- Напротив. И ты прекрасно знаешь, насколько. Но ты так мрачен… Ты не умеешь ценить то, что у нас есть.
- А ты научилась? – я погладил собственный бокал, такой же прохладный как наши с ней пальцы.
Ламия пожала тонкими плечиками и уставилась в темноту.
Это был один из тех разговоров, что всегда вели нас в никуда. О чём могут говорить двое людей, которые прожили вместе больше, чем жизнь?
Наверное само то, что объединило нас когда-то, теперь обрекает нас быть врагами. И дело тут не в её выборе, и не в моём.
- Я пойду, - я поднялся и поставил фужер на прозрачный столик, стоявший между нами. – Кажется, близится рассвет.
Губы Ламии изломила полуулыбка.
- Он никогда не придёт, - сказала она задумчиво, продолжая смотреть на горизонт.
Я не стал спрашивать, что она имеет в виду. Иногда мне кажется, что бессмертие давно уже свело нас с ума.
Той ночью произошло ещё одно странное событие, значения которого я тогда ещё не мог понимать. События, которое, наряду с десятком других, произошедших в те дни, навсегда поменяло мою жизнь.
Я приехал в Аур-Тайен одним из пяти могущественнейших прародителей едва нарождающейся Империи. Мой род был немногочисленен, потому что я никогда не стремился к власти, но он был достаточно велик, чтобы имя Данага вызывало страх.
Я уехал… Впрочем, всему своё время.
Я вернулся той ночью к себе и привычно принялся разоблачаться. Звать прислугу для этого я не привык, другое дело – ванна и предрассветный завтрак.
- Лимьер! – крикнул я, уверенный, что мальчишка услышит меня, как слышал всегда.
Какое-то время в спальне продолжала царить тишина.
Я успел скинуть камзол и принялся уже за верхние пуговицы рубашки, когда мои пальцы накрыла тонкая рука – мягкая и холёная, горячая, как угли едва покинувшие печь. От прикосновения по моему собственному телу пробежала волна жара – давно забытое и абсолютно непривычное чувство.
Трудно представить что значит для такого древнего существа как я – тепло живого тела близко-близко. Когда мы умираем в первые дни – месяцы или годы – наше сердце ещё бьётся, ещё гонит по жилам кровь, мы ещё способны согреть прикосновением или растопить в пальцах лёт.
Но с каждым прожитым – не-прожитым годом, так будем верней – с каждым из этих лет наше тело становится холодней. Холод поселяется у нас в груди, там, где раньше было живое сердце. Мы чувствуем его постоянно, ночью и днём, и чтобы изгнать этот холод мы пьём горячую кровь, но она не способна нас спасти – лишь замедлить то, что было начато в момент нашей смерти и не закончится никогда. Наше не-бытие.
Рука коснулась моих пальцев и тут же я ощутил знакомый уже мне запах роз и сандала, который то и дело проплывал по замку где-то в отдалении, но никогда ещё не оказывался настолько близко от меня.
Почему этот запах разорвал моё мироздание надвое? Трудно сказать. Я не люблю розовое масло и никогда не любил. Может, дело было в тепле его ладони, или в том, как беззастенчиво он прикасался ко мне, не испытывая ни жалости, ни страха – я не знаю.
- Позвольте вам помочь.
Голос у обладателя волшебного аромата был мягкий и бархатистый, будто бы созданный специально, чтобы нашёптывать сказки перед сном.
- Где Лимьер? – спросил я резко, перехватывая его руку, но ещё раздумывая, оттолкнуть ли её или перебросить непрошенного гостя через себя, сжать в объятьях и вглядеться в его лицо, которого до того мгновенья я видел всего раз.
- Он занят, - так же мягко сообщил мне юноша. – Я сегодня буду вместо него.
Что-то не нравилось мне в происходящем, но я ещё не мог понять что. Я принюхался ещё раз и понял:
- Не миньон.
Я резко обернулся, всё ещё удерживая руку гостя в своей и успел поймать мгновенье, когда он опустил глаза в деланном – я был уверен, что оно фальшивое! - сожалении.
- Мне жаль, если я вас разочаровал.
Я поймал свободной рукой его подбородок и сжав двумя пальцами заставил посмотреть себе в глаза.
Теперь в огромных, синих как небо глазах мальчишки стоял испуг.
- Вы накажете меня? – прошептал он.
Теперь уже я не мог понять, фальшивит ли он, или в самом деле ожидает расплаты.
- Я ещё не решил, - честно ответил я.
Мальчишка хотел что-то сказать, но я коснулся большим пальцем его губ, пересекая их и показывая, что ему следует молчать.
В его сладком голосе таился какой-то наркотик. Нескольких слов хватило, чтобы жар от его руки перерос в пламя, бегущее по моим венам. Каждый звук, вырвавшийся из его лёгких вибрировал где-то внутри меня и отдавался в паху.
Я разглядывал его, пытаясь понять, сколько магии в происходящем, а сколько моего собственного голода и моей собственной слабости.
Мальчишка был упоительно красив – странной, земной красотой, которую мне нечасто доводилось встречать с тех пор, как люди перестали править Землёй. У него были высокие аристократические скулы и пухлые губы, будто бы созданные для поцелуев, алые, как молодая кровь.
Я не вольно облизнул свои собственные, силясь утолить внезапный приступ голода и вожделения, и тут же пальцы его свободной руки накрыли мою руку, удерживающую его лицо.
- Позвольте вам помочь, - повторил, почти что прошептал он. А потом его алые губки поймали мой палец и втянули их между собой, в жаркое нутро его рта. Он опустил глаза в идеальной пропорции сочетая скромность и пошлость и, не будь я так стар, уверен, вовсе не смог бы держать себя в руках.
- Я не возьму чужое дитя, - отрезал я и резко высвободил руку, попавшую в его плен.
Златокудрая бестия выглядела оскорблённой. На глаза его навернулись слёзы – чёрт его знает, фальшивые или настоящие, но именно они заставили меня сделать ещё шаг назад и взять себя в руки до конца.
- Зачем Ламия прислала тебя? – спросил я.
Мальчишка молчал. Буравил меня обиженным взглядом и стоял неподвижно, будто о чём-то размышлял.
- Ну! Я жду!
- Она не посылала меня, - заявил тот наконец. – Я просто хотел на тебя посмотреть.
- И что увидел?
- Ничего, - мальчишка пожал плечами. – Ты не тот, кого я ожидал.
С этими словами он развернулся и двинулся к выходу.
В последнюю минуту я успел поймать его за руку и удерживая спросить:
- Кто ты такой?
Юноша посмотрел туда, где скрещивались наши руки. На сей раз в его взгляде сквозила неподдельная грусть.
- Никто, - ответил он. – Меня давно уже нет.
Он высвободил руку, которую я больше и не пытался удерживать всерьёз, и исчез в темноте коридора.
Должен признаться, странная встреча не только лишила меня запланированного приёма пиши, но и отбила сон на несколько часов. Почти до полудня я мучился, пытаясь перебороть желание отправиться бродить по коридорам замка. Особенно сильно оно стало, когда в очередной раз приблизились к двери проклятые хоровые пения – я едва удержался от того чтобы распахнуть дверь и высказать всё в лицо неведомым прислужникам моей маленькой госпожи.
В конце концов я всё-таки уснул, а когда следующей ночью мы с Ламией снова встретились на веранде для привычного уже для нас бессмысленного разговора о бесцельно прожитых днях, когда вселенская тоска наших речей предельно приблизилась к кульминации, после которой нам обоим захотелось бы выть на луну, я резко перебил её монолог и спросил:
- У тебя есть здесь мальчик с золотыми кудрями и синими глазами?
Ламия надломила бровь и посмотрела на меня.
- У меня их двадцать три. У тебя, похоже, не в лучшую сторону изменился вкус.
Я потянул вино из бокала и прикрыв веки изобразил ленивую негу.
- Можешь их привести? Я хочу попробовать одного на вкус.
Ламия хлопнула в ладоши, призывая слугу, и отдала приказ.
Моё сердце, казалось, замершее навсегда, забилось сильней. Я ждал, уже предвкушая, как увижу наглого светловолосого мальчишку. Как попрошу Ламию отдать мне его на всю следующую ночь – и тогда, если она согласится, а она не посмеет перечить мне – я смогу насладиться им сполна не взирая на его статус в доме.
Мальчиков привели спустя десять минут.
Все они были красивы, как фарфоровые куклы в магазины игрушек. Цвет их волос варьировался от платинного до червонно-золотого, были здесь и златокудрые и с волосами, по эльфийски зачёсанными назад, и даже с косами, переплетёнными драгоценными камнями на женский манер.
Не было только одно.
- Дитя, - сказал я разочаровано.
- Что? – Ламия подняла на меня настороженный взгляд.
- Тут только миньоны. Я хотел бы видеть твоих дитя.
- Ну, знаешь ли! – Ламия взметнулась вверх, как дикая рыжая кошка. – Я не отдам тебе своих дитя!
Я посмотрел на неё и поймав мой взгляд она стремительно затихла.
- Посмотри этих, Данаг. Это лучшая коллекция в Империи! Тебе следует ценить, что я показываю их тебе.
- Без сомнения, - признал я, и это была правда, - коллекция совершенна. Каждый и них – как драгоценный камень в оправе из благородного золота. Но… я хотел бы посмотреть твоих дитя, Ламия. Не заставляй меня повторять.
Ламия стиснула зубы и наградив меня злым взглядом хлопнула в ладоши ещё дважды.
- Привести сыновей, - приказала она слуге, опасливо замершему в дали.
Тот поклонился низко и бросился исполнять приказ.
Прошло ещё десять минут. Ламия поманила к себе одного из мальчиков и, опустившись в кресло приказала ему сесть у своих ног. Я видел, как её ладонь нервно скользит по золотистым волосам.
- А брюнеты у тебя есть? – поинтересовался я, с любопытством разглядывая ряд игрушек, представших передо мной.
- Нет, - отрезала Ламия. – Не хочу, чтобы что-то напоминало мне тебя.
Я усмехнулся. Она так беззастенчиво выдавала свою слабость… Впрочем, вряд ли я вёл себя лучше с этим странным капризом. Неудивительно, что Ламия начала ревновать.
Я подошел к её креслу и отодвинув мальчика в сторону опустился на одно колено. Потянул на себя её тонкую руку и запечатлел на запястье осторожный поцелуй.
- Хочешь, я заглажу свою вину? – спросил я.
В глазах Ламии проскользнуло любопытство.
- Твоя вина слишком велика, чтобы ты мог загладить её так легко.
Я продолжал смотреть на неё. На секунду мне показалось, что ещё чуть-чуть, и мы помиримся. Что всё, чего нам не хватало, чтобы простить друг друга – это такие вот разговоры в тишине и уединении северной ночи.
А потом дверь открылась и стройные юноши, один за другим, принялись входить на веранду.
Здесь выбор был более разнообразен – хотя все они были так же златовласы, но между ними были и крепкие, как мечники, и хрупкие, как бегуны. Но среди них по-прежнему не было того, одного.
- Ламия, - я крепче сжал её запястье, нарочно причиняя боль. – Ты обманываешь меня.
Ламия тихонько пискнула, но стиснула зубы и процедила:
- Вот все мои дитя.
Я сверлил взглядом её лицо, пока она не сдалась и не отвела глаза. Но мне больше нечего было ей сказать. То, что она изволила показать мне своих детей – уже было больше, чем я мог требовать от неё.
- Ночь на исходе, - сообщил я вставая. – Пришли ко мне того же слугу, что присылала вчера. Я отправляюсь спать.
Комментарий к Глава вторая. Мальчик, который не существовал.
1. Наличие отзывов ускоряет написание продолжения. Их отсутствие - убивает интерес.
2. Работа ищет бету.
========== Глава Третья. Девочка, которая не умела любить. ==========
Говорят, мы не способны любить.
Это сильное преувеличение, потому что любой из нас способен любить свою лошадь или какой-то особый вид крови… Ламия, например, предпочитает кровь, замешанную на коньяке. Она говорит, что такой напиток согревает её лучше других.
Я предпочитаю травы – особенно терпкие, лесные. Учитывая, сколько времени в течении всей своей жизни я провёл в дороге, казалось бы, этот запах должен был мне опостылеть – но, я люблю их так же как и двести лет назад.
Кровь которая мне нравится найти нелегко. Обычно это или эльфы – причём здесь я предпочитаю лесных всем остальных. Солнечные слишком приторны, сладкие как патока и от них сводит зубы. Лунные – немногим лучше. В них есть та свежесть, которую я люблю, но их кровь отдаёт привкусом серебра.
Сумеречные – редкий деликатес, но и их я не слишком люблю, потому что кровь большинства из них горчит. Чего, кстати, не скажешь о крови их предков, драконов.
Морские эльфы солоноваты, но я могу согласиться на их вкус.
А вот лесные – это бесконечная прелесть. Это терпкий запах трав и загадочный – цветов. Это нежность и все краски любви, смешанные в одном глотке. Если бы меня заставили выбирать, в каком племени эльфов я хотел бы остаться жить, безусловно, я выбрал бы лесные кланы. Но – жизнь, как всегда, несправедлива – именно в их стан пробраться труднее всего. Они не доверяют чужакам и кажется до сих пор считают, что нас не существует на свете.
Так же было когда-то с людьми – до тех пор, пока для них не стало слишком поздно. Се ля ви.
Другой способ обеспечить себя вкусной и питательной пищей – кроме охоты в неблагоприятной среде, я имею в виду – это разведение миньонов. Тут уже простор для эксперимента настолько велик, насколько хватает фантазии сира. Ламия предпочитает хрупких мальчиков. Я догадываюсь, почему. Будучи женщиной, она не может производить обмен силой в полном смысле – так, как это делаем мы. Ей приходится идти более трудным путём – путём боли, а не удовольствия. Потому ей удобнее иметь под рукой хрупких и покорных созданий, которые позволят ей делать с собой всё, что она решит. Девочек она, скорее всего, недолюбливает – ведь каждая из нихх однажды вырастет в женщину, какой ей не стать никогда. Юношу же она всегда сможет обратить и превратить дитя – если он заслужит такую честь. Если же нет – его будет просто случайно убить.
Убийство смертных, и без того почти вымерших в империи, конечно, не приветствуется нашим народом, но кто за этим следит? В конце концов, не приветствуется и путь боли, но надо быть идиотом чтобы не понимать, как именно Ламия, единственная женщина среди Высших, обрела такую силу.
Впрочем, всё это не важно. Речь шла про любовь…
Я, как старший из ныне живущих вампиров, как человек, видевший сотни своих братьев – от их рождения до их смерти – всё же склоняюсь к мысли, что мы не умеем любить.
Мне самому, по крайней мере, это чувство испытать не довелось. Я даже не влюблялся никогда – что, впрочем, всегда служило поводом для насмешек моей маленькой принцессы. Как будто она сама умела любить…
Иногда я испытывал любопытство. Обычно к чему-то новому, к существам, которых не видел никогда до тех пор… Но любовь? Разве кто-нибудь знает, что это такое?
Иногда я испытывал азарт – когда тот или та, кого мне хотелось сделать своим, не желал подчиняться мне в один миг. Но это чувство угасало так же быстро, когда я добивался своего. А значит, это была не любовь.
Один раз я испытал чувство вины столь сильное, что его почти что можно было принять за любовь – но достаточно оказалось обдумать происходящее трезвым умом, чтобы стало ясно, никакой мистики в моих эмоциях нет.
Испытывал я и желание – жгучие, разгоняющее волны жара по всему телу. Это чувство было сродни азарту, и оно более чем все прочие пульсирует в нашей крови.
Желание – а может и азарт – испытывал я и тогда.
Ламия что-то скрывала от меня и это уже было неприемлемо. Тем более зудело у меня в груди от того, что на скрывала удивительно красивое, но крайне грустнее существо. Существо, которое, как я понимал теперь, и послало мне свой отчаянный призыв.
Я ждал, что юноша войдёт в мою спальню и поможет мне снять плащ, но этого не случилось.
Он так и не появился. Пришёл Лимьер, но сколько я не спрашивал, где он был прошлой ночью, слуга лишь смотрел на меня с недоумением и отвечал:
- Я вас не понимаю, господин. Я был здесь.
Магия крови. Прелесть. Это ещё раз подтверждало мою догадку.
Я оставил бесполезные попытки договориться с Лимьером и позволил наконец ему себя раздеть.