========== Глава 1. ==========
Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя…
Иннокентий Анненский
Джон. 21 год. Большая Сирена.
Увольнительное Джон получает в числе прочих отличившихся на учебных стрельбах, и оттого на душе радостно до ликования. Есть возможность похвастаться перед отцом своими достижениями, а заодно навестить Сару Сойер и как бы мимоходом упомянуть о первом месте. Определенно, это должно произвести на Сару неизгладимое впечатление, и тогда, возможно, она сжалится и пообещает ему первый танец на балу, а там он угостит ее шампанским и уговорит прогуляться до каминной. А в каминной императорского дворца, как известно, такие вещи происходят, что Джон мечтательно закрывает глаза, ощущая внизу живота разгорающееся теплое желание. Все же неправильно делает руководство академии, что так надолго изолирует своих курсантов от женского общества. Это приводит к излишней агрессии (не далее как вчера курсант Сандерсон хорошенько взгрел курсанта Милтона по совершенно пустяковому поводу) и нарушениям дисциплины (Джон сам несколько раз бегал в самоволки на свидания к Саре, и несколько раз в компании ближайшего друга Билла в дом терпимости к мадам Форш, где впервые, кстати, лишился девственности в объятиях крошки Мими). Но это все лирика, сейчас увольнительное вполне законное – Джон блаженно улыбается и открывает глаза, чтобы увидеть проплывающий внизу пейзаж пригорода столицы.
- О чем размечтался? – весело толкает в бок друга Билл. – Небось сразу к девочкам? – подмигивает.
- Да ты что, я домой, - возмущается Джон. – И у меня ведь есть Сара, так что о девочках даже не заикайся, - он строго смотрит на него.
- Ну да, - хихикает Билл, - а Сара в курсе, что она у тебя есть?
- Вообще-то я собираюсь сделать официальное предложение, - надменно сообщает Джон и уже тихонько добавляет: - Когда академию закончу.
- Тогда конечно, - Билл откровенно ржет. – Если она к тому времени не отдаст свою руку и сердце какому-нибудь гражданскому банкиру.
- Умеешь ты сказать гадость, - тускнеет Джон, - Сара не такая…
- Они все не такие…
Кар влетает в Ласс, снижаясь, и Джон не устает удивляться тому, как преобразилась столица: на правительственных зданиях вывешены государственные флаги, работают фонтаны, газоны подстрижены и как никогда ядовито зелены, в клумбах высажены какие-то совсем уж экзотические цветы чудной расцветки, в парках покрашены чугунные решетки, а мостовые блестят, словно их только что вымыли шампунем.
- Я пропустил какой-то государственный праздник? – интересуется Джон у друга.
- Ну ты совсем от жизни отстал, - поражается Билл. – Это ж в честь сфинксов. Правительственная делегация Батрейна. Которую неделю заседают, в столицу столько военных понагнали, боятся провокаций. Новости же смотришь, во внешних мирах неспокойно. Цветные революции одна за другой, и все дружественных режимов. Прямо эпидемия какая-то. Нам даже увольнительное давать не хотели, но уважили фамилии, пошли навстречу. Кстати, на балу сможешь лично на сфинксов посмотреть.
- И бал в их честь? – качает головой Джон. – Поразительно, а я надеялся на обычный летний бал, тур вальса, каминная…
- Забудь, - веселится друг, - каминную по такому случаю закроют, а для верности еще и заколотят. Императрица, говорят, сильно гневалась, когда нашла под диванной подушкой презерватив…
- Это байка, - неуверенно усмехается Джон.
- Возможно, но каминную закроют, я тебе говорю.
Перспектива облома спланированной любовной кампании Джона расстраивает, и он уже заранее ненавидит этих сфинксов. Какого черта вообще? Зачем они империи? Такси опускается возле особняка Ватсонов. Джон прощается с другом, которому еще два квартала добираться до особняка Мюрреев. От долгой поездки и стрельб, проведенных накануне увольнительной, все тело ноет. Джон провожает взглядом кар с другом и спешит к распахнутым предусмотрительным пожилым привратником воротам.
- Здравствуй, Маркус, - здоровается Джон, - кто дома?
- Да все дома, и матушка, и батюшка ваш, и юная барышня, - отвечает тот, гремя ключами.
Джон широко шагает по посыпанной гравием дороге в направлении дома, с наслаждением вдыхая знакомый запах распустившихся рододендронов и шиповника. Поразительно, что по дому Джон, как правило, скучает издалека, а стоит сюда приехать, и тоска проходит довольно быстро. Первая радость от возвращения, от встречи с родными, от домашней кухни и уюта длится недолго. На следующий день пребывания дома уже тянет назад в академию, к головокружительным полетам, к родной комнатушке на двоих с Мюрреем, к строгим преподавателям и придирчивым инструкторам. Но пока Джон наслаждается домом, узнавая привычные с детства картины, запахи и звуки. Особняк выплывает из-за подстриженных деревьев величественно и неторопливо, своим парадным входом с широкой лестницей и подъездной аллеей, огибающей небольшой форельный пруд. Джон переходит на бег, но навстречу уже спешит Гарри, одетая по-утреннему небрежно, зажав в кулаке плюшку. Она с визгом повисает на шее брата, и Джон с удовольствием кружит ее, осторожно придерживая за талию.
- Как ты выросла, сестренка, - произносит он, чуть запыхавшись, опускает на траву и с чувством чмокает в нос, - привет!
- Джон, фу! – морщит Гарри носик. – Что за манеры! - хватает брата за рукав мундира и тянет в дом. – Идем скорее завтракать, Глэдис приготовила твои любимые марципановые булочки, как знала, что ты приедешь…
Джон поводит носом и ускоряется - марципановые булочки Глэдис готовит нечасто и не много, и любит их не один Джон. Родители завтракают на веранде. При появлении Джона отец откладывает неизменную газету «Имперские ведомости» в сторону, а матушка, охнув, обнимает сына и, не удержавшись, плачет на его широкой, обтянутой мундиром груди.
- Ну будет, мать, будет, - грубовато шутит отец, виновато глядя на сына. – Скучает она без тебя, Джонни…
- Сыночек, - всхлипывает матушка, - жив, здоров… - Джон нежно обнимает ее и легонько целует в висок.
- Да что с ним будет-то, - веселится отец. – Ты лучше прекращай сырость разводить и накорми-ка парня, он ведь с дороги. Вон как отощал!
- И правда, что это я, - слезы у матушки мгновенно высыхают, она начинает суетиться, устраивая сына поудобнее. – Фрис, Глэдис… Джонни приехал. Приборы ему. Мяса… Мужчины едят мясо…
Появившаяся Глэдис всплескивает руками и уносится на кухню готовить для Джона горячее. Фрис несет посуду.
- Любимчик, - хихикает Гарри и показывает брату язык.
- Фрис, скажи Глэдис, ничего не надо, здесь и так всего много, - Джон распрямляет крахмальную салфетку и тянется за марципановой булочкой. – Мне лучше чая налейте.
Матушка влюбленно наблюдает за тем, как сын с аппетитом поглощает булочки, блинчики с семгой, яйца пашот и холодную говядину, запивая все чаем. Отец тихо посмеивается в усы. Гарри крошит в тарелку хлеб.
- Ну что, как учеба? – спрашивает отец, когда Джон перестает глотать еду как гусь. – По какому случаю увольнительная?
- Отличник боевой и политической подготовки, - бодро рапортует Джон. – Вчера были стрельбы, я занял первое место. А в прошлом месяце мы самостоятельно летали на боевых истребителях, без инструкторов. Месяц жили на базе на орбите, - и Джон с увлечением принимается рассказывать о том, как впервые вывел свое звено в учебный полет. – Это уже не тренажеры, не симулякры, не наши учебные тихоходы. Все настоящее, - с гордостью добавляет он.
Матушка сокрушенно качает головой, а Гарри забывается и открывает рот, отчего выражение лица приобретает глуповатый оттенок. Отец раздувается от гордости.
- А что там у вас в военном ведомстве говорят о бардаке во внешних мирах? - сердится отец. - Революция, вплоть до разрыва дипломатических отношений с империей. Какой-то бред. Почему это никого не настораживает? Неужели непонятно, что пахнет заговором. Кто-то планомерно избавляет нас от союзников во внешнем мире.
Джон пожимает плечами:
- Ну, наш политрук говорит, у империи все под контролем. А во внешних мирах просто возмущение народа достигло критической массы. Нищета, голод, безработица, коррумпированные правительства, беспредел чиновников… Естественные процессы. Не строй теорию заговора на пустом месте, - отец лишь с сомнением качает головой, вновь погружаясь в утреннюю газету.
Матушка подкладывает Джону домашнего варенья, Гарри тайком скармливает кошке свою овсянку. Завтрак заканчивается, когда отец собирается на службу в полицейское управление. Из-за делегации сфинксов им отменили все выходные, и отец практически днюет и ночует на работе.
- На бал сегодня не поедет, - сокрушается матушка, - а мне одной неприлично вывозить Гарри в свет. Хорошо, что ты приехал. Старший брат - это уже допустимо.
- Ну, мама, - обижено тянет Гарри, - я уже не маленькая…
- Не спорь с матерью, - вступает в разговор отец, - или с братом, или сиди дома.
- Да ладно, - заступается за сестру Джон, - я и сам собирался на бал, посмотреть на этих загадочных сфинксов. Заодно и матушке с Гарри компанию составлю.
- Вот и чудно, - подводит итог под разговором отец, - я ушел.
Джон заходит в свою детскую комнату с намерением отоспаться. У них в академии подъем в семь утра, а отбой в десять вечера. Но никто в такую рань не ложится. Как правило, курсанты устраивают карточные игры или смотрят порно по переносным визорам. Джон предпочитает покер, Билл порно, поэтому их комната часов до двух ночи пустует, из-за чего порой случаются неприятности с воспитателями. Но поскольку оба из состоятельных семей, всегда есть возможность откупиться и договориться. Везде можно устроиться с комфортом, если подойти к делу с умом, но конечно пять часов сна для молодого растущего организма катастрофически мало. Джон скидывает мундир, сбрасывает форменные ботинки и с наслаждением растягивается на кровати. Как странно, в детстве она казалась просто необъятной, а сейчас очень даже средних размеров. Вот у крошки Мими кровать размерами напоминает космодром. От воспоминаний о прелестях Мими у Джона в паху разливается жар, вот что значит длительное воздержание, и он даже собирается немного поработать рукой, чтобы сбросить напряжение, когда в дверь кто-то скребется, а потом тихий шепот из коридора зовет:
- Джоооон, можно к тебе?
Джон тяжело вздыхает, понимая, что разрядка откладывается:
- Входи, Гарри.
Сестра впархивает в комнату в чем-то золотистом.
- Оцени мое платье. Мне нужно твое мнение как мужчины, - просит она и начинает вертеться и кружиться, раскинув руки в стороны. – У меня есть еще два варианта, а сама я не могу никак выбрать.
Джон честно смотрит на это произведение портновского искусства, в котором ни черта не понимает и улыбается – сестра, несмотря на свои пятнадцать лет, по-прежнему остается маленькой избалованной девчонкой.
- Ну как тебе? – интересуется Гарри.
- Пойдет, - резюмирует Джон.
Гарри еще раз кружится на носочках и выплывает из комнаты, обещая вскорости вернуться. В ожидании сестры, Джон оглядывается, отмечая стоящие на окне в вазе любимые маргаритки (это мама) и заботливо развешанные на стене в дорогих вычурных рамках грамоты из школы и академии (это Гарри, есть чем похвастаться перед подружками). Следующее демонстрируемое сестрой платье голубого цвета, с большим количеством кружев и разных бантиков. Джон по-прежнему ничего в этом не понимает, но с умным видом кивает и показывает большой палец.
- Хорошо? Да? – Гарри строго смотрит на брата.
- Нормально.
Гарри сердито вылетает из спальни брата и возвращается в чем-то совсем уж воздушном, напоминая облако.
- Если скажешь «годится», я тебя придушу, - предупреждает она, - отыщи в своем словарном запасе что-нибудь поинтереснее, солдафон. Мне важно твое мнение!
- Господи, Гарри, но я ровным счетом ничего в этом не понимаю, - мямлит Джон, - лучше спроси маму, - но сестра наседает, сердито размахивая крепкими кулачками перед носом, и Джон просто сбегает из комнаты, как есть, в одних носках, брюках и нижней рубашке, в надежде укрыться от гнева Гарри.
Убежище он находит в парке, устраиваясь в гамаке, подвешенном между вишневыми деревьями. Солвейг начинает припекать, оживляются птицы и какие-то насекомые, но Джон не слышит их назойливого внимания, почти мгновенно засыпая. Сон его крепок и глубок, как бывает только в ранней и беззаботной юности, расцвечен яркими пророческими снами, в которых плохое обязательно перемежается с большим и безграничным счастьем.
- Просыпайся, соня, - сестра сердито толкает его, грубо вырывая из цепких пут сна, - пора собираться уже. Матушка тебя обыскалась.
Джон сонно улыбается и причмокивает, щуря глаза – Солвейг садится, на землю опускается тихий летний вечер и даже птицы как будто поют свою вечную песню шепотом. Какое разочарование – а ведь столько планов было на этот день. Джон собирался навестить школьных друзей, кое-что купить для себя и обязательно гостинцев для однокурсников, которым не повезло остаться на выходные в академии, заглянуть в императорскую библиотеку по одному важному вопросу, ну и заказать цветы для Сары. Что ж, остается надеяться, что в императорской оранжерее по-прежнему растут неплохие орхидеи, а остальные дела придется в спешном порядке провернуть в воскресенье. Джон вздыхает, спрыгивая на землю, и обнимает обиженную сестру.
- Ну что, какое платье ты выбрала? Номер один, два или три? – интересуется он, улыбаясь.
- Номер один, - сдается Гарри, улыбаясь в ответ, - мама выбрала.
- Отличный выбор, - одобряет Джон, - у мамы превосходный вкус.
- Подлиза!
В своей комнате Джон обнаруживает почищенный и отглаженный мундир, новые форменные брюки и блестящие, словно рояль, ботинки. Матушкина забота приятна. Джон принимает ванну, с удовольствием погружаясь в почти забытые детские ощущения, запах ромашкового отвара в воде и горечь душицы на губах. А после приятно завернуться в огромное пушистое полотенце и просто полежать на кровати, никуда не подрываясь и ни о чем не думая. Но матушка торопит, и минуты блаженного безделья заканчиваются. Джон быстро одевается и спускается вниз, где Гарри носится от одного зеркала к другому, пытаясь разглядеть себя то в профиль, то анфас, и Джону становится смешно, как в этой жизни кое-что совсем не меняется. Девчонки есть девчонки.
Они едут на бал в парадный императорский дворец в отцовском автомобиле, огромном, претенциозном и совершенно неповоротливом. Дань традициям, хотя кары, безусловно, функциональнее. Джон любит скорость, простор и свежий воздух, и эта медленная черепашья езда с дорожной пылью и урчанием мотора раздражает. Чтобы отвлечься, он интересуется у матушки:
- Что это за сфинксы такие? Кто-нибудь их видел?
- А как же, - она прекращает оправлять на платье оборки, - сын тетушки Филлипс. Мальчик служит в дипломатическом корпусе младшим офицером. Он присутствовал на подписании каких-то договоров и рассказывал, что внешне они ничем неотличимы от нас. Вроде бы обычные люди, даже хвостов нет. Но они едят человечину…
Джон хмурится, вспоминая курс ксенологии:
- Что за глупость, мама. Не едят они людей, это сплетни. Рацион у них, как у кошачьих…
Гарри хихикает:
- Молоко, сметана и… рыбы!
- Дура, - бурчит Джон.
- Нет, Джонни, правда, они едят человеческое мясо. Они лишь на половину люди, а на вторую половину львы… И очень не любят, когда к ним пристают с глупыми вопросами… - матушка прикрывает веером рот. – Ужасно боюсь столкнуться с ними на балу. Но твой отец заверил, что безопасность будет поставлена на высшем уровне.
- Мама, это предрассудки, - сердится Джон, - стал бы император заключать договора с каннибалами…
- А как же тогда императрица? – вклинивается Гарри. – Она разве не из племени каннибалов?
- Прикуси свой язык, - возмущается матушка и бьет Гарри веером по губам. – Не смей клеветать на императрицу.