Рулон ковра оказался выше ее в высоту и к тому же тяжелым. Нари потащила его через склеп, но дошла только до середины, когда ее внимание привлек слабый шум. Она задрала голову, и ей в лицо дунуло песком. Песок струился и вокруг ее ног, словно его вытягивало из склепа.
Воцарилась зловещая тишина. Слегка обеспокоенная, Нари бросила ковер и выглянула в щель оконной ставни.
Запах гниения и разложения чуть не сбил ее с ног, но она разглядела Афшина, стоящего в одиночестве среди горы тел. Лука при нем не было: в одной руке он держал булаву, всю покрытую чужими кишками, в другой – саблю, с блестящего металла которой стекала темная жидкость. Он стоял поникший, пораженчески склонив голову. Чуть дальше по аллее она увидела новых гулей, которые продолжали стекаться к ним. Господи, неужто все мертвецы были в неоплатном долгу перед тем демоном?
Афшин отбросил оружие.
– Что ты делаешь? – вскричала Нари, когда он медленно поднял руки в молитвенном жесте. – Они приближаются, и…
Она не успела договорить.
Каждая песчинка и каждая пылинка в пределах видимости послушно завторили движениям его рук, собираясь вместе и кружась, образуя воронку посреди улицы. Он сделал глубокий вдох и выбросил руки вперед.
Воронка разверзлась навстречу наступающим гулям, послышался хруст. Нари ощутила, как ударной волной сотрясло весь склеп и взрывом песка ее отбросило от распахнувшегося окна.
И будут они господствовать над ветрами, и станут повелителями пустынь. И всякий путник, забредший на их землю, будет проклят…
Слова, услышанные в то время, когда Нари выдавала себя за знатока сверхъестественных сил, непрошено пришли ей на ум. Только об одном существе могла идти речь в этих строках, только оно внушало страх и трепет и закаленным солдатам, и ушлым купцам повсюду от Магриба[15] до Индостана. Существо древнее, о коварстве и бесчеловечности которого слагали легенды. Джинн.
Афшин был джинном. Самым настоящим джинном.
Это было неожиданное открытие. От растерянности Нари даже на секунду позабыла, где она. И когда ее схватила чья-то костяная рука, а чьи-то зубы впились ей в плечо, немудрено, что Нари оказалась застигнута врасплох.
Она закричала, больше от неожиданности, чем от боли, потому что укус был не слишком глубоким. Нари стала бороться с гулем, пытаясь стряхнуть его с себя, но тот цепко обвил ее туловище всеми конечностями, как краб, и повалил наземь.
Ухитрившись высвободить локоть, она что было силы врезала ему. Гуль упал, но успел вырвать кусок мяса у нее из плеча. Нари застонала. Обнаженные нервные окончания пылали так, что у нее посыпались искры из глаз.
Гуль попытался схватить ее за горло, и она шарахнулась назад. Его мертвое тело было относительно свежим. Погребальный саван еще покрывал разбухшую, но не сгнившую плоть. А вот глаза превратились в омерзительное, тлетворное месиво из копошащихся там червей.
Слишком поздно Нари услышала движение за своей спиной. Второй гуль дернул ее к себе и обездвижил руки.
– Афшин! – закричала она.
Гули повалили ее на пол. Первый острыми ногтями оцарапал ей живот, порвав ткань абайи. Он провел шершавым языком по окровавленной коже и испустил довольный вздох, а Нари в ответ содрогнулась всем телом, закипая от отвращения. Она заметалась в их руках и ударила одного кулаком в лицо, когда тот нагнулся к ее шее.
– Слезьте с меня! – завопила она.
Она попыталась ударить его снова, но тот перехватил ее кулак и отдернул руку. Что-то укололо ее в бок, но она не обратила внимания.
Потому что в эту же секунду гуль впился ей в горло.
Кровь хлынула ей в рот. Глаза закатились. Боль ощущалась все слабее, перед глазами потемнело, и она не увидела приближения джинна – только услышала яростный вопль, свист сабли и два удара. Один гуль рухнул прямо на нее.
На полу под ней растекалась лужа теплой липкой крови.
– Нет… не надо, – пробормотала она, когда ее подхватили с пола и вынесли из склепа. Ночной воздух охладил ее кожу.
Ее уложили на что-то мягкое, а потом мягкое стало невесомым. Ей почудилось слабое ощущение полета.
– Извини, милая, – прошептал голос на языке, на котором до этого дня говорила только сама Нари. – Но мы с тобой еще не закончили.
3
Нари
Еще до того, как открыла глаза, Нари поняла: что-то не так.
Солнце за закрытыми веками светило чересчур ярко, а ее абайя прилипла к животу. Легкий ветерок играл на ее лице. Она закряхтела и перевернулась, надеясь спрятаться под покрывалом.
Вместо этого она только уткнулась лицом в песок. Отплевываясь, Нари села и протерла глаза. И заморгала.
Она была не в Каире.
Ее окружали тенистая рощица финиковых пальм и заросли кустарников. Скалистые утесы загораживали кусок ярко-голубого неба. За кустами виднелась пустыня: искристый золотой песок простирался во все стороны, насколько хватало глаз.
А напротив Нари сидел джинн.
По-кошачьи опустившись на четвереньки у дотлевающего костерка, от которого еще расходился аромат свежей жженой древесины, джинн смотрел на нее любопытным, но настороженным взглядом ярко-зеленых глаз. В одной руке, почерневшей от сажи, он держал острый кинжал с рукояткой, украшенной орнаментом из сердолика и ляпис-лазури. Он водил им по песку, и Нари наблюдала за солнечными зайчиками, скачущими по лезвию. Остальная амуниция была сложена у джинна за спиной.
Нари схватила первую попавшуюся палку и выставила ее перед собой в угрожающей, как она надеялась, манере.
– Не подходи, – предупредила она.
Он флегматично поджал губы. Это заставило ее обратить внимание на его лицо, уже не скрытое под платком, и Нари поразилась, впервые как следует разглядев его. У джинна не было ни крыльев, ни рогов, но его светло-коричневая кожа излучала сверхъестественное сияние, а кончики ушей заострялись и подгибались кверху. Кудри, такие же непроницаемо-черные, как у нее, спадали до плеч, обрамляя красивое лицо с тонкими чертами. У него были длинные ресницы и густые брови, а висок украшала черная татуировка в виде стилизованного крыла, пересеченного стрелой. На его лице не было морщин, но в изумрудных глазах читалось что-то вне всякого возраста. Ему могло быть хоть тридцать, хоть сто тридцать.
Он был красив – ослепительно и устрашающе красив. Подобную притягательность Нари могла бы приписать тигру за секунду перед прыжком, в котором он разорвет тебе глотку. Ее сердце забилось чаще, хотя внутри все сжималось от страха.
Она захлопнула рот, заметив, что у нее отвисла челюсть.
– К-куда ты меня притащил? – заикаясь, выдавила она по… как он назвал ее язык… по-дивастийски? Да, точно. По-дивастийски.
Он не сводил с нее гипнотического, непроницаемого взгляда.
– На восток.
– На восток? – переспросила она.
Джинн наклонил голову, глядя на нее как на идиотку.
– В направлении, противоположном ходу солнца.
Она вспыхнула.
– Я знаю, что такое восток… – Джинну не понравился ее тон, и Нари боязливо покосилась на кинжал. – У тебя… у тебя, наверное, дел невпроворот, – сказала она примирительно, кивая на гору оружия, и встала на ноги. – Так что не буду тебе мешать и…
– Сядь.
– Правда, не стоит…
– Сядь.
Она плюхнулась на землю. Между ними повисла напряженная тишина, и Нари наконец не выдержала и сорвалась:
– Ну, села. Дальше что? Убьешь меня, как ты убил Басиму, или так и будем играть в гляделки, пока я не умру от жажды?
Он опять поджал губы, от которых Нари с трудом оторвала взгляд. Она даже прониклась сочувствием к своим ослепшим от любви клиенткам. Но его следующие слова заставили ее выкинуть подобные мысли из головы.
– Я избавил девочку от мучений. Она была обречена с того момента, как ею завладел ифрит. Они испепеляют своих жертв дотла.
У Нари ухнуло сердце. О Господи… Прости меня, Басима.
– Я… я не хотела никого призывать… не хотела причинить ей боль. Клянусь. – Она судорожно перевела дыхание. – Но… убив ее, ты убил и ифрита тоже?
– Надеюсь. Но он мог успеть покинуть ее перед смертью.
Она закусила губу, вспоминая застенчивую улыбку Басимы и силу духа ее матери. Но с самобичеванием придется повременить.
– Если… если это был ифрит, то кто тогда ты? Какой-нибудь джинн?
Его так и перекосило.
– Я тебе не джинн, милая. Я дэв. – Губы брезгливо скривились. – А дэвы, зовущие себя джиннами, проявляют неуважение ко всей нашей расе. И эти изменники заслуживают тотального истребления.
От звенящей в его голосе ненависти у нее самой душа ушла в пятки.
– Ясно, – выдавила она.
Нари смутно представляла себе разницу между двумя этими понятиями, но благоразумнее сейчас было сменить тему.
– Прошу прощения. – Она сжала ладони между коленями, чтобы скрыть дрожь. – У тебя… есть имя?
Его яркие глаза сузились.
– Зря ты задаешь такие вопросы.
– Почему?
– Имена несут в себе силу. Мой народ не разбрасывается ими так запросто.
– Басима называла тебя Афшин.
Дэв покачал головой.
– Это просто титул… к тому же давно вышедший из употребления.
– Так ты не назовешь мне своего настоящего имени?
– Нет.
Он был настроен еще более враждебно, чем вчера. Нари фыркнула, с трудом сохраняя самообладание.
– А от меня ты чего хочешь?
Он пропустил вопрос мимо ушей.
– Тебя мучит жажда?
Жажда – было еще мягко сказано. Нари казалось, будто ей в горло насыпали песка, а памятуя события прошлой ночи, не исключено, что произошло именно это. В животе заурчало, и она вспомнила, что уже много часов во рту у нее и маковой росинки не было.
Дэв извлек из кафтана бурдюк. Нари потянулась за питьем, но он отстранился.
– Теперь моя очередь задавать тебе вопросы. И ты на них ответишь. Без утайки. А то ты кажешься мне лгуньей.
Ты даже не догадываешься.
– Ладно, – ответила она размеренным тоном.
– Расскажи о себе. Имя, семья. Откуда ты родом.
Она вздернула бровь.
– Почему я должна называть тебе свое имя, если ты держишь в секрете свое?
– Потому что вода у меня.
Она насупилась, но решила не врать.
– Меня зовут Нари. Семьи нет. А откуда я родом, я и сама не знаю.
– Нари, – повторил он угрюмо, растягивая гласные. – И родни, говоришь, нет. Ты уверена?
Уже во второй раз он справляется о ее родне.
– Мне о них ничего не известно.
– Тогда кто обучил тебя дивастийскому?
– Никто. Кажется, это мой родной язык. Во всяком случае, я знаю его с рождения. Да и потом…
Нари замялась. Она никому об этом не рассказывала, еще в детстве усвоив, чем бывает чревата излишняя откровенность.
Эх, была не была. Может, хоть у него найдутся для меня ответы.
– С самого детства я легко учу любые языки, – призналась она. – Любые наречия. На каком бы языке ко мне ни обратились, я пойму и смогу ответить на нем.
Отстранившись от нее, он испустил резкий вздох и сказал:
– Это можно проверить.
Только сказал не по-дивастийски, а на каком-то другом языке, диковинном, плавном и звонком.
Нари впитала в себя новые звуки, позволила им окутать ее. И ответ был готов, стоило ей открыть рот:
– Дерзай.
Он наклонился вперед, и в его глазах блеснул азартный огонек.
– Ты похожа на нищенку, которую вываляли в кладбищенской грязи.
Этот язык звучал совсем странно, мелодично и тихо, и больше походил на бормотание, чем на речь.
В ответ Нари сердито посмотрела на него.
– Сейчас тут кого-то самого вываляют в кладбищенской грязи.
Огонек в глазах потух.
– Значит, ты говоришь правду, – пробормотал он по-дивастийски. – И ты понятия не имеешь, откуда ты родом?
Она всплеснула руками.
– Сколько раз мне еще повторять?
– Тогда расскажи о своей жизни. Чем ты занимаешься? Ты замужем? – Его лицо потемнело. – У тебя есть дети?
Нари не сводила взгляда с бурдюка.
– Тебе какое дело? Ты сам женат? – огрызнулась она в ответ.
Он молча сверлил ее взглядом.
– Ладно. Я не замужем. Живу одна. Работаю в аптеке… кем-то вроде помощника.
– Прошлой ночью ты предлагала взломать дверь.
Наблюдательный, черт.
– Иногда я выполняю… другие… задания для повышения своих доходов.
Джинн – нет, дэв, поправила она себя мысленно – нахмурился.
– Значит, ты воровка?
– Какой-то однобокий взгляд на ситуацию. Я предпочитаю называть себя мастером деликатных дел.
– От этого ты не перестаешь быть воровкой.
– Ага, а между джинном и дэвом при этом какая-то особая тонкая грань.
Его глаза сверкнули, и вокруг подола кафтана заклубился дым. Нари поспешно сменила тему.
– Чем я только не занимаюсь! Изготавливаю амулеты, исцеляю больных…
Он моргнул и посмотрел на нее ярким внимательным взглядом.
– Так ты все-таки можешь исцелять других? – спросил он глухо. – Как?
– Я не знаю, – сказала она честно. – Распознавать недуги мне проще, чем их лечить. Или по нехорошему запаху, присущему болезни, или по тени, что ляжет на больной орган. – Она замолчала, подбирая слова. – Сложно объяснить. Я хорошо принимаю роды, потому что чувствую, в каком положении лежит младенец. А когда я кладу руки на человека… я как бы желаю ему здоровья… представляю, как его организм исцеляет сам себя. Иногда получается. Иногда нет.
За время ее рассказа его лицо успело принять грозовое выражение. Он скрестил на груди руки, и дымчатая ткань обтянула его мускулистые руки.
– И если кто-то не поправляется… им ты возвращаешь деньги, я надеюсь?
Она рассмеялась, а потом сообразила, что он спрашивает на полном серьезе.
– Конечно.
– Это невозможно, – заявил он. Он вскочил на ноги и стал расхаживать с грацией, выдающей его инфернальную природу. – Нахиды не стали бы… с человеком.
Пока он отвлекся, Нари улучила момент, схватила с земли бурдюк и выдернула пробку. Вода оказалась вкусной, свежей и сладкой. В жизни она не пила такой чудесной воды.
Дэв повернулся к ней.
– И с такими способностями ты просто живешь обычной жизнью? – поинтересовался он. – Ты никогда не задавалась вопросом, откуда в тебе это? Око Сулеймана… Ты могла бы свергать тиранов, а вместо этого крадешь у бедняков!
Такие слова возмутили ее. Она отбросила бурдюк.
– Я не краду у бедняков, – отрубила она. – И ты ничего не знаешь о моем мире, так что не тебе и судить. Сам поживи на улицах с пяти лет и поговори на языке, которого никто не понимает. Потом пусть тебя вышвырнут из всех сиротских домов за то, что ты предсказываешь, кто из детей следующим умрет от чахотки, и говоришь настоятельнице, что у нее в голове сгущается тень. – Поддавшись воспоминаниям, она разразилась гневной тирадой. – Я делаю все, чтобы выжить.
– И меня призывать тоже нужно было для того, чтобы выжить? – спросил он, так и не чувствуя за собой вины.
– Нет, это было нужно для дурацкого обряда.
Она замолчала. Не такого уж, как оказалось, и дурацкого. Якуб был прав, предупреждая ее об опасностях чужих обычаев.
– Одну из песен я пропела на дивастийском – я понятия не имела, что все так обернется.
Это признание не избавило ее от чувства вины перед Басимой, но она продолжала:
– За исключением того, что умею я, мне никогда не приходилось сталкиваться со сверхъестественным. Ни с магией, ни уж точно с кем-то вроде тебя. Я не верила, что все это существует.
– А вот это глупо.
В ответ на ее негодующий взгляд он только пожал плечами:
– Разве твой собственный дар – недостаточное доказательство?
Она покачала головой.
– Ты не понимаешь.
И как ему было понять? Он не прожил ее жизнь, не знал этого вечного водоворота дел: все, что угодно, лишь бы удержаться на плаву, подмазать все колеса. У нее никогда не бывало свободного времени. В жизни имели значение только монеты в ее кулаке – единственная реальная сила, которой она обладала.