– Да ты ко мне даже приблизиться не сможешь, а вот я…
Тамерон едва успел отклониться от летящего прямо в лицо пульсара, с куриное яйцо размером. Но косички над правым ухом уберечь не удалось, да и само ухо пострадало. Боль, гнев и крик сплелись в единую волну, и та, обретя неконтролируемую свободу, рванула во все стороны. Тарика дернуло, словно марионетку, и впечатало в стену.
Размазав по щекам слезы, Тамерон с ужасом воззрился на рухнувшее на пол тело брата. Он подбежал к нему и в отчаянии уставился на мертвенно-бледное лицо с алой струйкой крови, сбегавшей из носа. Тарик вскоре очнулся и обнаружил рядом плачущего брата.
– Я не хотел, – всхлипывал тот. – Ненавижу магию!
– Ты псих, Тами! Учись контролировать свои силы, – возмутился Тарик, отмахнувшись от попытки помочь ему подняться. – Никому об этом не говори, и я смолчу.
С тех пор он младшего брата не дразнил и посматривал на него с некоторой опаской. Тарик не боялся, что Тамерону – противнику всякого насилия – вздумается повторить опыт, его поразила сила выданной братом эманации. Тарику не досталось и крупицы этой первобытной мощи, до смерти напугавшей обладателя дара. Если это умение отточить, отшлифовать, Тамерон заблистал бы ограненным алмазом и легко затмил надежду и будущую опору достославного рода Лебериусов. Хорошо, что он этого не хотел.
Пасмурным осенним днем, когда из-за низко висящих туч невозможно было понять утро, день или вечер на дворе, Тамерон слонялся по замку. Занятия по каким-то чудесным причинам отменили, и Тарик тут же уехал в город, принарядившись. Тамерона же наставник завалил домашними заданиями и велел охране ни под каким предлогом не выпускать из замка нерадивого ученика. Несмотря на скуку смертную, юноша упорно игнорировал уроки, хоть знал, что ему непременно влетит. Музицировать и слагать баллады в такой мрачный день тоже не получалось. Казалось, вдохновение навсегда оставило его. Тамерон закутался в плед и уселся у бойницы, чтобы погрустить в свое удовольствие, глядя сквозь серую пелену вдаль.
Сумерки уже уступали место ночи, когда под стенами замка появился небольшой отряд. В круге света у ворот он разглядел отца, наставника и шестерых охранников. Поперек седла Краца – главного в секстете – лежало замотанное в плащ тело. Тамерон удивился и насторожился. Он подкрался, чтобы рассмотреть, что происходит.
Пленник был жив, но жестоко избит и, судя по одеревенелости его тела, находился под воздействием парализующих чар. Его сбросили прямо на камни под ноги скакунам. Остановившийся взгляд несчастного вперился в квадрат неба над замковыми стенами.
– Больше не сбежишь, мразь! – Крац пнул беззащитного человека по ребрам.
Тамерон отшатнулся, а когда выглянул вновь, незнакомца волокли к двери, ведущей в подвалы под северной частью замка. Едва двор обезлюдел, юноша подбежал к окованной металлическими листами двери, дернул за ручку. Ни звука удаляющихся шагов, ни малейшего шороха не доносилось из непроглядной темноты коридора. Странно.
Тамерон сотворил чахлый пульсар – кое-чему наставник все же сумел его научить, – и тот медленно поплыл в подземные недра замка. Ход попетлял немного и закончился небольшим помещением, заваленным всяким хламом. Несолоно хлебавши Тамерон вернулся во двор и направился в покои отца – обустроенные здесь же – в северном крыле этажом выше. В западной части жили они с Тариком, в южной – мать.
Родители виделись редко. Мама никогда не покидала своих покоев, не выходила на прогулки. С младшим сыном она виделась охотно, хоть и редко. Всякий раз, когда ребенком Тамерон оказывался в южном крыле, его бросало в дрожь от суровых лиц, глядевших на него с потрескавшихся полотен. Он так и не удосужился выучить имена и титулы своих великих предков и про себя называл их: Заносчивый, Подозрительный, Суровый, Хищный и так далее. Зато, став юношей, женскими портретами мог любоваться часами, угадывая в чертах то затаенную грусть, то непомерный груз долга, то отчасти понятную ему горечь. Изображенные на полотнах дамы были строгими, даже чопорными, но ему казалось, стоит лишь провести по портрету рукой, как эти ненужные таким красивым лицам наслоения опадут, и под ними засияют улыбки.
Чем взрослее становился Тамерон, тем реже навещал мать – чувство вины прочно укоренилось в его душе и терзало при каждой встрече. Однажды, когда старая нянечка задремала, маленький Тамерон выбежал на лестницу. Играя, он старался не очень шуметь – во время бодрствования старушка не отпускала его от себя, не давая вволю побегать. Ей тяжело было уследить за мальчиком, поэтому няня предпочитала держать ребенка в поле зрения, но иногда ее подслеповатые глаза ненадолго закрывались.
Госпожа Лебериус вошла в зал как раз в ту минуту, когда Тамерон, оступившись, балансировал, размахивая руками, на верхней ступеньке спиной к лестнице. Мама бросилась к нему, но в дверях остановилась, будто наткнувшись на невидимую преграду, и закричала, как раненый зверь. Тамерон чудом выровнялся, испуганно посмотрел на мать. Она каталась по полу и выла, пахло горелым мясом.
Нянька, в отличие от госпожи Лебериус, беспрепятственно выбежала на лестницу и подхватила мальчика на руки. После того случая старушка пропала, а ее место заняла молодая девица.
С тех пор неотъемлемой частью маминого гардероба стали густая вуаль, скрывавшая изуродованное ожогами лицо, и ажурные перчатки.
Иногда Тамерон бывал в отцовских покоях и часто забавлялся тем, что кричал в огромный камин и слушал эхо. В этом колоссальном не только по детским меркам сооружении никогда не разводили огонь. Однажды из камина раздалось: «Как же ты мне надоел, шмакодявка!» Тамерон перепугался и долгое время плакал навзрыд, когда его пытались оставить на отцовской половине. Дарг Лебериус уезжал рано утром на мануфактуры и возвращался к вечеру. Весь день его комнаты пустовали, что позволяло молодой няньке выкроить несколько часов для общения с конюхом. Ей хотелось наладить личную жизнь, поэтому ребенок часто оказывался предоставленным самому себе.
Через некоторое время страхи, связанные с камином, забылись, но игры как-то сами собой перекочевали в область подстолья. Укрытый от всех свисающей до пола скатертью, мальчик наблюдал за окружающим миром. Однажды отец, не зная, что сын прячется под столом, открыл ему тайну камина. Дарг Лебериус вошел в комнату, бросил на стол бумаги и, ступив в прокопченные недра, исчез. Мальчик не понял, что произошло, но позже юноша догадался о потайном ходе.
Теперь Тамерону хотелось во что бы то ни стало туда попасть. Он не сомневался, что ход из комнаты отца приведет его куда надо. Искать замаскированную дверь в длинном подвальном коридоре – занятие неблагодарное, камин обследовать проще – и, потратив немного времени, юноша обнаружил скрытую пружину. В лицо дохнуло сыростью, и как только он вошел внутрь, потайная дверь захлопнулась у него за спиной.
Стены прохода оказались усеяны пучками люминесцирующих лишайников. Их тусклое свечение сопровождало Тамерона, пока он спускался по винтовой лестнице, которая привела в маленькую комнату. Внимание юноши привлекло смотровое окошко, за ним плясали в отсветах пламени чьи-то тени. Он приблизился и увидел ярусом ниже большое помещение. Там, прикованный к решетке над жаровней, корчился человек. Тамерон отшатнулся, уловив запах горелой плоти.
«Почему пленник молчит? – удивился юноша. – Как можно терпеть эту страшную боль?» Тамерон невольно потянулся к уху, в детстве поджаренному старшим братом.
– Они очень упрямые, – услышал он хриплый шепот из угла, – эти проклятые Атранкасы.
– Кто здесь? – испугался Тамерон и создал маленький пульсар, чтобы разглядеть говорившего.
– Ну, здравствуй, шмакодявка, пра-пра-пра- много раз внучек.
Зрелище оказалось немногим лучше только что виденного внизу: доведенное до крайней степени истощения тело, прикованное к скамье, соединялось трубками с прозрачной емкостью, в которой что-то плавало. Тамерон шумно сглотнул и осторожно приблизился. Потрескавшиеся губы живой мумии шевельнулись:
– Тамерон, у нас мало времени. Ты удивлен и напуган, не каждому удается повидаться с таким далеким предком. Я Хотар Лебериус, прошу любить и жаловать.
– Я, конечно, плохо учил родословную, – прошептал юноша, словно боясь, что немощное тело рассыплется в прах от звука его голоса, – но припоминаю, что Хотар жил около тысячи лет назад. Ни одно тело так долго не сохранится, особенно в этой жуткой сырости.
– Кхы-хы-хы, – послышался смешок, более сходный по звучанию с сиплым кашлем. – Тело не мое. Я здесь, в банке.
Тамерон присмотрелся к сосуду, стер с него пыль и с ужасом отступил.
– Да, остался лишь мозг, – выдохнула полумумия. – Не пугайся, Тами. Я уже давно догадался, что мои милые потомки сговорились не переносить содержимое моей давно сгнившей черепушки в новое тело, так им удобнее меня использовать. Знания – дорогой товар.
Из нижнего зала донесся мучительный стон, от чего Тамерон вздрогнул.
– Как видишь, Лебериусы продолжают биться над загадкой моего дорогого Андо Атранкаса, – поведала полумумия.
– Кто такой этот Андо? – спросил Тамерон.
– Друг мой и враг мой, – выдохнуло усохшее тело-кормилец. – Хочешь узнать историю величия и низости нашего рода?
– Не уверен, – поморщился Тамерон. – Видишь ли, больше всего на свете я хочу уйти из этого замка и позабыть, что я Лебериус. Не подскажешь, как свести клеймо «великого» рода?
– Я в тебе не ошибся, – задумчиво просипела полумумия. – Именно ты-то мне и нужен.
– Для чего? – удивился юноша.
– Для освобождения. Ты убьешь меня.
– Скажи, ты сошел с ума еще при жизни или уже плавая в банке? – прошептал Тамерон с возмущением. – Я не собираюсь этого делать! И не буду вмешиваться в ваши с отцом дела.
– Позволишь Даргу и дальше мучить невинных? – возмутилась полумумия.
– Ты о телах, что используются для поддержания твоей жалкой жизни, или о том человеке внизу? – поинтересовался Тамерон.
– Внучек, ты не заметил, у него радужки были серебристые? – проигнорировал вопрос Хотар.
– Не заметил.
– Не хотелось бы снова упасть со стола из-за тряски. Да и кладка может обвалиться.
«Безумный мозг», – подумал юноша, а вслух произнес:
– Ты же мечтаешь покончить с жизнью! Чем не выход? Завалит тебя камнями, и делу конец. Я, пожалуй, пойду.
– Постой! Очень тебя прошу.
– Дедушка Хотар, скажу тебе честно – ты гадко выглядишь и болен на весь мозг, а посему позволь мне откланяться, – с этими словами Тамерон направился к лестнице.
– Книга! – натужно прошептала полумумия. – У меня есть книга. Мои мемуары.
– Представляю, какое это занимательное чтиво! – усмехнулся Тамерон. – Дай-ка угадаю название… м-м-м… «Записки сумасшедшего», да?!
– Ее поисками занимается каждое поколение Лебериусов, – игнорируя выпады юноши, продолжил Хотар, – но я хорошо спрятал фолиант и сделал вид, что забыл о его существовании. Я уже давно и успешно изображаю маразматика.
– Да, очень успешно!
– Не перебивай! Так вот… О чем это я?
– Книга, – напомнил Тамерон.
– Ах да, три последних поколения Лебериусов пребывали в полной уверенности, что я все позабыл о своей жизни. Но иногда я поражал их откровениями и советами, – полумумия вздохнула и надолго замолчала.
Некоторое время Тамерон переминался с ноги на ногу в ожидании продолжения.
– Эй! – наконец не выдержал он.
– Ты кто? – спросила полумумия.
– Так и знал! – махнул рукой Тамерон и поднялся на несколько ступеней.
– Не уходи, я пошутил. Ты не представляешь, мальчик, как скучно прозябать взаперти.
– Еще как представляю, – вздохнул Тамерон и, вернувшись, присел на край скамьи рядом с телом-кормильцем.
– Я, конечно, позволяю себе иногда прошвырнуться по окрестностям, но много ли забавы в бесплотном путешествии? Но есть у этого и свои преимущества: я всегда в курсе всех дел. Взгляни-ка, внучек, они уже сцеживают кровь?
– Что?! – ужаснулся Тамерон.
– Полагаю, и этот Атранкас ничего не рассказал, а значит, вот-вот попрощается и с кровью, и с жизнью, – прошептала полумумия.
Тамерон подошел к смотровому окошку и осторожно выглянул.
– Ну, что там происходит?
Юноша отвернулся.
– Тебе ведь интересно, зачем это делается? Ты ведь любопытен, – сказал Хотар.
– Ты – чудовище! – прошептал Тамерон. – И те внизу – тоже!
– Нет, я уже не такой, – вздохнула полумумия. – Но если найдут мою книгу, это принесет много вреда. Сделай одолжение этому миру, Тамерон, уничтожь записи. Только не читай страницы, помеченные знаком церопуса, иначе их содержание можно будет легко из тебя извлечь. Вырви эти листы и сожги, другие оставь, там предостережения, доказательства и расчеты. Ты – единственный из Лебериусов, кто способен это сделать.
– Ладно. Уговорил, – сдался Тамерон, – но убивать я тебя не стану!
– Придется, малыш, – вздохнула полумумия, – книга спрятана в подставке под моим сосудом и пронизана отверстиями, через них проходят питающие трубки. Не просто проходят, они проросли сквозь фолиант тысячами нитей, как нервы, как капилляры. Я все предусмотрел. Кхе-хе-хе. Если бы мои дорогие потомки предоставили мне тело, то ни я, ни книга не пострадали бы. Я обещал, что передам записи тому, кто раскроет секрет Андо Атранкаса, чтобы продолжить мое дело. Теперь я понимаю, что пожелал невозможного, хоть перспективы открывались головокружительные. Нужно было только немного доработать то, чего достиг Андо. Я шепну тебе заклинание, и ты освободишь меня. Устал я, очень устал.
– Маг из меня никакой, – замотал головой Тамерон, – и я не разделяю твою точку зрения о смерти, как о свободе. А книга и дальше будет в безопасности, раз веками лежала на виду, но ее никто так и не обнаружил.
– Сделай это! – потребовал Хотар. – Пришло время. Иначе никто не будет в безопасности, и ты – в первую очередь. Не бойся, Дарг не сразу поймет, что меня не стало. Я в последнее время с ним не разговаривал.
Тамерон отрицательно покачал головой.
– Хорошо, – неожиданно легко согласился Хотар и повысил голос: – Дарг! Да-арг!
– Что ты делаешь?! Замолчи! – испуганно зашептал Тамерон, зажав телу-кормильцу рот.
– Лезь под скамью, – пробубнила полумумия сквозь пальцы юноши.
Не успел Тамерон спрятаться, как каменная плита повернулась, и вошел отец.
– Ты звал меня, Хотар? – с удивлением произнес он. – Хочешь рассказать, где книга?
– Нет, Дарги, хочу сказать, что ты идиот, – прошелестела полумумия.
– Проклятый комок слизи! – закричал нынешний хозяин замка. – Будешь пугать бреднями о конце света?!
– Ты приближаешь его, притягиваешь собственными руками.
– Раздавил бы этими самыми руками! – взревел Дарг и, приподняв сосуд, как следует, его тряхнул.
Когда отец вернулся в пыточную, Тамерон выбрался из убежища.
– Зачем ты это сделал?! – возмутился он.
– Хотел показать истинное лицо Дарга и припугнуть разоблачением, конечно, – скривилось в подобии улыбки пергаментное лицо.
– Знаешь, Хотар, а я его понимаю, – кивнул Тамерон в сторону окошка, – ты умеешь выводить из себя.
– Так ты возьмешь книгу, щенок?! Но помни, любопытная шмакодявка, прочесть можно только те страницы, где нет знака церопуса. Сожги, сожги их!
Тамерон смутно помнил, как выбрался из подземелья. Только закрывшись в комнате, он вытащил из-под одежды увесистый фолиант с пожелтевшими от времени страницами. Даже магия не могла хранить их вечно. Не укладывалось в голове, что за убийство он был одарен искренней благодарностью. То легкое шелестящее: «Спасибо», что вылетело из уст многострадального тела, питавшего мозг Хотара, до сих пор звучало в ушах. Тамерон уселся у камина в свете трепещущего пламени, открыл книгу и прочел: «Хотар Лебериус. Великий труд моей жизни».
– Никогда не думал, что древнехарандский мне пригодится, – пробормотал он и углубился в чтение.
Я уже стар и на многое смотрю иначе, нежели прежде. Идеалы юности давно померкли, сменились холодным прагматизмом, а затем усталостью. Утомляет сама цикличность происходящего, все чаще хочется просто сидеть у огня и наслаждаться его теплом, вспоминая, что было хорошего в долгой и неправедной жизни. А что же было?