Я прищурился, вспоминая значение выражения. А звучало оно как «бездна разверзнется». В общем, придёт жирный полярный лис, полный песец который.
— А солдатки?
— Эти тоже сейчас бунт устроят. Их отправили ящики разгружать, а они же проклятые. Кто тронет — матка выпадет. Вот и стоят, как овцы на стрижке, блеют.
Я глянул в ту сторону, где связанную солдатку уже прикрепили к оглобле и теперь готовы были вытолкнуть за пределы защитного круга.
— Катюша… — начал я, но увидел на лице храмовницы недоумение и поправился: — Так у меня на родине твоё имя ласково звучит.
Девушка слегка улыбнулась, прикусила губу и принялась теребить кончик одной из своих косичек, глядя на меня сверху вниз, — это при разнице в росте около десяти дюймов, то есть больше двадцати пяти сантиметров, причём не в мою пользу. Я тоже улыбнулся, но не от этого. Вокруг дурдом, а ей романтику подавай.
— Катюша, а может быть, ты с призраком совладаешь?
— Не сейчас, — смущённо ответила она. — Если львица вырвется, всем плохо станет. Я лучше валерьянки у Ребекки попрошу.
Я вздохнул и кивнул. Буду сам разгребать это безумие…
Глава 15. Сумасшедший день. Часть 2
— Сядь, тебя увидят, — произнесла Джинджер, прислонившаяся к стволу большого дерева. Рыжая строгала небольшим ножичком кусок сушёного мяса, отправляя жёсткую, как опилки, стружку в рот, и глядела на стоящую на коленях Барбару. Сейчас они словно поменялись местами: Джинджер была спокойна и даже довольна, а чахоточная здоровячка, время от времени утыкаясь лицом в толстое полотенце, чтоб своим кашлем не выдать присутствие, взволнованно вглядывалась в зазоры между деревьями, где виднелась проклятая поляна. Она кусала губы и блестела неспокойными глазами.
— Сядь, — повторила рыжая.
— Там Джек. Они его куда-то тащат.
Джинджер оторвалась от мяса и принюхалась к слабому ветерку, идущему как раз со стороны поляны. Если Ёвен Дель Виенто не соврал, то это он направил ветерок таким вот образом.
— Свежей кровью не пахнет.
— А зачем они его тащат? — не унималась Барбара. — А вдруг они его в жертву местному призраку принесут?
Джинджер опять принюхалась. Для неё нос был столь же важен, что и глаза для львицы, и нос не чуял новых неприятностей. Ветер доносил запах вчерашней крови, дерьма, пота и страха от людей, запах навоза и парного молока от привязанного к колышкам скота, запах псины сильного молодого пса, которому не мешало бы задать трёпку, чтоб знал место. А ещё пахло валерьянкой и большой кошкой, цветочным маслом волшебницы, резкими духами рыцарш и непривычным парфюмом халумари. Волчице нравилось смотреть, как этот уродец суетится, пытаясь что-то сделать с проклятьем старой стрелы.
— Зачем они его к повозке толкают? — снова прошептала обеспокоенная Барбара, вытянув шею.
— Сядь, — тихо протянула Джинджер. — Нет ничего худого.
Рыжая недовольно поджала губы: вот вцепилась же эта чахоточная в одного мужичка, как пиявка, и суетится с ним. Сама волчица не любила кого-то одного, вопреки своему естеству, ей нравилось зайти в трактир на улице красных фонарей, кинуть на стол монеты и наслаждаться тем, как расфуфыренные мужички начинают наперебой льстить и нахваливать себя, устраивая сучью свадьбу. А потом она выбирала одного, а может, и не одного, чтоб до утра простоять на четвереньках, подложив под живот для удобства толстую подушку и вцепившись зубами в другую. И чтоб непременно все коленки стёрлись до ссадин, и не только коленки.
Джинджер мечтательно вздохнула, вспомнив, как Ёвен, подглядев карту, сказал, что путь лежит через Коруну. Потом она тихо хихикнула. Ей досталось всё лучшее и от человека, и от волчицы, кроме, пожалуй, вспыльчивости, но это даже не недостаток, а часть собственного характера. Вот некоторым поломанным при преображении не повезло: их тянет не на людей, а на кобелей и волков. Сколько среди простого народа шуток по этому поводу — не счесть. И львица, уцепившаяся за халумари, наверняка сама ликует, что ей не львы нужны.
Помнится, ещё в ордене, когда были совсем юными дырками, по весне под окнами казармы львиной стражи подражали мяуканью котов, а потом уворачивались от летящих сверху поленьев. Зато потом львицы мстили: притащат в Волчье Логово недельного щенка, сунут под нос на вытянутых руках и кричат: «Его какашки срочно нужно вылизать!»
А эту Катарину рыжая вспомнила. Она была на два года моложе и училась у преподобной Карен. Помнится, как-то на спор залезла по отвесной стене на крышу дозорной башни, а после до самого утра орала, чтоб её сняли, так как сама не может. Совсем как котёнок, вскарабкавшийся на дерево и жалобно мяукающий там. Никакого чувства юмора.
Джинджер снова хихикнула, а потом прикусила губу и, дотянувшись ногой до вглядывающейся в даль Барбары, пнула ту по щиколотке.
— Да сядь ты, наконец.
А тем временем на поляне, откуда послышались крики о пощаде, развернулось новое действо. Орала женщина, убившая другую. Её, привязанную к концу длинной жердины, высунули за пределы защитного круга; свободный конец деревяшки подсунули под большой ящик, оперев серединку на самодельные козлы, так что теперь солдатка висела на палке, как колбаска над костром. Не хватало огня.
Кричали и те, что волокли тощего Джека к фургону…
* * *
— Думай, Юра, думай, — пробормотал я вслух мантру дня, глядя на женщин, тащивших испуганного писца-соколятника к моему фургону. Было бы поспокойнее — посмеялся бы, так как сей момент походил на эпизод из очень старой комедии «Человек с бульвара Капуцинов» — именно тот, где горожанки несли кинооператора и кричали: «Фильму! Фильму! Фильму!». Только вопли сейчас были другими: «Ничё тебе не будет, матки нет, не отвалится. А на стручок проклятия не было!»
Однако ситуация оставалась далека от комедийной. Впрочем… Ему, конечно, ничего не сделается. Но и тяжёлые ящики тощий, как подросток, писец в одиночку не сдвинет. Значит, нужно придумать нечто другое.
— Думай, — повторил я, а потом повернулся и побежал к палатке, где спрятался от всего мира в своей печали Андрей. Сам лейтенант мне был не нужен. Я шёл за другим.
Обернувшись разок на орущую во всё горло убивицу, привязанную к длинной жердтне и похожую на смартфон, нанизанный на селфи-палку, пересёк поляну. Когда распахнул вход в палатку, в нос ударил запах спиртного, а тоскливый Андрюха обнаружился сидящим в обнимку с бутылкой какого-то пойла.
— Что вам всем надо? — буркнул он и поднял с пола кружку, но пошатнулся.
— Вот блин, — выругался я. — Когда успел-то?
— Какая разница? Вот какая вам всем разница! — подался вперёд лейтенант, а из накренившееся бутылки зелье полилось на пол. Я шевельнул губами, едва воздерживаясь от грубых словесных конструкций: запах пойла теперь нескоро выветрится, а ночевать, как в жилье алкашей, я совсем не горел желанием.
При этом взгляд у лейтенанта остался цепким и осмысленным. Специально строит из себя нажравшегося, чтоб отстали все.
— Да мне без разницы. Где мой фонарик?
— Откуда я знаю, где твой… как он на местном говорится? Пута линтерна? Ага? Не знаю, где этот долбаный фонарик.
— Не выражайся, если не знаешь правильных слов, — покачал я головой и начал рыться в вещах, сложенных у одной их стенок в кучку. Этот алкаш всё вывалил из сумки.
— А что не так? Пута́на — долбанная девка, шлюха. А пута линтерна — долбаный во все дырки фонарик, — ехидно отозвался Андрей.
Я не стал поправлять лейтенанта, потому что он говорил правильно. Где этот долбанный фонарик? Искомый предмет не находился, а без него сложно было бы спасти писца от сорванной спины и организовать работы с приборами.
— Да матрэ миа! — выругался я. Причём слово «да» — по-русски, а остальное на местном. Фонарик так и не нашёлся несмотря на то, что я всё переворошил. — Ладно, запасной вариант.
Выскочив из душной, провонявшей разлитым спиртным палатки, я направился к своему фургону. Там писца уже затолкали под тент и орали, чтоб он доставал халумарское колдунство.
— Пропустите! Дайте пройти! — орал я, пытаясь сунуться между беснующимися женщинами, но тщетно. Меня не слушали. — Дайте пройду!
Попытка поднырнуть на четвереньках тоже не увенчалась успехом: едва отскочил, чтоб ненароком в челюсть коленом не заехали.
— Да мать вашу! Дайте пройти! — вцепился я в рукав какой-то солдатке, но и это не возымело успеха. Хотелось уже плюнуть и придумать что-то другое, но в это время рядом раздался зычный девичий голос.
— Кому сказано, разойдись! — загремела над ухом Глория и начала хватать солдаток за шиворот и раздавать тумаки. Шум толпы сменился треском ткани и воплями пострадавших. Вскоре проход оказался расчищен, а меня подхватили за шкирку и поставили на подножку фургона. Необычное ощущение, однако.
Вцепившись в бортик, я обернулся и поглядел на красующуюся синяком на скуле девушку.
— Тебя же Урсула связала, — произнёс я нахмурившись.
— Что? Мамка? Да мамка, кроме мешков с добычей, ничего завязывать не умеет. Я на два счёта выпуталась, — улыбнулась Глория, которую так и подмывало обозвать терминаторшей весьма приятной наружности. Ну, если не считать немного великоватый нос с римской горбинкой и крупную челюсть. Массивную, точь-в-точь как у женской версии железного Арни.
— А где сейчас Урсула?
— У лекарши, ушиб с руки сводит, — ухмыльнулась девушка и похлопала по поддоспешнику. — Добротно зачарованная одёжа. Так мягкая, а если ударить, то твёрдая, как камень.
Я тоже ухмыльнулся. Несмотря на стилизацию под средневековую стёганку, материал дублета представлял собой сочетание кевлара и ячеек из неньютоновской жидкости, так называемой жидкой брони, прекрасно гасящей удары дробящим оружием и распределяющей нагрузку при смятии кирасы. Всё же на защите телохранительницы Клэр наши не экономили. Жаль, пулю или колющее не сдержит.
— Да, хорошая, — ответил я и нырнул через бортик в фургон. Там на меня сразу же уставились Лукреция, Клэр и писец — Джек, кажется.
— Юрий, скажи ей, — сразу показала пальцем на Лукрецию графиня. — Она не хочет зачарованный меч отдавать!
— Юрий, объясни, что за меч? — одновременно с ней выпалила волшебница. И только писец забился в уголок, как мышь в нору.
— Одну секунду, — ответил я. Но на самом деле мне было сейчас не до ответов. — Где она может быть? — вслух пробормотал я.
— Кто? — в один голос спросили женщины.
— Волшебная лампа.
Я отодвинул один ящик, а потом другой.
— Так. Провода, запчасти, дрель, болты с гайками, аптечка. Да блин, где она?
Я по очереди открывал ящики под скамейкой, ползая на четвереньках, и даже не заметил, как чуть не залез под подол платья волшебницы, но схватившись за ткань, услышал «Кхе, кхе», а подняв глаза, увидел рассерженный взгляд.
— Там точно нет твоей лампы. Там давно уже ничего не было, — пробурчала магесса, вогнав меня в краску двусмысленностью своей реплики.
— Ящики, — криво улыбнувшись, промямлил я и указал рукой в нужном направлении.
Лукреция подвинулась на скамье, дав мне пространство для манёвра, и я сразу дёрнул за ручку. И естественно, чёрная трубка с проводами нашлась там, по закону подлости.
— А говоришь, не было, — пробурчал я, заставив засмущаться на этот раз волшебницу.
— Я не это имела в виду!
— Да я понял, — отозвался я, и, не вставая с четверенек, подполз к розетке. Аккумуляторов должно хватить.
Совершив это таинство, я встал и быстро откинул полог тента, чтоб все могли видеть содержимое фургона, а потом пафосно вытянул перед собой лампу.
— Абракадабра! — провозгласил я, одновременно нажимая кнопку. Ультрафиолетовая лампа, совсем такая, как на дискотеках, наполнилась призрачным свечением, едва заметным в полутьме фургона, а вместе с ней вспыхнули люминесцентные символы: квадратики QR-кодов, ровные земные цифры инвентарных номеров, знаки «Не кантовать, хрупкая вещь, верх там» и маркеры для автоматических погрузчиков. Значки всех цветов радуги привели в восторг даже меня, что уж говорить про толпу солдаток, по которой прошёлся шепоток.
Но вспыхнули не только они. Весь фургон сверкал зелёными указателями, где что лежит, и стрелками пожарного выхода. Вдобавок засияла куртка Клэр — она полыхала янтарно-жёлтыми завитками узоров, линий и символов, а посередине яркими цветами вспыхнул герб.
— Что это? — ахнула Лукреция, прикоснувшись к квадратику с бегущим к выходу человечком.
— Чары чисельников, — уверенным голосом ответил я и громко, чтобы услышали все присутствующие, объявил: — Сейчас буду проклятье матковыпадения снимать. Мутабор! — выкрикнул слово из старой сказки, а затем щёлкнул выключателем. Всё сразу погасло.
— Чары сняты! Можете работать.
— А точно? — раздался голос из толпы.
— Щас в глаз дам! Засияет, — вырвалось у меня. Не хватало ещё новых волнений.
— Что неясного халумари сказал?! — заорала Глория. Задние ряды солдаток аж подпрыгнули от неожиданности. Наконец, женщины откинули задний борт фургона и неуверенно полезли внутрь.
— Этот, этот и этот, — указал я пальцем на нужные ящики. Солдатки осторожно коснулись пальцами железных ручек, словно проверяя, не горячие ли те, а когда ничего не случилось, уверенно подхватили тару и с грохотом железных ножек о днище поволокли к краю. Там стащили на траву и, почёсывая затылки, стали ждать команды. Всё же, не приученные они к настоящей дисциплине, не то, что современные земные армии или хотя бы римские легионы, одно слово — средневековье.
— Меч, — напомнила Клэр, и я закатил глаза. Вот привязалась же!
— Да, моя госпожа. Но сперва нужно разбудить чары чисельников, чтобы попытаться приманить и ослабить демона. Потом и меч зачаруем.
— Мне кто-нибудь объяснит в чём дело? — протянула Лукреция, переводя взгляд то на Клэр, то на меня.
— Сейчас, — произнёс я и сделал глубокий вдох, — её сиятельству нужен зачарованный меч, чтоб победить духа места, а то бросаться с простым клинком на демона — бездарно подвергать себя опасности.
Магесса нахмурилась. Она несколько раз открыла и закрыла рот, словно золотая рыбка, пытающаяся заговорить, и поглядела в сторону ящиков. Затем перевела взгляд на лес.
— Это чары долго делать, ваше сиятельство, — наконец протянула магесса, а я облегчённо выдохнул: тянет время, какая же Лукреция умница!
— Да, — крякнул я и выскочил из фургона. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что вроде бы магесса потянулась за записной книжкой. Ладно, не время разбираться, нужно приводить Андрея в чувство. Но как? Он сейчас в депрессии и пьяный.
Думай, Юра, думай — дятлом долбило в моём мозгу.
Так. Сперва поговорим, а после решим, что делать дальше. Да, именно так.
Я снова метнулся к палатке.
— Андрюха! — закричал, на ходу откидывая ткань входа. — Работа есть!
— Не хочу, — пробурчал лейтенант. Он уже не пил, а сидел, уставившись в раскрытую книжку, изображая очень занятой вид. Книжка, к слову, оказалась словарём и открыта была на первой странице, где, кроме названия, ничего не было.
— Выходи. Бить буду.
— Попробуй, я тебе сам наваляю.
— Ладно, сам напросился.
Я выскочил наружу и помассировал виски. Ну, вот как его подбодрить?
Взгляд сам собой упал на солдаток, а потом остановился на Глории. Точно, я знаю, как его в чувство привести. Главное, чтоб телохранительница не начала возмущаться.
— Гло! — закричал я, но спохватился: уместно ли сокращение? Порывшись в памяти, успокоился. Гло у них означало что-то вроде зажигалки или огонька, как в прямом, так и в переносном смысле.
— Что? — хмуро ответила девушка.
— Готова к деяниям во имя её светлости? — поманил я её.
— Всегда готова! — словно пионерка, вся подобралась телохранительница и шагнула к палатке. А глаза аж засияли, точно жизнь была готова отдать.
Я снова нырнул внутрь, слыша, как за мной, шумно дыша, проследовала Глория. При таком росте на входе ей пришлось сильно наклоняться. А когда девушка вошла, Андрей уставился на неё хмурым до невозможности взглядом. Разные весовые категории, хе! Он хоть мужик и жилистый, и весит побольше моего, но его семьдесят пять килограммов всё равно не идут ни в какое сравнение с сотней с лишним кило у подготовленной стражницы.