажется, почувствовал одним из первых. Именно почувствовал. Появилось вдруг странное ощущение, словно что-то знакомое, но ненадолго утерянное вернулось ко мне. Как теплая озорная улыбка в моем сознании вместо леденящей пустоты. И тут же я сообразил, что происходит. Пелена дурмана, навеянная ядом, отступает под натиском лекарства, и разум Астор проясняется, избавляясь от мучительной лихорадки.
Я сорвался с места с такой скоростью, что жалобно звякнула посуда на дубовом столе, и в следующее мгновение уже несся по лестнице, перелетая через три, а то и четыре ступеньки. Где-то позади тяжело пыхтел граф, с трудом поспевая за мной. И откуда только силы берутся?
Вся эта беготня отняла у нас, наверное, лишь несколько секунд, но мне показалось, что я взбирался по лестнице очень медленно. В любом случае в комнату мы ворвались просто с диким шумом. Я едва не зашиб Ортона, который, кажется, как раз собирался выйти. Догадываюсь, что он намеревался сообщить нам радостную новость. Ну по крайней мере, мы избавили его от этой необходимости, хоть и ценой нескольких синяков.
Астор действительно очнулась. Увидев отца, слабо улыбнулась и уснула. Чистым безмятежным сном здорового человека.
Только теперь я почувствовал усталость. Ну ничего, уже можно отдыхать с чистой совестью. Здесь я больше не нужен. Однако маленькой графине просто невероятно повезло. Так, пожалуй, научишься верить в чудеса, добрых волшебников и даже богов. Да, и в этих тоже, хотя небожители и невообразимо далеки от дел смертных. И все равно благодарение богам за это чудо. Ну так, на всякий случай. Чтоб никому обидно не было.
Астор-Сай де Энакер
После того как я поправилась, мы остались в гостинице еще на один день. Хотя я и чувствовала, как только проснулась, что готова отправиться в путь немедленно. Однако отец был непреклонен, решил, что я еще слишком слаба для длительного путешествия и обязана хоть немного набраться сил. Ну, может, он и прав. Чуть-чуть.
По правде сказать, мне здесь нравится, и хозяйка гостиницы очень милая женщина. Я и не ожидала, что обо мне будет беспокоиться столько людей! Очень приятно, когда о тебе так заботятся.
Я долго донимала всех и каждого расспросами, пока не добилась того, чтобы мне в мельчайших подробностях рассказали, что со мной произошло. Мне почему-то казалось очень важным знать все.
Маркус по-прежнему озадачен поступком купца. Ведь тот просто отдал то, за что мог запросить любые деньги! Действительно, странно. Впрочем, у него должны быть свои мотивы для этого. Так я и сказала Маркусу. На что он пожал плечами и сообщил, что обещал восточнику вернуться и стать его учеником после того, как завершит дела. Этот разговор состоялся три дня назад, сразу после того, как мы покинули Кирж, и почему-то оставил у меня на душе неприятный осадок. Наверно, я слишком сильно боюсь, что он уйдет, когда все это закончится. Как будто я без того не знала, что так будет…
Между тем путешествие продолжается. Сегодня утром мы миновали границу графства Шевроз и первый населенный пункт на его территории. Селение Хаман – до него нас должен был проводить отряд Халая. Однако после недолгих обсуждений горцы решили проводить нас до самого Нашона. Халай объяснил это так:
– Вы как дети малые. Стоит хоть на минуту отвернуться, и что-нибудь обязательно случится.
Халай хороший человек. Из всего его отряда он лишь один бывал в Нашоне, и то однажды. Но оставить нас они не могли. По-моему, горцы посчитали делом чести защищать нас до конца.
Еще когда мы недолго гостили в стойбище агррами, я очень подружилась с младшей дочерью Халая. Мне кажется, Шает очень похожа на своего отца. Такая же бесстрашная и задорная. Мне тоже хочется быть такой. Я очень стараюсь не доставлять никому лишних проблем. Даже помогаю по мере воможности. Например, сегодня я вместе со всеми разбивала лагерь. Оказывается, очень приятно сидеть у костра, для которого собственными руками собрала хворост. Я поделилась своими наблюдениями с Маркусом, что вызвало у него легкую усмешку.
– Это потому, что тебе такое дело в новинку, а для остальных – повседневная обязанность. Мы, в отличие от тебя, не можем отказаться от нее в любой момент, когда нам этого захочется. Ты еще не испытала в полной мере всех тягот пути.
– Но мы уже скоро месяц в дороге! – возмутилась я.
– Однако ты должна признать, Астор, вокруг тебя всегда есть люди, которые позаботятся о ночлеге, костре и ужине. Вне зависимости от того, будешь ли ты им помогать или нет.
Я хотела уже обидеться, но поняла, что Маркус во многом прав. Грех жаловаться на трудности пути, другим в любом случае сложней, чем мне.
Вот и Маркус, хоть и выглядит совершенно спокойным, даже отрешенным, я уже знаю, что он не упускает ни одного малейшего изменения в окружающей обстановке. Как сейчас. Я совсем ничего не заметила, а он почему-то насторожился. И зловеще сверкнули кошачьи глаза.
– Что случилось? – прошептала я, придвигаясь поближе. О, как же я привыкла прятаться за этой широкой надежной спиной!
– Ничего. – Маркус встрепенулся. – Показалось, наверное. Пойду-ка проверю. – И он, по своему обыкновению, растворился во тьме, только прежде бросил пару слов Борну.
На следующее утро он еще не вернулся, и мы продолжили путешествие без Маркуса. Хотя мне это очень не понравилось. Никого особенно не заинтересовало его внезапное исчезновение, и я про себя решила, что, очевидно, повода для беспокойства нет. Уж кто-кто, а Барс всегда в состоянии о себе позаботиться, да и предупредил он остальных, наверное, что может задержаться. Видимо, все же зря я так решила. Или просто пыталась обмануть саму себя и заглушить нарастающую тревогу? Хотя на первый взгляд ничто не предвещало беды…
Только к вечеру второго дня меня начало одолевать сильнейшее беспокойство. Было такое ощущение – беда незримо витает в воздухе, неторопливо подбираясь все ближе. В этот вечер я заставила себя лечь спать пораньше, чтобы хоть ненадолго избавиться от этого пугающего чувства. Не самый лучший способ, признаться. Но все же сон, как говорят, лечит душу и помогает утром яснее смотреть на мир. Однако уснуть этой ночью мне так и не посчастливилось.
Я долго ворочалась и прислушивалась к звукам снаружи. Тонкие стенки палатки позволяли увидеть силуэты проходящих мимо людей в свете дрожащего пламени костра. Я зачем-то начала гадать, кто бы это мог быть. Совершенно бесполезное занятие. Вскоре я поняла, что попытки уснуть совершенно бесполезны.
Боль пришла неожиданно, словно издалека. Как будто это была не моя боль, но тем не менее я ее ясно чувствовала, но не физически, а как-то иначе. От этого было еще хуже.
Кажется, я закричала, не знаю, даже потом не смогла этого вспомнить. В мою палатку заглянул отец. Я лежала, свернувшись калачиком, и со всхлипами судорожно хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
Отец, конечно, страшно испугался. Сперва замер в оцепенении, потом попытался что-нибудь сделать. К счастью, я уже взяла себя в руки. Боль как бы изменилась, заняв определенный уголок в моем сознании и холодя душу горьким чувством близкой потери.
– Не волнуйся, папа, – твердым голосом попыталась сказать я, получилось почти хорошо, – мне уже гораздо лучше, нужно только немного отдохнуть, и все.
– Но, Астор, милая, ты… такая бледная. Ты не заболела? Может, тебе нужно что-то…
– Нет, папа, – на удивление уверенно ответила я. – Все в порядке. Честно. Мне нужен только отдых. Очень тебя прошу, оставь меня одну.
– Ну хорошо, дорогая, – чуть поколебавшись, согласился отец. – Только, если что, обязательно зови. Борн будет поблизости, да и моя палатка рядом. Может, все-таки приказать принести что-нибудь?
– Спасибо, не стоит. Это, наверное, последствия яда. Завтра все пройдет.
– Последствия, – пробормотал отец, выбравшись из моей палатки. – Где же этот де Энхард, бесы его побери?!
Я почувствовала, как в голове распускается огненный цветок боли. С трудом дождавшись, когда отец отойдет достаточно далеко, я вцепилась зубами в одеяло. Мучительно приходило понимание происходящего. И выводы получались совсем неутешительные. Страшные. «Маркус! – звала я в отчаянной надежде. – Маркус!!» Ответа не было. Мне хотелось метаться и выть, как дикому зверю. Какая-то неопределенная сила гнала меня прочь из лагеря. Я уверена, что должна спешить на помощь. Никто, кроме меня, не сможет помочь!
Не знаю, как мне удалось выскользнуть из палатки незамеченной, как беспрепятственно удалось миновать охрану. Сказочно повезло, наверное. В этот момент я просто не думала о таких вещах. Меня занимала единственная мысль: «Только бы найти, только бы успеть вовремя!» Наверное, поэтому же я не заметила Борна, который бесшумно выскользнул из-за кустов на границе, освещенной огнями лагеря. Я налетела на него и некоторое время остервенело отбивалась от крепких мужских рук, не вполне осознавая, что со мной происходит. Я упорно пыталась прорваться дальше. Он крепко держал меня, задавал какие-то вопросы, но смысл их доходил до меня не сразу.
– Что случилось? Куда вы рветесь, госпожа?
Я лепетала нечто бессвязное и сама поражалась, как бредово это звучит.
– Ему надо помочь… он умрет… Скорее!
– Кто умрет? – Борн чувствительно встряхнул меня. – Кому помочь?!
Я дернулась, пытаясь вырваться.
– Пусти, если я опоздаю, он умрет! Ну пусти же!!!
Может быть, он понял, что не добьется от меня ничего более вразумительного, может, решил поверить…
– Хорошо, госпожа. Я только позову кого-нибудь…
– Нет! Сейчас, немедленно!!
– Ладно, но я все равно никуда вас одну не пущу. Так вы все равно никому не поможете, а себя погубите. Ждите здесь, госпожа, я мигом.
Удивительно, но эти слова заставили меня образумиться. Наверное, я поняла, что так действительно вряд ли могу кому-то помочь. А может, я просто привыкла слушаться. Подчиняться, когда Маркус властно приказывал мне: «Стой и жди!» – и нельзя было ослушаться его. Так или иначе, я осталась на месте, только взмолилась в ночную темноту: «Потерпи, Маркус миленький! Ты только дождись, я скоро…»
Борн вернулся с Халаем. Лицо у горца было весьма озадаченное.
– Ни шханде? – спросил Халай, почему-то сейчас он заговорил на своем родном языке.
Некоторое время я переводила вопрос в уме, потом решала, как ответить. Тем временем успела немного прийти в себя, насколько это вообще возможно в таком состоянии.
– Ото’о Ша, – наконец сказала я.
Халай нахмурился.
– Идем!
И мы пошли в темноту. Я ориентировалась на разгорающееся во мне пламя боли, как на маяк. Боль вела меня, становясь все сильней по мере приближения к цели. Боль Маркуса была вернее путеводной нити. И мне было страшно, очень страшно. Но страх этот как бы притупился, не мешая мне и просто, время от времени, сжимая сердце в своих тисках.
Я продиралась сквозь какие-то заросли кустарника, спотыкалась временами в темноте, но не могла, просто не смела, остановиться хоть на миг. Я спешила, спешила!.. Борн и Халай ни на шаг не отставали от меня, держа оружие наготове. Борн ругался сквозь зубы, кажется жалея, что не взял с собой побольше людей. Я понимаю, у него работа такая, он меня охраняет, но вряд ли я стала бы ждать, пока Борн соберет этих самых людей. А вот Халай, напротив, был крайне молчалив и мрачен. Его я тоже понимаю, он беспокоится. Мне и самой сейчас просто жутко.
Я потеряла счет времени. Наверное, мы плутали довольно долго, когда наконец вышли на какой-то луг. По крайней мере, мне так показалось в темноте. Впрочем, слабый свет луны позволил нам осмотреться. Что там было! Наверное, в других обстоятельствах мне стало бы плохо. На траве лежали четыре тела в ужасном состоянии. Маркус, очевидно, спешил, очень уж жутко они выглядели. Когда же я увидела его самого, сердце мое едва не остановилось от ужаса. Сейчас он был зверем. Серебристая в ночи шкура барса была густо запачкана бурыми пятнами крови, его и чужой. Нельзя было сразу определить, насколько серьезно он ранен, но в боку торчали два арбалетных болта, глубоко вошедшие в плоть. Глаза зверя были закрыты.
Пока мужчины осматривали луг и мертвые тела, я опустилась на колени рядом с Маркусом, ноги отказывались меня держать. Мой разум словно заволокло густым туманом, лишь частью сознания я фиксировала свои действия. Вот, обняв бесчувственного Барса за шею, я рыдаю и зову его по имени. Не знаю, вслух или мысленно.
– Не умирай, слышишь?! Не умирай! Ты не можешь!.. – не останавливаясь, шепчут мои губы.
Подошел мрачный Халай с только что зажженным факелом, присел рядом. Оторвать меня от Маркуса ему не удалось, и тогда, отдав факел Борну, он осторожно начал осматривать раны Барса.
– Несколько ножевых ранений и стрелы в боку. Глубоко, – наконец сказал Халай. Он плохо говорил на языке долин, но я все поняла. Не могла не понять. Прикусила губу, чтоб не зареветь в голос.
– Он потерял много крови, но надо вынуть стрелы, или начнется заражение, – тем временем продолжил Халай. – Борн, посвети-ка.
– А?
– Свет, – подсказала я, завороженно наблюдая за тем, как ловкие пальцы горца осторожно ощупывают раны вокруг древка стрелы. Переломить толстое древко арбалетного болта или сделать что-либо, не навредив еще больше, было просто невозможно, и Халай попросту попытался вырезать их. Я думала, что сойду с ума! Или уже сошла? Разве такое возможно?! Я испытала поистине адскую боль. Нет, не мое тело, а разум, который, казалось, теперь плотно слился с разумом Маркуса. Но какая разница, чем вызвана эта боль, если у меня нет сил ее переносить! Мне показалось, что мой вопль услышали даже в нашем лагере, но на самом деле из груди вырвался лишь жалкий хрип. И в следующий миг чьи-то сильные руки осторожно подхватили меня, не давая завалиться на землю. Борн. Он крепко держал меня и выглядел немного растерянным.
Я скосила глаза на Халая. Он с величайшей осторожность перевязывал раны Барса лоскутами собственной рубахи, плохо отбеленный лен быстро пропитывался кровью. Я испуганно сглотнула, ощущая, как пересохло у меня в горле. О великие боги, а если этот ужас повторится?! Халай бросил пронзительно-тревожный взгляд в мою сторону и постарался действовать еще осторожнее.
Борн, убедившись, что я уже сама в состоянии держаться в вертикальном положении, и отпустив меня, наконец присел на корточки рядом с горцем. Принялся с любопытством рассматривать раненого Барса.
– Как вы узнали, что ему нужна помощь, госпожа?
– Я чувствую его боль.
Во взгляде горца мелькнуло что-то… уважение? И еще большая тревога. Халай, кажется, понял, что, вынимая стрелы, причинил боль и мне. Вернее, только мне, поскольку Маркус в тот момент находился без сознания и вряд ли что-либо чувствовал.
– Ничего, я уже в порядке, – стараюсь успокоить Халая. – Только, наверное, надо поскорее обработать раны. Он так долго тут лежит, а вдруг заражение уже началось?.. – Мне самой стало страшно от этой мысли. Я поспешила вновь обнять Маркуса. Боже, а если это в самом деле так? Если он лежит тут уже двое суток, израненный, перепачканный в чужой крови, а если арбалетные болты были смазаны ядом? Убийцы нередко так поступают. Какой ужас!..
– Я схожу в лагерь и принесу все необходимое, – сказал горец.