— Кто ты, Фил? — спросил я, хотя уже знал ответ. Он расстегнул верх рубашки. Хвост красного дракона обвивал его плечо. Якудза.
Две волны столкнулись, взметнув вверх стрелы белой воды. Спустя мгновение дошел гулкий удар и песок задрожал.
— Фил, ничем не могу помочь.
— Почему? Я же не государство.
— Ты хуже. Те уничтожают людей хотя бы неосознанно. Ты же делаешь это специально. Ты чистое зло, Фил. Ничем не могу помочь. Прощай.
— Хотя бы послушай, что я скажу. Я расшифрую тебе сообщение и…
— Ничем не могу помочь, — повторил я отстраненно. — Прощай.
— И даже Бриджит Клэнси тебя не переубедит?
У меня сперло дыхание. Бриджит…
Бриджит отравила себя сто лет назад, после того как её любовник, и одновременно муж её сестры, погиб под завалами золоторудной шахты неподалеку отсюда, в Чартер Тауэрз. Её могилу, затерянную посреди пустыни, я превратил в банковскую ячейку — под памятником, поставленным её сестрой, хранилось моё золото.
Я уставился на бурлящие волны, не в силах двинуться, пытаясь осознать новую реальность.
Золото у японцев. Теперь я бродяга без единого цента.
— Ты умеешь выбирать советчиков, но мой ответ по-прежнему нет. Уходи.
— Боюсь, тебе все-таки придется помочь нам, Джим. У тебя нет выбора, — сказал он, доставая телефон. Когда он нажал на кнопку, я увидел столь знакомое лицо.
— Папочка?
Тишина, и затем…
Мой левый кулак был нацелен в висок, ногой я готовился нанести удар в тело. Но вдруг я сам очутился на песке, левая рука намертво зажата за спиной. Я не мог пошевелить и пальцем.
— А-ааа! Чего ты хочешь? — прорычал я.
— Ответ. Достань информацию.
— Я достану любую информацию, но ты должен сначала освободить Марию.
— Сразу после того как ты распутаешь наше дело. Извини, другого способа нет.
Пилот с серым, излучающим смерть автоматом узи, встал в десяти шагах напротив. Фил отпустил мою руку.
— Я сделаю… — я приподнялся на коленях, раздавленный и разбитый. — Я сделаю все, что нужно.
— Знал, что могу на тебя положиться, — сказал он спокойно, прислонившись к дереву поодаль. — Правила простые. Ты получишь свою дочь после того, как мы получим ответ на вопрос.
— На какой вопрос?
— Является ли Зоя оружием китайцев? Кто создал её? Готовятся ли они сбрасывать казначейские облигации?
— Столько вопросов!? — воскликнул я в отчаянии.
— Это по сути один и тот же вопрос. Началась ли война?
Я смотрел на него, но теперь передо мной сидел совершенно другой человек. Расслабленность исчезла. Вместо дружелюбного лица была маска белого медведя, на которой не читалось ни единой эмоции. Лицо, не показывающее ничего, кроме решимости и безразличия.
— А если ответ неправильный?
— Тогда Мария умрет, — сказал он, беря сверток, протянутый ему пилотом. Сняв обертку, он бросил содержимое на песок. Боль вывернула меня наизнанку. Передо мной лежала рука с темным рубином цвета крови.
— Нельсон, Нельсон! Прости меня… Прости! — я потянулся к руке, рыдая. — Зачем? За что?! За что ты убил его?
— Зато теперь ты знаешь, что ответ должен быть правильным. Извини, но это было необходимо. Одна жертва, чтобы спасти тысячи. Но не забывай, что, если ты потерпишь неудачу, я погибну. Мы в одной лодке, Джим. И на твоем месте я бы собрался и начал искать ответ. Да, ты потерял Нельсона, но у тебя ещё есть Мария. И каждой минутой, пока ты тут плачешь, ты отнимаешь у неё день жизни. Иди и найди ответ.
— Но как… Как ты узнаешь… Правильный ответ или нет? — я задыхался от безысходности.
— Мы подождем неделю. Если казначейские бумаги упадут на 10 %, значит, китайцы продают. И когда мы получим подтверждение, отпустим Марию.
— А если… он окажется неправильным?
— Тогда, боюсь, ты более её не увидишь. — сказал он равнодушно.
— Это же невозможно!! За что? Почему ты с ней так поступаешь? На такие вопросы невозможно получить точные ответы. В них слишком много неизвестных. Ты опять играешь в игру, и на кону жизнь!
— Вот поэтому нужен ты — слишком много неизвестных. Иди и найди ответ. Распутай это дело. Ведь ты так хорошо это делаешь. Другого пути нет. Прости, но ты и твоя дочь оказались в жерновах этой большой игры. И с этим ничего не поделать. Найди мне ответ. И помни — это честная игра. Ты ошибешься — я тоже умру. Это честная игра.
Он замолчал, наблюдая за мной.
— У тебя три дня, — он посмотрел на часы. — В полдень субботы по токийскому времени Марии не станет.
— Нет! Это невозможно! — закричал я, — это просто физически невозможно! Уйдет целый день, чтобы только выбраться с этого острова. Начинается прилив… Дорога будет затоплена. Это ловушка!
— С собой я тебя взять не могу, прости. Выбирайся сам. У нас нет времени. Зоя уже повсюду. Через неделю всё это уже будет неважно. И поэтому нужен ты. Не знаю, как ты это делаешь, но только ты можешь найти ответ вовремя.
— Не смогу. Никто не сможет.
— Времени осторожничать нет.
— Ууу…, — я взвыл от боли. — Как я найду тебя?
— Отправь ответ по этому номеру, — он бросил на песок квадратный кусок картона.
— Как проверить, что ответ получен?
— Придет подтверждение.
— А… А если номер будет выключен?
— Это триллион долларов и моя жизнь. Он будет включен. Просто отправь ответ.
— Как я могу быть уверен, что ты отпустишь Марию?
— Никак. Но выбора нет. Вот твоё золото — все сто двадцать один килограмм, — он кивнул пилоту, и тот, закинув автомат за спину, начал выгружать деревянные ящики. — И в добавок пятьдесят килограммов на текущие расходы. Этого должно быть достаточно.
Пилот сложил на песке три одинаковых ящика, сел в кабину и запустил двигатели. Фил подошел на несколько шагов.
— Не забудь — суббота, полдень, токийское время. Крайний срок. — он перекрикивал нарастающий гул мотора.
— Будь ты проклят! Будь ты проклят!!
— Да, и еще, — добавил он, спиной отступая к вертолету, — учти, что сообщение существует. История про ДНК — это правда. Оно существует.
— Фил, — я крикнул, когда он уже начал забираться в вертолет. Рукой он прятал глаза от песка, взвивающегося буранами. — А Бог? Он тоже? Тоже существует?
Он что-то выкрикнул, но рокот мотора заглушил слова.
Глава 4
Что делать? А-а-а! Что делать? — причитал я, сидя на коленях, судорожно сжимая карточку обеими руками. Меня трясло. Одна и та же мысль скакала по кругу без остановки. Отчаяние поглотило целиком.
Но слабый голос рассудка стал постепенно пробиваться через завесу паники.
Теряешь время. Соберись. Спрячь номер в надежное место.
Я вскарабкался на ноги, добрался до машины и кривым, дрожащим почерком написал номер телефона на всем, на чем можно писать.
Хорошо. Теперь пульс.
Сердце стучало, вырываясь из груди. Разум загнанной крысой метался из угла в угол, бесконечно прыгая от ярости к отчаянию и обратно, не способен ни на чем сконцентрироваться.
Медленно выдохни. Ещё медленней. Быстро вдохни. Каждый выдох медленнее, чем вдох. Ещё медленней. Ещё. Ещё!
Я практически удушил себя этим старым приемом. Но, как и всегда, он сработал. Теперь, успокоив тело, разум мог взяться за дело.
Самым срочным вопросом был прилив. Менее чем через час эти сто километров песка, камней и оврагов превратятся в океан, станут непроходимыми. Всего час там, где нужно как минимум три. Вдруг я кожей ощутил как остров, превращаясь в осьминога, своими цепкими щупальцами обхватывает меня.
Капкан, это смертельный капкан! Нужно как-то проскочить к парому! Вперед, Джим! Оставшееся продумаешь в дороге.
Я подтащил ящики к машине и забросил их на заднее сиденье. Затем бросился за руль и вдавил педаль газа в пол.
Задача была невыполнима. Это было ясно с самого начала. Но чем больше я о ней думал, тем ещё безнадежнее она казалась. Ещё никто, ни один синтезатор не находил Планка в Китае. А Планк был единственным, кто мог распутать это дело.
Когда Макс Планк обнаружил, что материя и энергия вокруг нас состоит из квантов — иными словами, что они не как вода, которую можно делить бесконечно, а как кирпичи — многие университеты пригласили его провести лекцию о своём открытии.
Почти год он провел в поездках из одного университета в другой, и практически всегда его сопровождал один и тот же шофер. После одной из лекций шофер пошутил, сказав, что он уже столько раз слышал эту лекцию, что и сам мог бы её преподавать. Планк сразу же согласился.
В университете Мюнхена шофер вышел на сцену, представился Планком, и рассказал стандартную речь. После этого он справился со всеми обычными вопросами, ответы на которые он слышал уже не раз. И никто, ровным счетом никто не заметил подмены. Лишь на нестандартном техническом вопросе правда вскрылась.
Есть два типа людей: шоферы и Планки. Шоферы запоминают речи и стандартные вопросы. Они строят связи и знакомства, получают дипломы и сертификаты. Они понимают, что людям свойственно слепо полагаться на бренды, и поэтому шоферы учатся превращать свое имя в бренд. Они знают, как побеждать в бюрократической борьбе. Шоферы создают ученые советы, профсоюзы и всесильные ассоциации. Они умеют говорить уверенно и профессионально, выступая перед публикой с великолепными речами. Они умеют убеждать.
Но они пусты.
Выплыв за буйки, шоферы становятся беспомощны. Способные казаться столь убедительными объясняя прошлое, они ничего не знают о будущем. У них нет понимания. Не зная глубинной сути предмета, они полагаются на запоминание, притворство, имитацию. И ещё они много говорят, создают шум и помехи. Первая задача синтезатора в любом сложном деле — отсеять шум, создаваемый шоферами.
Настоящее понимание есть только у Планков. Они нутром чувствуют суть вещей и могут предсказать будущее. Вторая задача синтезатора — найти Планка.
Но проще сказать, чем сделать. Они редки, реже чем золото. Но даже не в этом дело. Хуже всего, что они прячутся, скрываются. Чтобы выжить, спастись от безжалостного истребления шоферами.
Практически в любом профессиональном сообществе как минимум 99 человек из 100 — шоферы. Ученые, журналисты, архитекторы, финансисты, артисты, инвестиционные аналитики — практически все лишь имитаторы и притворщики. Большинство даже не осознают, что они шарлатаны. Шоферы прячут эту горькую правду в первую очередь от самих себя. В конце концов, кому нравится чувствовать собственную никчемность?
Шоферам комфортно среди подобных, таких же как они. Но если вдруг появляется Планк, сразу становится понятно — кто есть кто. И поэтому шоферы мгновенно, рефлекторно на него нападают, пытаются перегрызть горло. Любое профессиональное сообщество первым делом искореняет Планков, и поэтому это последнее место, где синтезатор должен их искать.
Планки неуловимы. Как редкий вид на грани исчезновения, они прячутся, стараясь не появляться на радарах. Работая независимо, в тени, они невидимы для окружающего мира. Они античастицы человеческого мира, живущие в своей, параллельной реальности.
У каждого синтезатора свой способ поиска Планков. И каждый держит его в тайне как зеницу ока. У меня был радар Планка — система распознавания человеческих античастиц. Копаясь в потоке информации, она их находила, отфильтровывая в бескрайнем море шоферов. И так я распутывал дела.
Но чего я не мог сделать, как бы ни старался, это найти Планка в Китае. Поднебесная оставалась терра инкогнита, Эверестом мира Планков. Китайские Планки — это уже не просто античастица. Они что-то другое, принципиально неуловимое, как бозоны Хигса — ты чувствуешь, что они существуют, но они все время ускользают, не оставляя следа.
Как найти Планка за три дня там, где не смог это сделать за десять лет?
Прилив упорно и беспощадно приближался. Каждая волна слизывала новый кусок сухого песка, тесня машину к скалам и булыжникам. Океан загонял меня как волка загоняет свора собак, оставляя все меньше места для маневра. Но я старался не думать о том, на что не мог повлиять.
Удар! Машину подбросило, и в свободном падении я вцепился в руль. Всем весом железа передние колоса рухнули на песчаную дюну, издав глухой, утробный скрежет. Я рывком переключился на пониженную передачу, но было поздно. Машина встала и колёса начали вращаться впустую, лишь беспомощно завывая. Заглушив двигатель, я выскочил и обежал вокруг, пытаясь оценить ущерб.
— Дьявол!
Машина сидела на брюхе, в самом центре песчаной ловушки, прямо на пути прилива. С каждой волной вода подползала все ближе и ближе. Через десять минут, не более, онабудет здесь. И как только первая волна коснется колеса, пиши пропало. Железо уйдет в песок, а я застряну здесь. Навсегда.
Ждать помощь было неоткуда. Понимая всю тщетность надежды, я всё же судорожно оглянулся. Бескрайность пустыни давила, как будто из неё выкачали весь воздух, делая всё вокруг столь незначительным и безнадежным. Лишь бурлящая пена прибоя поглощала белёсый песок, подкрадываясь все ближе и ближе. Человека не существовало. На этой планете я был один.
Вдруг мышцы начали деревенеть. Первобытный страх, страх полной беспомощности сковывал. Не отдавая себе отчет, я забрался в машину и взвыл, как попавший в капкан зверь.
— Пап, я знаю, что страшно, — голос Марии вдруг возник внезапно, из ниоткуда. — Не сдавайся. Это твоё задание. Найди способ.
Никогда ранее Мария не говорила со мной так, напрямую. Но её голоса оказалось достаточно, чтобы вывести разум из пике. Способность мыслить постепенно вернулась.
Ты тратишь время напрасно. Время, которого у тебя нет. Вставай, Джим! Заставь себя. Найди способ.
Я выхватил из багажника лопату и бросился к колесу, ближнему к воде. Лопата вгрызалась, рывок за рывком отбрасывая сухой песок в сторону. Но так просто отдавать свою добычу дюна не хотела — песок каждый раз срывался, снова наполовину заполняя яму. Скоро стало ясно, что вызволить колеса из плена до прилива никак не успеть. Песок поглотил их целиком, съел без остатка. Я не смел обернуться, но соленые капельки воды уже оседали на моих губах.
Все пропало.
Думай. Думай быстро! Я изо всех сил укусил себя за кулак. Всплеск боли перекрыл отчаяние и на секунду вернул ясность мысли. Нужна какая-то поддержка, плоскость, чтобы подложить под колеса.
Я быстро осмотрелся, но вокруг не было ничего, решительно ничего. Ни дерева, ни коряги, ни подходящих камней. Я был посередине белой дюны. Лишь вдалеке, в раскаленном воздухе миражом мерцали истертые ветром валуны. Ни один из них не был так близко, чтобы пытаться дотянуть лебедку.
За мгновение до того как отчаяние снова поглотило меня, взгляд уперся в три деревянные ящика, штабелем сложенные на заднем сиденье. Распахнув дверь и уперевшись ногой в сиденье, я вытащил верхний. Он впился в песок, наполовину в него зарывшись. Блестящие слитки внутри лежали рядами, переложенные тканью из шерсти. Тонкие, как плитки шоколада, контрабандные слитки из Гонконга переливались изящными драконами и иероглифами. Между ними вразнобой лежали чуть красноватые, грубые как эксперимент какого-то неряшливого пекаря, кирпичики с печатью Банка Австралии. Все они были маленькие, не более нескольких килограммов каждый, некоторые завернуты в тряпки. Лишь сбоку особняком лежал массивный кирпич. Японское золото.
Я оглядел ящик, но только дно было достаточно большим. На нем гвоздями были прибиты поперечные доски — идеальная опора. Схватившись за торчащий угол, я опрокинул ящик и слитки посыпались, сгрудившись в пирамиду. Нескольких ударов коленом оказалось достаточным, чтобы выломать днище, и скоро у меня в руках были все три доски.
И тут я подпрыгнул. Волна нахлынула сзади, обволокла золотую пирамиду. На глазах слитки стали один за другим исчезать в мокром песке, словно масло на раскаленной сковородке. Я рванулся к машине и начал ногой судорожно вбивать доски вертикально, прямо перед самыми колесами. И в тот момент, когда у меня почти получилось впихнуть последнюю, третью доску, необъяснимый ужас вдруг охватил меня.