— Добавляешь новый слой. — сквозь кашель ответил я.
— Замечательно! Назначаешь пятьдесят высших менеджеров, каждый из которых управляет пятьюдесятью низших, каждый из которых управляет пятьюдесятью обычными людьми. И вот, у тебя машина, которая может контролировать более чем ста тысячами человек. Ты создаешь полицию, у которой будет монополия на насилие. И ты нанимаешь ещё большую армию. И так ты строишь государство. И вот тут случается чудо…
На мгновение он прекратил рычать, переводя дыхание.
— Патриотизм! Государство создает патриотизм. Солдаты готовы жертвовать собой во имя государства. Всё дело в числах — по какой-то причине, чем больше группа, тем легче людям умирать за неё. Это удивительно, Джим. Удивительно! В княжествах нет патриотизма. Ноль! Ни один солдат не хочет умереть за княжество. В Илиаде Гомера, все эти воины, осаждающие стены Трои, собрались туда с маленьких островков. Все эти воины с Пелопонесса, Крита и Итаки. Ты не задавался вопросом, зачем они туда приплыли? За что они отдали свои жизни?
Я мотнул головой.
— Не во имя своего города или острова, нет. Они направились завоевывать Трою ради еды, золота и женщин. И ничего другого. Никакого патриотизма в помине… Но государства — они другие. В глуши Австралии есть городок Герроя. На стенах его старого городского совета в самом видном месте города высечены длинные списки солдат, погибших в дальних и забытых местах планеты… Знаешь, что написано над ними? «Они погибли за Империю». Британскую империю. И всё. Вот эта маленькая табличка является достаточной причиной для миллионов людей ехать неизвестно куда и отдавать там свои жизни. Государство делает это великим и геройским поступком, отдать за него жизнь. Войнам более не надо золотаили женщин. Они готовы отдать свою жизнь просто так. Чем больше группа, тем с большей готовностью люди готовы пожертвовать своей жизнью ради неё. Ты следишь за мыслью, Джим?
К чему всё это?
— Это всё игра размера, — он вскочил на ноги и начал ходить из стороны в сторону. — Меньше пятидесяти — племя. От сотен до десятков тысяч — княжества. Начиная от сотен тысяч — государства… И вот здесь нас ждет вопрос, Джим. Ты готов? Самый важный вопрос. Вопрос, который определяет все остальное.
— Какой вопрос?
Впервые наши глаза встретились.
— Что дальше? После государства…
— После государства?
— Неужели ты думаешь, что государство — это окончательная форма организации групп людей? Что ты просто можешь бесконечно нагромождать слой за слоем бюрократов? Это работает для миллионов. Даже сотен миллионов. Но будет ли это работать для миллиардов?
— И?
— Джим, ты же синтезатор? Ну так вот и синтезируй.
— Что? Человечество еще не придумало ничего более сложного, чем государство.
— Зачем замыкаться на человечестве? На сапиенсе? Посмотри вокруг.
— Посмотреть куда?
— Какая одна из самых примитивных форм жизни? Бактерия. Они сами по себе — независимы. Каждая из них индивидуальна. Своего рода охотник-собиратель, бродящий по саванне микроскопического мира в поиске чего-нибудь съестного. Но вдруг одна из них, маленькая и скромная, научилась очень хорошо окислять глюкозу. Иными словами, сжигать еду и вырабатывать энергию. Вот такая одаренная оказалась эта маленькая бактерия. И сразу за этим, буквально через несколько сот миллионов лет, случилось чудо… Другая, большая и агрессивная, поглотила одну из наших маленьких бактерий. Но не переварила её, как обычно, а оставила жить внутри себя. И они заключили между собой негласный договор — каждый будет делать то, что у него получается лучше всего. Большая будет защищать маленькую и добывать еду, а маленькая будет её готовить. Разделение труда. И этот договор по-прежнему соблюдается, два миллиарда лет спустя. Маленькая бактерия — это митохондрия, которая живет внутри практически каждой клетки любого организма на планете, включая твой. У них собственный геном, они размножаются сами по себе. Но они — часть клетки. Так что внутри каждой клетки есть чужой, много чужих, и они отвечают за приготовление пищи. Вместе с ними клетки намного сильнее и продуктивнее, чем без них. Это симбиоз.
— Семья…
— Она и есть. Дальше — больше. Затем несколько этих больших клеток обнаружили, что если собраться в небольшие группы, можно намного лучше защищаться от хищников, рыскающих вокруг. Так появились колонии, аналоги племен. Чуть позже обнаружилось, что, если разные клетки начнут специализироваться на чем-то своём, например, на создании внешней оболочки, защищающей от внешней среды или, иными словами, кожи, шансы на выживание всей группы становятся ещё выше. Для этого понадобилось больше клеток, так что группа выросла. Так получились многоклеточные организмы — первые княжества. И вот проходит ещё немного времени, у тебя получается огромная группа клеток, в которой есть своя полиция — иммунная система, правительство — мозг, ну и так далее. Иным словом, государство. Гигантская колония из клеток. Джим, вся органическая жизнь — нечто иное, как стремление создать все большую колонию. Ты сам, по сути, ничто иное как одна большая колония из тридцати триллионов индивидуумов. Тридцати триллионов клеток.
Я молча смотрел на него.
— Это эволюционный тренд. Формирование многоклеточных организмов. Строение все больших колоний. Слияние индивидуумов в колонии. Очень неумно идти против природы, Джим. Вместе они более продуктивны. В группах они легко побеждают разрозненных индивидуумов. Чем ты больше, тем ты сильнее. Так же как сначала княжества стерли с лица земли охотников собирателей, а затем государства уничтожили княжества. Размер имеет значение. Группы побеждают. Одиночки исчезают.
Я затряс головой.
— Есть две основные стратегии выживания в эволюционной гонке, — продолжил он. — Можно выжить или конкурируя с другими, или сотрудничая. Иными словами, либо как таракан, либо как муравей. Вся эта жизнь — битва тараканов против муравьев. Индивидуумов против колоний. И муравьи выигрывают, Джим. Суперорганизмы побеждают.
— Суперорганизмы?
— Когда видишь муравья, бегущего по земле, ты думаешь о нем как об индивидууме. И напрасно. На самом деле каждый одиночный муравей — не что иное, как просто одна из клеток многоклеточного организма, колонии. Единственная разница между одним муравьем и одной из триллионов клеток твоего собственного организма — муравьи могут перемещаться, у них есть ноги. Муравей направляем феромонной системой, химическими сигналами. Посылая эти сигналы, колония говорит муравьям, свои клеткам, куда идти и что делать. Каждый раз, когда ты видишь на земле цепочку муравьев, знай, что это не что иное, как рука организма, которой он тянется к еде. Рука огромного организма, прячущегося где-то под землей, в муравейнике. Так что, муравей — это не индивидуум, а просто клетка, которая отдала собственную индивидуальность в обмен на выживание в группе. И поэтому муравьи доминируют в этом мире, владеют им — ведь они суперколонии!
— Владеют миром?
— Выйди наружу, сядь на землю и начни считать насекомых вокруг себя. Из десяти насекомых девять будут муравьями. Они везде. Они доминируют над миром насекомых. А насекомые доминируют над всем биологическим миром этой планеты. И вообще, муравьи составляют до четверти всей животной биомассы планеты. Так что это, как не владение миром? Муравьи — это короли королей. Вершина эволюции. Есть лишь два способа выжить при встрече с ними — ты должен либо двигаться быстрее чем они, либо быть больше, чем они, намного больше. Но среди существ их размера практически ничто не может им противостоять. Также как княжество не может противостоять государству. А теперь скажи мне, как такое ничем, казалось бы, не примечательное семейство насекомых стало столь могущественным и всесильным?
Я старался не слышать его.
— Альтруизм, Джим! — он начал говорить ещё быстрее. — Муравьи ставят интересы группы выше своих. Так же как патриотизм — это оружие государств, альтруизм — оружие суперорганизмов. Альтруизм — патриотизм в квадрате. Муравьи жертвуют своим «Я», и это делает их непобедимыми. Того, кто контролирует альтруистов, нельзя победить. Но альтруизм — неестественный феномен. Практически аномалия.
— Аномалия?
— Представь, ты руководишь группой самоубийц-смертников. Какая твоя главная головная боль? То, что группа постоянно становится меньше. Они жертвуют собой. Убивают себя. Их собственная природа работает против них. И отсюда железное правило альтруизма — каждое пожертвование должно спасать больше, чем одного другого альтруиста. Если ты можешь сделать так, что в твоей группе каждый раз, когда кто-то жертвует собой, он спасает более, чем одного другого члена группы, то ты — властелин мира. Если же меньше — скоро от твоей группы не останется и следа. Просто. Но как приручить альтруизм? Как сделать так, чтобы жертва не была напрасной и спасала более одного члена группы? Как создать стабильную, самовосстанавливающуюся систему людей, готовых умереть за тебя?
Я закрыл глаза.
— Есть два способа. — короткий подошел и снова потрогал мой лоб. Удовлетворенно хмыкнув, он присел и продолжил. — Представь, у твоего отца была мутация. Один из его генов мутировал и он стал альтруистом. Представь также, что у твоего отца и матери было много детей. Половина из них унаследует отцовскую мутацию, ген альтруизма. И так случилось, что ты в их числе — унаследовал ген альтруизма. Ты — альтруист. У другой половины, у половины твоих братьев и сестер, этого гена нет. Это потому, что у большинства животных, вроде человека, ген, который есть только у одного из родителей, будет передан примерно половине потомства. Так что половина твоих братьев и сестер тоже альтруисты.
— А теперь, Джим, представь, что случается катастрофа. Какая-то трагедия. Но у тебя есть возможность пожертвовать собой и спасти своих братьев и сестёр. Предположим, чтокатастрофа маленькая — скажем, автомобильная авария, в которой погибнет лишь один. Жертвуя собой, ты спасешь лишь одного брата или сестру. И сколько альтруистов ты спасешь? Полальтруиста. Ведь из твоих братьев и сестер только половина альтруисты. Но при этом ты убиваешь целого альтруиста — себя самого. И в результате, каждый раз, когда альтруист жертвует собой, в среднем в группе становится на половину альтруиста меньше. Ещё несколько таких жертв, и альтруисты вымрут.
Он все продолжал говорить:
— А что, если катастрофа будет средних размеров, в которой погибнут двое. То есть пожертвовав собой, ты можешь спасти двоих? Сколько из них будут альтруистами? Скольких альтруистов ты спасешь? Два умножить на половину. Равняется одному. Одного альтруиста. И одним целым — собой — пожертвуешь. Тоже не очень оптимистично для альтруистов. И вот только если ты пожертвуешь себя в большой катастрофе, тогда количество альтруистов в группе будет расти. Так что жертва становится оправданной только в больших катастрофах. Маленькие уничтожают альтруистов под корень. Но как часто ты видишь большие катастрофы? Редко. По большей части они все маленькие. Поэтому альтруизм в нормальных условиях исчезает. Но муравьи нашли способ приручить альтруизм.
— Как?
— Гаплодиплоидность. Муравьи развили очень странный способ передачи генной информации. И в результате него ген одного из родителей получают уже не половина, а три четверти потомства. Вот такая аномалия. Так что если ты вдруг оказался муравьем-альтруистом, то не половина, а три из четырех твоих сестёр, а ведь почти все муравьи — самки, тоже будут альтруистами. И вдруг оказывается, что катастрофы среднего размера становится достаточно, чтобы увеличивать число альтруистов. Допустим, ты жертвуешь собой, чтобы спасти двух сестёр. Две трети из них альтруисты, так что ты спасаешь полтора альтруиста, убивая одного. В сухом остатке пол альтруиста. Вот так катастрофы среднего размера вдруг начинают помогать альтруистам распространяться. А катастрофы среднего размера намного более часты. И вот, в мгновение ока, альтруизм распространяется как пожар. Через несколько поколений все становятся альтруистами. И внезапно ты получаешь группу, в которой каждый индивидуум стремится пожертвовать собой ради группы. Никакой патриотизм не идёт с альтруизмом в сравнение. И это то, что случилось с муравьями. Так что гаплодиплоидность — это первый способ приручить альтруизм.
— А второй?
— Увеличить частоту больших катастроф.
— Ты о чем?
— Джим, допустим, тебе надо сделать так, чтобы среди катастроф было как можно больше больших, уносящих жизни многих людей, и тем самым помогающих альтруистам распространяться. Как бы ты это сделал?
И тут я вздрогнул, поняв. Я прошептал:
— Сделать группы большими…
— Не большими, а концентрированными. Увеличь концентрацию людей так, чтобы даже незначительная автомобильная авария уносила много жизней. Какая плодородная почва для альтруизма. Каждая жертва спасает множество жизней. Посмотри на Японию — очень высоко концентрированное общество. Не замечаешь никаких параллелей? Каких-нибудь особенных альтруистов?
— Камикадзе! — воскликнул я. — Не хочешь ли ты сказать?…
— Именно. Япония была первым прототипом человеческого суперорганизма, человеческой муравьиной колонии. Но у Японии не хватило размаха. Слишком маленькая территория. Очень концентрированная, но маленькая. И поэтому они так и не смогли развернуться в полномасштабный суперорганизм. В отличие от Китая.
Я затряс головой.
— Китай — это суперорганизм. Мы построили общество новой эпохи — первый человеческий суперорганизм. Мы — следующая ступень эволюции человека. Будущее человечества. — тень улыбки промелькнула на его губах.
— Ты хочешь сказать, что китайцы — муравьи?
— Не в биологическом смысле, разумеется. Мы по-прежнему сапиенсы. Но наша группа устроена по тем же принципам, что и социальные насекомые. Насекомые-альтруисты. Мы — первый человеческий муравейник. Первый человеческий суперорганизм. Вершина эволюции!
— Не может быть!
— Когда ты последний раз видел группу людей, общество, контролирующее рост своего населения? В природе обычного человека заложено бесконтрольное размножение. И любая группа растет в геометрической прогрессии пока есть ресурсы, ну либо пока группа не стареет и не выдыхается. И это основное преимущество муравьиных колоний, поскольку в них размножается только королева, они контролируют свой размер.
— А Китай?
— Политика одного ребенка. Мы контролируем численность, не разрешая женщинам иметь более одного ребенка. Иногда двух. Но численность населения это просто. А ты попробуй контролировать соотношение количества мальчиков и девочек. Немного кто, кроме муравьев, способен на это. Муравьи определяют пол, оплодотворяя клетку. Если клетка оплодотворена, то это самка. Если нет, то самец.
— А Китай?
— С помощью абортов. Традиционно все хотели иметь как минимум одного мальчика — наследника. Но что делать, если ребенок — девочка, а второго ребенка иметь нельзя? Так что у девочек в Китае мало шансов. Как только УЗИ показывает, что ребенок — девочка, женщины в этот же день идут на аборт. Каждый год рождается девять с половиной миллионов мальчиков, и лишь чуть больше восьми миллионов девочек. И, заметь, это даже не группа делает. А сами женщины. Так что человеческий суперорганизм способен контролировать соотношение полов, также как и муравьиный.
— Альтруизм, контроль над ростом населения и соотношение численности полов. И всё? И из этого ты делаешь вывод, что Китай — суперорганизм?
— Мы построили феромонную систему, практически идентичную муравьиной. Видел людей, слепо идущих по улице, полностью погруженных в свои телефоны? Они постоянно подключены к центральной системе. Муравьи управляются химическими сигналами. Люди же управляются сигналами через телефоны. Средства коммуникаций разные, но принцип работы одинаковый. Но человеческая феромонная система пошла даже дальше. Теперь система ведёт диалог с каждым конкретным человеком. Она знает о человеке всё и может вызвать практически любое поведение. И если человек по каким-то причинам отклонится от необходимого поведения, система это мгновенно увидит и примет меры. Супербыстрый двусторонний способ коммуникаций, присоединяющий каждого индивидуума к системе. Эта система и есть наша феромонная система. И она даже лучше, чем у муравьев.