========== 1 ==========
Зачарованный викинг, я шел по земле,
Я в душе согласил жизнь потока и скал,
Я скрывался во мгле на моем корабле,
Ничего не просил, ничего не желал.
В ярком солнечном свете — надменный павлин,
В час ненастья — внезапно свирепый орел,
Я в тревоге пучин встретил остров ундин,
Я летучее счастье, блуждая, нашел.
Да, я знал, оно жило и пело давно,
В дикой буре его сохранилась печать,
И смеялось оно, опускаясь на дно,
Подымаясь к лазури, смеялось опять.
Изумрудным покрыло земные пути,
Зажигало лиловым морскую волну…
Я не смел подойти и не мог отойти,
И не в силах был словом порвать тишину.
/Н. Гумилёв. Зачарованный викинг/
-1-
Шевелиться не хотелось. И не моглось. Ноги гудели так, что, казалось, под ними вибрировал каменный пол, руки вообще будто исчезли, шея затекла, затылок озяб от холодной стены, в которую чуть ли не врос, но даже помыслить о том, чтобы совершить хоть самое незначительное движение, было абсолютно нереально. Веки — гири. Мимолётная эйфория от победы, вскипевшая в крови, начала остывать, покрываться корочкой, загустела, теперь текла по венам вязким сиропом, с каждым мгновеньем всё больше горча… Он видел Снейпа. Понимал, что спит, однако от этого видение не становилось менее реалистичным. Парадокс. Смерть — такой парадокс…
Фонтанчик крови из горла. Красное.
Опухшее, перекошенное почти до неузнаваемости лицо. Белое.
Промокшая мантия. Чем-то измазанные волосы. Затягивающие в себя пульсацией зрачки. Чёрное.
Синее. Его губы.
Тогда страшно не было. А сейчас не страх, а нечто гораздо более сильное и ужасное вгрызлось в сердце. У-М-Е-Р! Снейп погиб. Там. Он там. И его нет. И больше не будет. Как Сириуса. Как Дамблдора. Как мамы и отца.
Многие погибли в сегодняшнем бою. Их жаль до слёз, которые, Гарри знал, не сможет сдерживать вечно. Когда-нибудь, когда немного отдохнёт, он уедет далеко-далеко, спрячется от всех и отплачется вдоволь. Мужские слёзы — слабость, но даже самым сильным иногда необходимо быть слабыми. Наедине с самими собой. Для сравнения. Для того, чтобы знать, где твой предел силы, и не упасть на границе.
По Снейпу плакать не хотелось совершенно. Было страшно. Очень. Без него… За него…
— Гарри? Вот ты где. Тебя там обыскались.
Открыть глаза не хватило сил, ответить — тем более, и он просто молча кивнул.
Бруствер тронул за плечо:
— Эй! Гарри Поттер, ты в порядке? Тебе помочь? Дружище, обопрись на меня. Всё-таки Помфри права, надо тебя быстрее доставить в Мунго.
— Не-не-не! — Гарри спохватился. Наконец-то сообразил: Мунго! Ну конечно. Усталость так резко навалилась и так сильно подкосила его, заставив задремать буквально на ходу, а вернее, в первой подвернувшейся пыльной оконной нише, что он, дурачина, забыл: Снейпу нужна помощь, возможно, ещё есть шанс. Во всяком случае, оставлять его в Визжащей хижине нельзя.
— Там Снейп! — выпалил Гарри, вскакивая. Кингсли нахмурился и приготовил волшебную палочку. — Нет, вы не понимаете. Он не враг, кем мы все его считали. Он служил Дамблдору — все эти годы! Да не смотрите на меня так, лучше послушайте!..
Через минуту, выслушав сбивчивый рассказ и зачем-то потрогав Поттеру ладонью лоб, Бруствер вздохнул:
— Разберёмся.
— Да чего разбираться? Без него мы не победили бы. И вообще. Его надо оттуда забрать, да? То есть тело. Если оно…
— Конечно. Мы всё сделаем. Погибших уже перенесли в Мунго. А ты отдыхай.
— Я провожу. — Гарри насупился и похромал в сторону Визжащей.
Хогвартса он не узнал, брёл будто по незнакомым руинам. Как, оказывается, легко разрушить казавшиеся неприступными и вечными каменные стены и превратить в прах живое. Ни намёка на радость или облегчение от долгожданной победы. Пустота, сквозная дыра в сердце, словно пронзённом навылет. Жизни не лишили, однако нарушили что-то жизненно важное. С каждым шагом всё страшнее. Вскоре паника, как бичом, хлестнула по ногам, Гарри побежал. Авроры во главе с Кингсли едва поспевали за ним, выразительно переглядываясь.
*
Не разлепляя век, он вздохнул. То есть вдохнул почему-то горький и какой-то очень паленый, душный воздух. С трудом повернулся на бок в… липкой холодной грязи? Удивление перебила острая нужда — захотелось… срочно почесать яйца. Мысль была чёткой. И дикой. Но оригинал мыслеформы звучал ещё пошлей, а вот импульс… импульс бесспорно имелся, сильный, и именно такой: левая рука дёрнулась по направлению к паху, исполняя приказ ополоумевшего мозга.
— Что за хуетина? Порты трут или гайла (1) была гнилопиздая? Уссался я, что ли, Свадильфари тебя еби! — прохрипели профессорские уста. — Да что ж это я, в говне лежу? А? Не, кровь, ух, ну эт ладно — вроде не моя… Муди, слава Одину, в целости, но зудят. Ладно, помоюсь потом как-нибудь… И горло точит, видать, зацепило. С кем, интересно, я сцепился? Ни черта не помню… Тьфу, дрянь! Откуда шерсть-то чёрная, кого подрал, что ли? Чьи волоса? Почему не белые? — Очнувшийся пошарил собственную косу, и мощное тело — мощное (Северусу явно не принадлежащее, однако всеми рецепторами, кроме протестующего мозга, воспринимаемое как своё)! — потянулось, совершая вышеупомянутое намерение, и хрипло продолжило, протяжно рыгнув: — И чё темно-то? Меч где, суки? И ктой-то ваще сюда прётся? А, такой молоденьк…
Голос стал отплывать, мысли Снейпа смешались; в дверном проеме хижины, где он, кажется, встретил свой смертный час… толпились авроры и еще кто-то… Гарри? Что-то кричит. Рот искажен болью. Бьется в удерживающих его руках. Лицо его. Точно. Да… хотелось бы, чтобы это был Поттер.
«Гарри, всё же пришёл, мой маль…» — Белёсый туман поглотил Северуса Снейпа…
— Профессор! — Черноволосый юноша кинулся к сидящему в луже крови. — Вы живы, сэр! Какое счастье! Немыслимо! — И упал на колени.
Вокруг суетились странные монахи в красных рясах, махали ветками. Юношу оттеснили в сторону, чтобы не мешался.
— Мистер Снейп, не двигайтесь, пожалуйста, не напрягайтесь. Кровопотеря большая. Это горячка, сейчас-сейчас! — Его пытались уложить на будто бы парящее — не, правда, что ли?! — ложе. Особо причитал лысоватый мудак в жёлтой ночной рубашке с узорами и чужими рунами на груди. Грубый видал такие на славянских девках, когда ходил со своим вигом на Борисфен (2).
— Пошёл вон, сын кобылы! — Отмахнулся было он от колдуна, но пошатнулся в движении. — Колдовство твоё не нать! Само заживет, лапы убери, сказал! Пёс!
— Профессор, что с вами? — пытался настаивать тот. — В Мунго надо. Срочно!
— Что-о-о?! Дочери Хьюмера в рот твой мочись, как в корыто! — Хотел кинуться на обидчика названный чудным словом викинг Атли (3). — Что с руками моими стало, злыдни? Это чего я так отощал? В плену держали, да?! — И, развернувшись, вмазал-таки по первой подвернувшейся морде. — Ах вы, низтоёнг (4)! Меч мне!
— Спокойно, спокойно! Бой закончен, осталось только несколько Пожирателей, некоторые сбежали, их преследуют. Вам надо к целителям.
— Да чтобы я, Северин Атли, Грубый, сын Снорре (5)!.. Хм, беглые? Эй, а сколько платите за голову, кстати, я мигом уложу?
Обретший вдруг небывалую силу и изворотливость, полуживой профессор Снейп метал тусклые молнии в пытающихся его угомонить авроров. Зрелище было кошмарным.
Гарри хотелось… а много чего хотелось. Было страшно от неудержимой радости — Северус жив!!! («Се-ве-рус», — попробовал мысленно), — и жутко едва ли не до слез видеть того в берсерковом буйстве.
Мракоборцы явно не справлялись, и противостояние грозило вот-вот перейти в рукопашное молотилово. Кстати, чары на Снейпа почти не действовали. Но кровь из ужасной раны, кажется, уже не лилась — Гарри разглядел это сквозь забор мечущихся в тесноте тел. Сам он тупо стоял на ватных ногах, прикрываясь дверью как щитом, и не решался принять чью-то сторону в этом необычном побоище.
— И вот того холопчика, кто он там, трэли, kottrinn… (6) — Назвавшийся Северином по кличке Грубый поперхнулся от прилива к буйной головушке разнонаправленных импульсов: страх, жадность, злость и похоть; для его слабенькой магии сей коктейль был неполезен!
Внезапно он вскочил, шустро скинув сюртук и даже сорочку, и, обойдя в немыслимом дриблинге ошалевших мракоборцев, тормозивших от непонимания поведения уважаемого профессора, рванул прямиком к сомлевшему у стеночки Гарри:
— Да что ж ты такой лакомый, кобылий сынок, асы тебя заеби! — После такого железного комплемента, вроде как приводя себя в порядок для дальнейшего ухаживания, быстро вытер ладонью рот и тут же другой пятерней прихватил прямо сквозь брюки поттеровское хозяйство, не обращая ни малейшего внимания на зрителей. — Тебя возьму, хоть Книга Наставлений не велит! — решил он громогласно, обернулся к публике, впрочем, не переставая лапать полумертвого героя. — Согласен, уговорили! Я там всех положу, на куски порву, а мне — немного золота, вон ту пряжку взял бы, — Атли указал на орден на груди у одного из авроров, — пару рабов. Не, одного для выкупа, а другого, — ткнул в Поттера, — себе. Решайте, колдуны, а то мой конь междуногий течёт ужо!
— Профессор! — возмущённо, но как-то вяло пискнул Бруствер, опуская волшебную палочку и беспомощно озираясь на коллег. Такого голоса у него Гарри никогда не слышал, да и сам потерял дар речи.
За его спиной шмыгнули. Оказывается, незаметно подошли Рон и Гермиона. Она смело шагнула в хижину.
Сумасшедший Снейп сразу переключился, прищурившись:
— Гильда, ты, что ли, Локова дщерь кудлатая? Эх, соскучился! — Он оставил в покое Гаррин зад и с распростертыми руками, чуть пригибаясь в коленях, пошел вихлявой походочкой к Гермионе. — Либо голодала — сиськи спали, сладкая моя горячая борозда? Мой плужок-то соскучился. — Выразительно тронул мотню брюк.
Грейнджер, раскрыв рот, попятилась, Рон, набычившись и краснея, попытался её загородить. Гарри зажмурился.
Но тут что-то в мозгу Снейпа переключилось, и он нахмурился, выпрямляясь:
— Верните меч мой и щит! Столкуемся, покуда враг недалеко сбежал. — Нетвёрдо держащийся на ногах сын Снорре ударил себя в невинно страдающую чужую грудь. — Честь воина велит слово держать. Деньги где? И поладим.
Услышав сердитое сопение, Гарри приоткрыл один глаз — как раз вовремя! Рон, присев за спиной Снейпа, размахнулся на того табуреткой. Гарри поставил другу подножку. Раздался грохот, и на грязный, забрызганный кровью пол Визжащей хижины одновременно рухнули рыжий, табуретка, не удержавший равновесия Поттер и профессор Снейп, закативший к потолку глаза.
––––––-
(1) Девка
(2) Борисфеном Днепр называли в древности соседние народы. Такое название в переводе означает «текущий с севера».
(3) Имя переводится как «грубый»
(4) nithstoeng — дурные члены (древненорвежск.)
(5) Это мужское имя переводится как «атака»
(6) трэли — люди из низших слоев общества викингов, kottinn inn blauthi — мягкие коты — пассивные партнеры. В кодексе законов и литературе древних скандинавов существовало слово «níð», используемое для оскорблений. Выражали им следующие понятия: «клевета, оскорбление, пренебрежение/презрение, беззаконие, трусость, сексуальные перверзии, гомосексуальность».
Далее сноски на непонятные слова не приводим из соображений сохранения атмосферы (в лексиконе некоторых наших героев эти слова тоже инородные), за что извиняемся и надеемся, что дорогие читатели умеют гуглить.
========== 2 ==========
Расставаться с жизнью было не страшно. Ни капли. Он давно, уж, пожалуй, почти два десятилетия призывал смерть. Однако уходить в небытие без пользы, просто так, впустую, не хотелось. Обидно — разве зря родился, разве случайно в его жилах течёт такая древняя и сильная магия. Это и удерживало в живых. И ещё — желание отомстить, самый надёжный якорь для тех, у кого украли главное… Пока Лили была жива, хоть и делила постель с другим, рожала от другого, у него была надежда: одумается; всё переменится; возьму своё! Когда её не стало, все другие поводы жить потеряли значение, одна лишь жажда мести заставляла каждое утро просыпаться, заводить сердце, включать мозг, подогревать на открытом огне боли память. И вот день, о котором мечтал, наступил — Тёмный Лорд не встретит завтра, его часы сочтены. Свихнувшийся урод в это не поверит, наверное, даже когда увидит бьющую в собственную грудь молнию Авады, — он верит исключительно в своё величие, любовь считает пшиком, как и верность, дружбу, долг, самопожертвование. И сегодня расплатится за свои ошибки с лихвой. В жизни, оказывается, есть вещи, требующие непоколебимой веры в них… Только жаль, что он не почувствует боли; расколотая на семь частей душа — онемевший кусок мяса. Но ничего. Сам Северус тоже вряд ли станет корчиться в муках — его душа давно подвержена парестезии. Единственная заноза, уколы коей изредка ощущает, — Гарри… Гарри. Ненавистный сын ненавистного Поттера. Как-то незаметно ставший дополнительным утяжелителем на якоре жизни Северуса… Впрочем, это всё пустое. Они оба исполнили своё предназначение: Гарри с минуты на минуту уничтожит Волдеморта, пусть и ценой собственной жизни, как планировал Дамблдор; Снейп помог ему взобраться на эту голгофу максимально сильным и подготовленным и привёл туда же Тёмного Лорда. Их волшебные палочки схлестнутся. Лучше этого не видеть. Исход очевиден, ничего интересного. Трупы — вообще малоинтересное зрелище…
Всё-таки боль оказалась сильнее, чем предполагал. Сначала, пока не отдал Поттеру воспоминания (зачем? Какой смысл вкладывать в ладони тому, кого тихо ненавидишь, обнажённую душу?..), её можно было терпеть. Или делать вид, что не замечаешь. Но прикоснувшись к его такой тёплой, такой живой коже, Снейп едва не закричал от адской рези во всём теле. Будто проклятая змеюка искусала его с ног до головы. Пытка многократно превзошла порог его терпения. Да и зачем?.. Зачем жить, если всё, ради чего он жил, покроется трупными пятнами и в итоге порастёт травой… изумрудной, как его глаза… Не надо ему такой победы, пусть празднуют другие, без него. Если смогут праздновать после всех этих потерь. Победа, доставшаяся слишком дорогой ценой, не перестаёт быть победой, однако радоваться ей Северус Снейп не собирается. Лучше тихо уйти.
На вздохе, не дав лёгким наполниться ядом мучительной агонии, он перестал сопротивляться. Впервые за многие годы с удивлением почувствовал себя слабым. И рухнул в бездну.
Смерть. Оказалась. Неожиданной. Нет. Она была желанной, об оставляемом магическом мире Северус не жалел, могил не почитал, чувства к единственной любимой девушке остались воспоминанием, да, тщательно питаемыми, словно рана, с которой всё время хочется сковыривать зудящую корочку… Другой образ, живой и объемный, волновавший запретным плодом — запрещаемым себе, — сейчас уже, пожалуй, стал не живым. Самопожертвование — удел героев и мертвецов… К черту, к черту! Умер — так умер. Хоть это ему удалось…
Первые слова, что услышал, точнее, услышал как чужую речь и понял, были таковы:
— Гунда, пошла в ткацкую комнату! И не смей больше этого ублюдка кормить — пусть потонул бы. На что он в виге?
И хлынули воспоминания. Рваные, будто паруса в бурю… Вот он орёт во всё горло, стоя на корме драккара… Лицо покрылось коркой льда, руки сковало холодом… И тут же — сеча, после которой (это было где-то… Северус вдруг понял — под Равенной!) с него за мужество наконец-то сняли рабское кольцо… И вот ему, пожалуй, год с небольшим, слышит за спиной тоскливый окрик: «Северин!» и ковыляет вслед за уходящим мужчиной, у того топор и круглый двуцветный шит. Чувствует пинок. Отец?.. И самая ранняя память — его начало стоило жизни матери, умершей родами, как многие женщины в то время…
«А какое было то время? — мелькнуло на периферии сознания. — Стоп. Так это Я?!» — Возникло ощущение, что это и его детство, Северуса Снейпа. Как тогда, в Коукворте, во время редких побегов в кино: задумавшись в тёмном зале, он так погружался в искусственный мир, в выдуманные приключения, что терял нить сюжета, не запоминал реплик, повторяя полюбившиеся слова героев, и грезил… Грезил!
Воспоминания, толкаясь, напирали изнутри, то отрывки, то целая лента. Чья река жизни? Похоже, что он при помощи Легилименции считывает сознание, но не чужое, а как бы своё, только очень глубоко скрытое…