У нее был восхитительный неземной смех. Похожий на тонкий звон золотых колокольчиков, подвешенных среди цветов в сказочно красивом лесу и колеблемых легким ветерком. Открыв наконец глаза, я прошептал:
– Кто ты? На самом деле?
– Та, которую ты звал. – Она улыбнулась, теперь не пряча от меня взгляда. Наверное, такие глаза у леопардов, но я все же несколько сомневался.
– Я звал жену Сикснита, Дизиру. Но ты – не она.
– Я Дизири, моховая дева, и я поцеловала тебя.
Я все еще чувствовал вкус ее губ; и ее волосы пахли свежей землей и сладковатым дымом.
– Мужчины, которых я целую, не покидают меня, покуда я сама их не прогоняю.
Я хотел встать, но понял, что не могу отойти от нее ни на шаг.
– Я не мужчина, Дизири, я просто ребенок.
– Ты мужчина! Мужчина! Дай мне каплю своей крови, и я докажу тебе.
К утру дождь прекратился. Мы с ней плавали в реке и лежали, словно две змеи, на огромном затененном валуне, возвышавшемся всего на дюйм над водой. Я знал, что стал совсем другим, но не понимал, в чем именно состоит произошедшая со мной перемена. Наверное, так чувствует себя гусеница, минуту назад превратившаяся в бабочку и еще не высушившая свои крылышки.
– Скажи мне, – спросил я, – если появится другой мужчина, он увидит тебя такой же, какой вижу я?
– Другой мужчина не появится. Разве твой брат не рассказывал тебе обо мне?
Я не понял, имеет она в виду Бертольда Храброго или тебя, Бен, но я помотал головой.
– Он меня знает.
– Его ты тоже целовала?
Она рассмеялась и отрицательно потрясла головой.
– Бертольд Храбый говорил, что эльфы черные как сажа.
– Мы моховые эльфы, Эйбел. И мы обитатели леса, а не дымоходных труб. Вы называете нас дриадами, лесными духами, покровителями деревьев. Ты можешь сам придумать для нас любое имя. Как бы ты хотел называть нас?
– Ангелы, – прошептал я, но она вдруг прижала палец к моим губам.
Я моргнул и отвел взгляд в сторону. И теперь, когда я видел Дизири лишь краем глаза, мне показалось, что она не похожа на девушку, с которой я плавал в реке, и на всех девушек, с которыми я совсем недавно занимался любовью.
– Хочешь увидеть?
Я кивнул и почувствовал, как жилы на моей шее набухают и извиваются, словно змеи.
– Боже мой! – проговорил я и не узнал своего голоса, внезапно ставшего грубым и низким.
Ужасно странное ощущение: я понимал, что изменился, но не понимал, насколько; и потом еще очень долгое время полагал, что вот-вот снова стану прежним. Запомни это.
– Ты не возненавидишь меня, Эйбел?
– Я никогда не смогу возненавидеть тебя.
Я говорил чистую правду.
– Мы отвратительны в глазах тех, кто не поклоняется нам.
Я испустил смешок; гулкий рокот в моем горле также удивил меня.
– Мои глаза принадлежат мне и слушаются меня, – сказал я. – Я закрою их, прежде чем поцеловать тебя, если нам понадобится полное уединение.
Она села и поболтала ногами в прозрачной холодной воде.
– Не при таком ярком освещении.
Взбитый ее ногой фонтанчик воды сверкнул на солнце, и нас обдало дождем серебряных брызг.
– Ты любишь солнечный свет, – сказал я. Я чувствовал это.
Она кивнула.
– Потому что солнечный свет – твоя стихия, твой мир. Солнце подарило мне тебя, и я тебя люблю. Мои соплеменники любят ночь, и поэтому я люблю и солнечный свет, и ночную тьму.
Я потряс головой:
– Не понимаю. Как такое возможно?
– Любя меня, ты можешь полюбить обычную женщину?
– Нет, – сказал я. – Никогда.
И я нисколько не кривил душой.
Дизири рассмеялась, на сей раз насмешливо.
– Докажи, – сказала она.
И снова взбила фонтанчик воды. Изящная тонкая ножка, взлетевшая над сверкающей водой, была зеленой, как молодые весенние листья. Ее лицо, тоже зеленое, заострилось к подбородку подобием треугольника, дерзкое и лукавое. Похожие на сочные ягоды губы прижались к моим, а когда мы отстранились друг от друга, я обнаружил, что смотрю прямо в горящие желтым пламенем глаза. Ее волосы развевались над головой, словно взметенные ветром.
Я обнял Дизири, прижал к груди и снова поцеловал.
Глава 8
УЛЬФА И ТАУГ
Когда она исчезла, я попытался найти пещеру. Пещеры на прежнем месте не оказалось – только мои лук, колчан и одежда валялись там на земле. Лук из ветки колючего апельсина, прежде казавшийся слишком большим для меня, стал вдруг очень маленьким, почти игрушечным, а рубашка и штаны просто треснули бы по всем швам, попытайся я натянуть их.
Отбросив одежду в сторону, я натянул тетиву до самого уха, как всегда делал. Гибкая ветка колючего апельсина согнулась почти пополам, но не сломалась, а вот тетива лопнула. Я отшвырнул ее прочь и вытащил из кожаного мешочка бечеву, которую Парка отмотала мне со своего веретена; странную тетиву, много ночей подряд тревожившую меня во сне приглушенными невнятными голосами и видениями мириад незнакомых жизней. Я натянул новую тетиву на лук, и она запела, когда я туго натянул ее, – и запела еще громче (мощный хор далеких голосов), когда я пустил стрелу вверх вдоль склона холма.
Я не смог натянуть тетиву до самого уха, поскольку стрела была на фут короче, чем нужно; однако она стремительно пролетела по прямой, словно пуля, и вонзилась в ствол дуба. Голый, я вернулся в Гленнидам с наступлением сумерек и одним ударом повалил наземь невысокого чернобородого мужчину, вздумавшего посмеяться надо мной. Когда он поднялся на ноги и обрел наконец дар речи, то сказал, что Равд и Свон уехали сегодня утром.
– Значит, они ничем не могут мне помочь, – сказал я. – Тем не менее мне нужна одежда, и, поскольку ты здесь, a они уехали, тебе-то и придется снабдить меня одеждой. Как ты на это смотришь?
– У н-нас… есть т-ткань.
У него стучали зубы от страха, поэтому я хранил терпение.
– М-моя ж-жена в-все с-сошьет вам.
Мы пошли к нему в дом. Он привел свою дочь, и я пообещал не причинять ей вреда. Девушку звали Ульфа.
– Вчера сюда приезжал рыцарь, – сказала она, когда отец ушел. – Настоящий рыцарь, в железных доспехах, с огромными конями и двумя мальчиками-слугами.
– Очень интересно, – сказал я. Я хотел услышать, что она расскажет дальше.
– К седлу у него был приторочен большой шлем, с такими пышными перьями и изображением льва; и на щите у него тоже был изображен лев, такой золотой лев с обагренными кровью когтями, которыми он как бы вцеплялся в край щита.
– Это сэр Равд, – сказал я.
– Да, все так и говорили. Он велел нам ждать возле дома и входить к нему по одному, когда нас вызывают мальчики-слуги, только я не осталась там. Папа боялся, как бы рыцарь не решил поразвлечься в свое удовольствие. – Она хихикнула. – Если вы меня понимаете. Я еще девушка, поэтому папа спрятал меня в хлеву и забросал соломой, только я вышла оттуда, понаблюдала за происходящим и поговорила с людьми, побывавшими в доме. Я имею в виду, с женщинами, поскольку туда заходили и мужчины тоже, но вряд ли он сотворил бы над ними какое-нибудь непотребство. Стойте смирно, пока я наметываю.
Игла, которой она наметывала, представляла собой длинный черный шип.
– Говорят, он спрашивал про вольные отряды, только наши ничего не сказали. Никто ничего не сказал бы, даже под присягой. Вы не хотите покушать? Мы готовим на сале хряков, которых папа забил прошлой осенью.
– Я принесу вам оленью тушу в обмен на одежду, которую ты мне сошьешь, – пообещал я.
– Это было бы здорово. – Она снова зажала черный шип в зубах.
Я натянул лук и задумался: еще вчера я не мог оттянуть тетиву так далеко. И вслух проговорил:
– Слишком короткая стрела.
– Хм? – Ульфа подняла на меня глаза, отвлекаясь от работы.
– Стрелы в моем колчане. Две из них я изготовил сам, из веток апельсинового дерева. И две отобрал у парня, с которым подрался по дороге.
– Один из мальчиков, сопровождавших рыцаря, был одет просто превосходно, – доверительно сообщила Ульфа. – Я внимательно все рассмотрела при первой же возможности. Красные штаны, клянусь печенкой Гарсега!
– Это Свон. А как тебе показался другой мальчик?
– Другой-то? О, он совсем неприметный, – сказала Ульфа. – Похож на моего брата, но, возможно, станет довольно привлекательным парнем через год-другой.
– У него был лук вроде моего?
– Больше вашего, сэр. – Она закончила обрезать излишки ткани и начала шить крупными стежками, длинной костяной иглой. – С виду слишком большой для него. У брата тоже был лук, только он сломался. Папа говорит, длина лука без тетивы не должна превышать рост стрелка, а я чаще всего видела луки гораздо меньшего размера. Как ваш, сэр.
– Мне нужны стрелы подлиннее, – сказал я. – Твой папа знает, как определять нужный размер стрелы?
Не переставая проворно работать иглой, она отрицательно потрясла головой.
– В таком случае сообщу тебе правило, которое я только что вывел. Длина стрелы должна равняться расстоянию от кончика указательного пальца вытянутой левой руки до правого уха стрелка. Мои стрелы гораздо короче.
– Вам придется найти другие.
– Мне придется изготовить другие, и я изготовлю. А если я скажу тебе, что я и был тем самым мальчиком с большим луком?
Игла замерла на половине стежка, и Ульфа подняла на меня глаза.
– Вы, сэр?
Я кивнул.
Она рассмеялась.
– Мальчишка, который был здесь вчера? Да я могла бы, наверное, обхватить пальцами его руку. Вашу руку я едва ли сумею обхватить и обеими ладонями.
Отодвинув в сторону штаны, которые она шила для меня, Ульфа встала.
– Я попробую, раз вы не против?
– Если вы не против. Да, пожалуйста.
Обеими ладонями она не сумела обхватить мою руку, зато погладила ее.
– Вам самому впору быть рыцарем, сэр.
– Я и есть рыцарь.
Думаю, мое заявление удивило меня самого еще больше, чем Ульфу. Однако я вспомнил слова Равда: «Мы называем рыцарем человека, который…» – и исполнился уверенности.
– Я сэр Эйбел, – добавил я.
Острые соски ее грудей, обтянутых тканью сорочки, скользнули по моему локтю.
– Тогда у вас должен быть меч.
– Меч носят не только рыцари, – сказал я. – Но ты все равно права. Я раздобуду меч. Шей дальше, Ульфа.
Когда она дошила штаны и принялась за рубашку, я сказал:
– Твой отец боялся, что сэр Равд изнасилует тебя. Ты так сказала.
– Снасильничал бы. – Она кивнула. – Но не только потому, что у него такое имя[1]. Его имени отец тогда еще, наверно, и не слышал.
– Да, наверно, не слышал. А твой отец не боится, что я тебя изнасилую?
– Не знаю, сэр Эйбел.
– Мужчина, готовый изнасиловать женщину, способен и на более тяжкие преступления. У тебя есть мать, Ульфа?
– О да. По милости Гарсега она по-прежнему с нами.
– Но она не может шить, поскольку ослепла или покалечила руки?
Ульфа перекусила нитку и на мгновение задумалась.
– Очень даже может, сэр Эйбел, клянусь вам. Она научила меня шить, и мне с ней не сравняться. Только для того, чтобы хорошо шить, нужен солнечный свет.
– Понятно. А кто сейчас находится в доме? Перечисли всех.
– Вы и я. Мама, папа и брат Тауг.
– В самом деле? Они сидят тихо как мыши. Я не слышал ни шепотка, ни скрипа половицы, только наши с тобой голоса. Ты знаешь, где сейчас твоя мать?
Ульфа ничего не ответила, но я проследил за направлением ее взгляда и открыл дверь, ведущую в убогую комнатушку, похожую на чулан. В дальнем углу каморки сидела, съежившись, женщина примерно одних лет с Брегой, с расширенными от страха глазами.
– Не бойтесь, матушка, – сказал я. – Что бы ни случилось, я не причиню вам или вашей дочери вреда.
Она кивнула и растянула губы в улыбке – с таким мучительным усилием, что я отвернулся.
Ульфа поспешно подошла, желая отвлечь мое внимание.
– Примерьте рубашку. Мне нужно посмотреть, не мала ли она вам.
Я примерил, и она засуетилась вокруг меня, словно муха над банкой варенья, повторяя снова и снова, что плечи у меня широкие, как амбарные ворота.
– Наверное, вы считаете себя обычным человеком, а всех нас карликами.
– Я видел свое отражение в воде, – сказал я. – Я купался в реке с женщиной по имени Дизири, и…
– Дизира?
– Нет. Дизири, моховая дева, которая, думаю, и дала Дизире свое опасное имя. Она все время старалась держаться в тени, но исчезла, когда солнце поднялось высоко. Я случайно оказался на солнце и увидел свое отражение в воде. Прежде я… отставал в развитии, Ульфа. Что-то мешало мне расти с годами. Дизири говорила что-то такое, и она убрала помеху, препятствующую моему росту. – Превозмогая душевную боль, я добавил: – Полагаю, ради собственного удовольствия.
Ульфа сложила губы буквой «о» и промолчала.
– Так или иначе, теперь я такой, какой есть, и мне придется изготовить стрелы подлиннее.
Ульфа неуверенно проговорила:
– Мы стараемся не портить отношения с эльфами.
– И у вас получается?
– Ну, отчасти. Иногда они исцеляют наших больных и присматривают за стадами, пасущимися в лесах.
– Покуда вы отзываетесь о них хорошо и оставляете для них пищу?
Она кивнула, но избегала смотреть мне в глаза.
– Мы с Бертольдом Храбрым время от времени оставляли для них миску бульона и кусок испеченной в золе лепешки.
– Еще мы поем песни, которые им нравятся, и… совершаем обряды в местах, о которых нельзя упоминать вслух.
Игла Ульфы проворно сновала взад-вперед.
– Песни, которые нельзя пропеть чужакам, и обряды, о которых вы не вправе говорить даже между собой? Бертольд Храбрый рассказывал мне что-то такое.
После продолжительного молчания Ульфа сказала:
– Да. Обряды, о которых нельзя говорить.
– Тогда давай поговорим на другую тему. Дизири занимает высокое положение среди эльфов?
– О, конечно. – Ульфа поднялась на ноги и показала мне рубашку, ожидая похвалы.
– Она знатная дама?
– Хуже.
Озадаченный таким ответом, я вызвал в воображении образ Дизири и напряг ум.
– Наверное, она наказывает разбойников и тому подобных негодяев. Лжецов.
– Всех своих обидчиков, сэр.
Я вздохнул.
– Я люблю ее, Ульфа. Что мне делать?
Ульфа приблизила губы к моему уху:
– Я еще ничего не знаю о любви, сэр Эйбел.
– И я тебя ничему не могу научить… или почти ничему. Дай мне мою рубашку. Я постараюсь не испачкать ее своей кровью, обещаю тебе.
Я натянул рубашку через голову и расправил плечи. Она сидела на мне свободно, как надо.
– Папа не говорил тебе сшить рубашку потеснее, чтобы она сковывала мои движения?
Ульфа помотала головой.
– Наверное, он не успел подумать об этом – или рассчитывал застать меня без рубашки. Наверное, легче всего убить мужчину, когда он лежит между женских ног.
– Я… я бы никогда не пошла на такое… Вы знаете. Никогда в жизни, сэр Эйбел. Королева Дизири мне свидетельница.
Своими маленькими сильными руками Ульфа погладила мои плечи, теперь не обнаженные, благодаря ее стараниям.
– Я тебе верю, – сказал я и поцеловал девушку.
В отдалении завыл волк, и она проговорила сдавленным голосом:
– Пес Норны. Дурной знак. Если… если вы останетесь со мной сегодня ночью, я не сомкну глаз, чтобы вовремя предупредить вас.
Я улыбнулся.
– Я не останусь. Но ты права, охота началась. О чем предупредить? О появлении отца и брата?
Она молча кивнула.
– Я думал, они ворвутся сюда, как только я поцелую тебя. И надеялся, что ворвутся, поскольку мне легче сражаться при свете. Давай попробуем еще раз.
Я снова поцеловал Ульфу, и на сей раз поцелуй длился дольше. Оторвавшись от губ девушки, я сказал:
– Вот, значит, как целуются обычные женщины. Я не знал.
Она пристально смотрела на меня, но не произносила ни слова. Я подошел к окну и выглянул на улицу. Но ничего не увидел в кромешной тьме.
– Теперь я кое-что знаю о любви, сэр Эйбел. – Ульфа нежно потерлась о меня, напомнив мне бабушкиного кота. – Это что-то такое горячее вот здесь, в низу живота, вроде пара от кипящего чайника.