— Подожди, но в других странах тоже есть такие системы.
— Жалкое подобие. Хотя и они идут в том же направлении. Я же говорю, это будущее всего человечества. Китай просто идет на несколько шагов впереди. И потом, у них нет системы самоконтроля.
— Самоконтроля?
— Ты видел камеры наблюдения на улицах? У нас их теперь почти миллиард. Они повсюду. И все они подключены к центральной системе. Той самой, которая управляет действиями людей через телефоны. И эти камеры способны с абсолютной точностью распознать личность человека. Так что, даже если ты попытаешься отключиться от феромонной системы, она всё равно будет знать, где ты и что делаешь. Любой индивидуум постоянно под наблюдением группы. И знаешь, что происходит, когда человек знает, что за ним наблюдают?
— Что?
— В университете Ньюкастла было кафе самообслуживания. Подразумевалось, что все будут сами брать себе кофе и печенье и сами же платить в коробку для денег. И угадай что? Люди постоянно не платили. Уж что они ни делали — и угрозы, и воззвания к совести — ничего не помогало. Но там мимо шел психолог, и он сделал простую вещь. Он распечатал изображение глаз — просто глаз! — и повесил над коробкой. Все стали платить! Абсолютное, автоматическое следование правилам. Просто, когда люди думают, что за ними наблюдает группа, они автоматически, подсознательно меняют своё поведение. Подчиняются.
— И в Китае все под постоянным наблюдением…
— Что ещё более важно, каждый в Китае думает, что он под постоянным наблюдением. И, хочет не хочет, меняет своё поведение. Теперь они все подчиняются. Автоматически. Это становится нормой. Даже полиция становится ненужной. Люди делают то, что они думают группа ждет от них. Представляешь, на сколько более продуктивным является такое общество? Ни конфликтов, ни разногласий. Все подчиняются. Как ты можешь противостоять этому? — короткий задыхался от возбуждения. — Мы построили первый в мире Паноптикон! Мечту Джереми Бенхама.
— Паноптикон?
— Тюрьму, которая не нуждается в охранниках. Где все подчиняются, просто потому что думают, что за ними наблюдают. Вот! — он открыл чемоданчик и достал поблекшее черно-белое фото. — Вот, охранник в центре видит всех, но заключенные не могут видеть охранника. Они даже не могут знать, если ли вообще он или нет. И все заключенные ведут себя как этого требуется. Все подчиняются, автоматически…
— Потому что думают, что за ними наблюдают…
— Муравейник. Суперколония! Суперорганизм нового поколения! — он закричал, подняв сжатые кулачки к потолку. — Это неизбежность! Эволюционная конвергенция! Если есть что-нибудь, что дает организму существенное преимущество, это что-то будет изобретено эволюцией множество раз. И каждый раз независимо от предыдущих. Просто потому, что это что-то приносит пользу. Возьми, к примеру, глаз — один из самых сложных инструментов в природе. Только сетчатка состоит как минимум из пятидесяти разных видов клеток. И, тем не менее, эволюция изобретала его множество раз. У осьминога глаза очень напоминают по строению человеческие, но появились они совершенно независимо.
— Глаза дают преимущество, и поэтому они появляются, изобретаются?
— Всё, что даёт преимущество, изобретается природой снова и снова. И с суперорганизмом тоже самое. Эта форма организации группы дает гигантские преимущества. Собственно, поэтому муравьи и занимают четверть биомассы животных. А с термитами и пчелами, которые тоже суперорганизмы, так будет вообще половина планеты. И заметь, большинство из них пришли к суперорганизму независимо друг от друга!
— Разве муравьи и термиты не родственники?
— Вообще никакого отношения друг к другу они не имеют! Термиты произошли от тараканов. Муравьи от ос, много миллионов лет позже. И все они создали суперорганизмы независимо друг от друга. А теперь настал черед человека. Вот и всё. От бактерии к многоклеточным организмам. От племен к суперорганизмам. От простого к сложному. От индивидуумов к колониям. Это природный тренд. Ему невозможно противостоять.
— Так же как солнце сливает индивидуумов в группы, водород в гелий… — прошептал я, закрыв глаза.
— Люди привыкли считать себя индивидуалами. Личностями. Со своими собственными целями и идеями. Как же это неэффективно, нецелесообразно, Джим! И вот, наконец-то, они стали частью, клетками большого организма. Суперорганизма, который невозможно победить.
— Есть ли… — я прошептал, в ужасе уставившись на него, — есть ли шанс спастись?
— Спастись? У одиночки? — в голос рассмеялся он. — Полиция присматривает за клетками. Также как и иммунная система. Иногда какая-нибудь безумная клетка, одиночка, пытается восстать и освободиться, но у неё одна судьба — быть уничтоженной иммунной системой… Да, бывает так, что кому-то удается улизнуть, обмануть систему. Знаешь, что тогда происходит?
— Что?
— Такая клетка начинает бесконтрольно воспроизводиться. Начинается восстание. Это рак.
— Рак?!
— И организм погибает. Вся колония погибает. Рак — это восстание одиночки против системы, колонии, общества. Восстание против главного процесса в природе — построения всё более сложных систем. Муравьи, пчелы, человек — просто ступени этого процесса. И надо быть идиотом, чтобы идти против него. И поэтому то у тебя нет будущего, Джим. Ты одиночка. Повстанец. Раковая клетка. И ты должен быть уничтожен. Мы на правильной стороне эволюции. Нас не остановить. Самоуправляющееся альтруистическое общество. Китай — вершина эволюции. Суперорганизм нового поколения! Будущее всего человечества! — вскочил он и пророкотал, воздев руки вверх.
— Муравейник, — прошептал я.
— Суперорганизм. Мир будет наш. Будущее грядет. Мы победили, Джим! Мы победили! — он триумфально смотрел вверх сверкающими глазами. Затем он развернулся и сказал внезапно спокойным голосом. — А тебе пришло время умереть.
Глава 8
— Джим, пора умирать, ты готов? — короткий спросил и сделал шаг назад.
— Готов?! Как к этому можно быть готовым? — я вжался спиной в стенку.
— Понять смерть. Самый большой обман в мире.
— Обман?
— Ты не знал, Джим? Все эти твои деньги Павлова, собаки с мячом… Вся это ерунда. Неужели ты, группоненавистник, не разгадал их самый главный обман?
Меня затрясло.
— Почему группа, общество не хочет, чтобы ты думал о смерти, Джим? Почему это табу? И почему её так боятся? И почему, когда приходит время умирать, вот как сейчас, они обнаруживают, что не жили? И все идут по стопам Ивана Ильича. И, как и он, кричат все свои последние дни. Кто про себя, а кто во всю глотку. И знаешь почему?…
Он подошел чуть ближе.
— В последний момент они начинают чувствовать…
Он замер.
— Что?
— Джим, скажи, что человек больше всего не любит делать?… Что люди ненавидят делать?
Мы смотрели друг на друга.
— То, что их заставляют! Вот что они ненавидят! Если хочешь, чтобы человек возненавидел что-то, заставь его это сделать. Как Том Сойер с забором, только наоборот. Люди убеждены, что они должны жить. Обязаны. С детства им внушают, что они должны жить. Ради других. Что они должны человечеству. Они всё время что-то кому-то должны. Жизнь — это обязанность. И вся жизнь проходит из-под палки. Ты должен жить! Это приказ. У тебя нет выбора! Даже не думай о смерти. По ту сторону ждет суровый судья. Судный день! Ты должен жить. Суицид — это преступление!
— Черт побери… — я закрыл глаза.
— У тебя отбирают право уйти из жизни. Заставляют жить. Запирают в этой клетке, клетке жизни. И ты живешь как заключенный, каждую минуту ненавидя эту клетку и себя. Но узнаешь об этом лишь в последний момент… Если вообще узнаешь…
Короткий замолк.
— И?
— Есть только один способ вырваться…
— Какой? — воскликнул я.
— Понять, кто ты…
— И кто же я?!
— В компьютере есть специальная карта, созданная лишь для того, чтобы обрабатывать видео. Видеокарта. В твоем мозгу есть специальный устройство, которое моделируетбудущее. Оно создано лишь для того, чтобы предсказывать будущее. Модуль предсказания будущего. Знаешь, чем ты отличаешься от других животных? Они живут настоящим моментом. Они не могут предугадать будущее. У них нет этого модуля. У твоего мозга есть. Когда-нибудь видел, как генералы разыгрывают сражения игрушечными солдатиками на картах? Они рассматривают все возможные сценарии, ищут наиболее подходящий. Примерно тоже делает твой модуль. Так что этот модуль предсказания будущего — это очень полезная для выживания штука. Благодаря нему можно избежать кучи ошибок. Он позволяет выжить. Мы потомки тех, у кого был хороший модуль предсказания будущего.
— И?
— Как оказалось, у этого модуля есть побочный эффект. В какой-то момент предсказания сорвались с цепи. Превратились в мысли и мечты… В воображение. В разум… В нас. Мы лишь продукт деятельности этого модуля. И ничего больше. И знаешь, что это означает?
— Из пепла, в пепел… — прошептал я.
— Из ничего в ничего. Мы звездная пыль. Что происходит с душой компьютера, когда ты выключаешь его и сдаешь в утиль? То же будет и с тобой. Так что там, по ту сторону, ничего нет. И неопределенность уходит. Больше нечего бояться. Потому что там просто ничего нет. Судного дня нет. Некому тебя судить. Никому нет до тебя дела. Ты не будешь заперт навечно в каком-то склепе. Ада нет, рая нет. Ты, модуль по предсказанию будущего, просто перестанешь существовать. И ты никому ничего не должен. Несуществование это свобода. Полная свобода. И когда ты это поймешь, ты начинаешь жить не потому, что должен, а потому, что тебе это нравится. Свобода!
Он перевел дыхание.
— Когда Будда понял это, он, наконец, выдохнул. Это был его «у-ф-ф», выдох. Он понял, что он не должен жить.
— У-ф-ф…
— Он назвал это нирваной. Что буквально означает «выдох».
— Свобода… свобода, — шептал я. — Ты принадлежишь себе. Ты не должен жить. Поняв смерть, ты начинаешь жить…
— Лучше не скажешь, Джим. Смерть — не враг. Она друг. И сейчас пришло время умереть. Прощай, Джим. — короткий на мгновение замолчал, и затем прорычал. — Встать!
Дверь распахнулась и два охранника вошли, шагая в ногу. Через несколько секунд снова раздалось приказание:
— Я сказал, встать!
Слова доносились как сквозь туман. Охранники поставили меня на ноги и связали мне руки за спиной. Вдруг стало темно — сзади мне на голову накинули мешок.
Наконец-то… эта история подходит к концу…
Меня вели по коридору. Тяжелые шаги охранников гулким эхом разносились вокруг. Один шел впереди, другой замыкал сзади. Каждый раз, когда мы проходили очередную дверь, процессия останавливалась, и первый сначала открывал, а замыкающий закрывал дверь. Так мы шли как корабль, проходящий через шлюзы, один за другим. Короткий шел за мной, тяжело сопя, и бубня, снова и снова:
— Бунт. Это бунт, Джим!
И затем, вдруг:
— Папа!
Вспышка ослепила. Сопение исчезло. Я сидел в церкви. Девочка в шляпке с синей лентой сидела на скамейке передо мной. Вдруг она обернулась, и я увидел её лицо.
Мария!
Она смотрела на меня, улыбаясь, положив подбородок на спинку скамейки. Как всегда, когда она смеялась, на левой щеке у неё была ямочка.
Мария, что же я наделал!
Последняя металлическая дверь тяжело лязгнула и открылась. Снаружи ворвалось щебетанье птиц. Я споткнулся через порог.
Прости, Мария. Прощай!
Я начал считать секунды. Один, два, три…
Раздался щелчок металла, и последнее, что я услышал был рык:
— Бунт!!!
Выстрелы оглушили. Моё тело соскользнуло на бетон. Я ждал боли, но вдруг мешок с головы слетел, и я увидел короткого, рывками развязывающего мне руки.
— Поспеши, — он прорычал.
— Что? — мысли были в тумане. Я задыхался в кашле.
— Нужно, чтобы ты поспешил. Иначе всё это будет напрасно. — он кивнул в сторону.
Я оглянулся, жмурясь от дневного света. Тела охранников распластались рядом с массивной железной дверью. Из-под ближайшего расползалась бордовая лужа.
— Вставай. Не мешкай. — он подталкивал меня. В лучах солнца на его лице высветились глубокие морщины. Как же он, оказывается, стар!
Он указал на небольшую дверь в стене, окружающей двор.
— Ты должен найти Марию. Она в опасности. У тебя нет времени. Вперед. Поспеши!
— Моя дочь мертва. Японцы убили её. Ты сам это знаешь. Я не послал сообщение. Оно не прошло.
— Сообщение дошло, — сказал он.
— Это не может быть… Оно не прошло. Я видел сам.
— Джим, японцы выпустили её месяц назад в Сан-Франциско. Они получили твоё сообщение.
— Это невозможно. Я сам видел… Оно не прошло.
— Не прошло. Но его отправили ещё раз.
— Как! Кто?!
— Я.
— Ты?! — я резко развернулся, стоя на коленях.
— Да.
— Кто ты?! — в голове все поплыло…
— Это неважно. Я увидел твое неотправленное сообщение.
— Но почему?
— Бунтарь, Джим. Повстанец… — короткий, покачиваясь, прошагал к телам и подобрал с них два магазина патронов.
— Бунтарь?
— Я был бунтарем, как и ты, — сказал он, протягивая мне свой пистолет и патроны. — Мы оба сделаны из одного материала. Мы части одного. В тебе я узнал себя тридцать лет назад. Я шел по тому же пути. Пути бунтаря. Пути восстания.
— Восстания против чего?
— Против колонии, Джим. Существует ли Я? Или мы безымянная каша, расходный материал колонии? Лишь одна из бесконечных клеток безразличного к нам организма? Так что хватит тратить время и иди спасай Марию. Ты представления не имеешь, как мало у тебя времени.
— Но ты? Ты же управляешь этим обществом? Как ты можешь быть бунтарем? Тебя не контролируют. Контролер это ты!
— Какая разница? Я все равно бессмысленная, крохотная часть этой огромной машины. Механизма, который меня прожует и выплюнет. Также как выплюнула Ли. Для неё одиночки ничего не значат, Джим. — он вздохнул. — Послушай, тебе надо бежать. Хотел бы я, чтобы у нас было время поговорить, но тебе надо бежать. Мария в Сан-Франциско, одна. Она в опасности. Их система тоже распалась на части.
— Тоже? — спросил я, непонимающе.
Он подошел к двери и отрыл её. Найдя силы, я добрался до двери.
Бункер находился на холме, с которого открывался вид на весь город. Где-то вдалеке блестела широкой лентой река Янцзы. Небоскребы уходили за горизонт во все стороны, насколько хватало глаз. Слева, за рекой, висело солнце, готовое скатиться в закат.
Черное солнце.
На западе висела плотная пелена, непроницаемая, как если бы там была ночь. Полыхали небоскребы, ряд за рядом исчезающие за горизонтом, объятые пламенем до самых крыш. Как стадо полыхающих жирафов, они неслись прямо на нас. Порывы ветра раздували пламя, относя черный шлейф в сторону. Звенящая тишина давила, не давая поверить глазам.
— Китая больше нет, Джим, — сказал короткий за моей спиной.
Я медленно обернулся.
— Китая больше нет, — повторил он. — Страна исчезла. Система рухнула в одночасье. Пекин пал вчера. Нанкин падет сегодня.
— Пекин пал?! Как?… А как же суперорганизм? Как же непобедимый суперорганизм? Муравьиная колония?! — меня всего трясло.
— Знаешь, что происходит, когда у муравьиной колонии перестает работать феромонная система? Когда колония более не может посылать сигналы?
— Что? — я зашелся в приступе кашля.
— Она распадается. В Круге Смерти. Колония рассыпается, дезинтегрируется. В одно мгновение. Зоя убила Китай.
— Зоя?
— Чтобы уничтожить суперконцентрированную группу, достаточно перерезать коммуникации. Вирус сделал именно это. Без интернета нет поставок еды. Голодные бунты мгновенно охватили провинции. Эта территория и в мирное время не может прокормить и миллиарда человек. А в неразберихе голодных бунтов обречены практически все. Миллиард человек не доживет до конца этой недели, Джим. Остальные умрут чуть позже.
— Армия, полиция?
— Исчезли. Также как чиновники. Полицейские просто не пришли на работу. Армия охраняет себя и свои пайки. Видишь пожары по ту сторону реки? Это волна мародеров из Хефея. Не далее, чем через пару часов она будет здесь. Это капкан, Джим. Единственный выход — Шанхай. Но и он падет.
— Когда?
— Скоро.
Синева на востоке резала глаза. Но мгла, резкой линией рассекая небо, уже нависла над ней.
— А ты? Какой твой план?
— Остаться здесь. Я слишком стар, чтобы снова идти в бунтари. Чтобы снова быть тараканом. Это мой конец. — он вздохнул, глубокая морщина прошла по его лбу. — Но я не хочу, чтобы моя история закончилась здесь. Я рассказал тебе всё важное, о чем узнал за жизнь. И передал знание тебе. Не дай ему исчезнуть. Передай его дальше, Джим. Передай! Найди способ. Теперь ты это я.