Психадж - Владимир Благов 12 стр.

— Знаешь, Мила, почему я так много пью? — сказал, наконец, муж, убирая со стола пустую бутылку. Он внимательно посмотрел на жену — совершенно трезвый, будто не пил. — Крепко я перед тобой виноват, Мила.

— Ты? Чем? — удивленно приподняла брови Люда.

— Тем, что ушел от тебя.

— Разве ты по своей воле? Тебя отняла смерть.

— Все равно я виноват. Из-за меня погибла Ляля, а Вениамин остался вдовцом. Кто-то скажет «судьба», но это отговорка… Помнишь город Вансычен? Ведь я сам сделал шаг в пропасть. Это была МОЯ ошибка.

— А как я тебя не пускала! — вдруг зарыдала Людмила. — Как я кричала тебе, а ты не слышал. Ты прошел сквозь меня и не почувствовал, что я рядом!

— Да, сама видишь, я кругом виноват. Я и на Суде повинился… На милость Божью уповая.

— На каком суде?

— Как «на каком»?! Ты что, не помнишь? Ты же была там, ты должна помнить!

— Расскажи, может, я вспомню.

— Нет… Если ты не помнишь, у меня мало шансов на успех. Подожди, постараюсь все объяснить… Я умер, и тело предано земле, но душа моя нашла приют в другом теле, и я снова жив, хотя, конечно, чувствую себя скверно, словно не в своей тарелке… Это трудно, но ты все-таки постарайся понять. Мне позволили вернуться только ради тебя, только потому, что я люблю тебя так, как Орфей любил Эвридику… Ты меня внимательно слушаешь?

— Конечно, — кивнула Люда.

— Я ПРИМЕРЯЮ сейчас чужое тело, и пока оно мне немного ЖМЕТ. Но я знаю хорошего портного, который возьмется ПОДОГНАТЬ это тело под мою душу. И тогда, надеюсь, я смогу показаться тебе в новом обличье… Ты меня понимаешь?

— Не знаю, — улыбнулась совершенно сбитая с толку Люда.

— Да, пока ты не готова меня понять, но знай, что однажды я вернусь к тебе странным докучливым незнакомцем, вернусь для того, чтобы в нем ты узнала меня.

— Как же я узнаю тебя в незнакомце?

— Узнаешь, если захочешь.

— А почему ты хочешь вернуться ко мне именно так — тайно? Иного пути нет?

— Ну, сама посуди: почему ты сейчас беседуешь со мной, покойником, этак вот запросто? Потому что это сон. Правильно?! А наяву заговорила бы ты с моим двойником, если бы он вздумал к тебе приставать? Отшила бы! Вот поэтому я не смогу с разбегу прийти и сказать: «Здрасьте, вот он я, с того света выходец!» Я должен сначала расположить тебя ко мне, а уж потом и доказать, что я — это я.

— И чем докажешь?

— К счастью, я сохранил память о нашей совместной жизни и смогу ответить на любой твой вопрос, даже интимный. Устрой мне экзамен посложнее. На досуге подготовь вопросы.

— Ты говоришь, сохранил память. А что, могло быть иначе? Неужели тебе могли стереть память обо мне?

— Могли. И не только о тебе. Они обязаны были стереть меня как личность, но передумали. Впрочем, это целая история. Сразу после вынесения приговора, как только Иисус удалился, Енох вдруг ко мне пристал: «Так ли уж сильно ты любишь свою супругу?» Говорю, что больше жизни, а он: «Принесешь справку — поверю!» «Да где ж я тебе ее возьму?» «На Третьем небе!» Пришлось сгонять на третий этаж, — у них там соцотдел по надзору за кармой. И вот посмотри, ЧТО они мне там выдали.

Сергей протянул жене красивый розовый бланк, пестрящий вычурными буквами, и Люда с удивлением прочла:

— Как видишь, подчеркнуто «СТОРГЕ» — любовь-дружба. Это лучшее из чувств, которые мужчина может испытывать к женщине, — пояснил Сергей. — Енох, как увидел справку, даже прослезился: давно, говорит, не встречал такого сильного чувства. Короче, память он мне сохранил. Всю. Даже генетическую. Теперь я смогу мое новое тело перекроить по своему усмотрению. И если получится, ты обретешь своего Сергея вновь. Не только душу, разум, но и тело. Правда, здорово?

Люда пожала плечами. Она не могла в это поверить, как не могла и решить, хорошо это, или плохо.

— Я боюсь, меня обманут, — всхлипнув, сказала она, и строчки удивительной справки расплылись перед глазами. — А еще знай: такого, как ты, больше не будет. И к незнакомцу, пусть даже с твоей внешностью и характером, я не привыкну. Ни за что.

— Ну ладно, время покажет, — ответил Сергей…

…Люда проснулась. Лежа в кровати и глядя в потолок, стала припоминать события прошедшего дня. Потом подумала о сновидении: к чему бы это?

«Вещих снов не бывает, поэтому верить всему услышанному во сне не стоит. Просто под воздействием стресса все мысли сейчас о Сергее. А такого, как он, действительно больше не будет. И сто раз права Веруня: или помни всю жизнь, или забудь… А я должна помнить!»

Люда встала, прошла на кухню, поставила на плиту чайник. Потом подошла к окну, прижалась лбом к стеклу и замерла, глядя во двор. Смотрела, но ничего не видела, мыслями переносясь на тридцать лет назад.

«Господи! Как хорошо быть шестнадцатилетней девчонкой с розовым бантом в косе! Какое счастливое беззаботное время! Какие впереди горизонты!.. А Сергею правильно в справке подчеркнули «СТОРГЕ». Именно такое чувство у нас с ним всегда и было».

Внезапно Люда поймала себя на том, что обдумывает вопросы для ЭКЗАМЕНА, о котором во сне говорил Сергей. Поймала и, усмехнувшись, подивилась противоречивости собственных мыслей. Да, она всерьез обдумывала вопрос о месте и времени их с Сергеем первой встречи. Если готовишь вопросы, значит, собираешься их задавать. Но кому?

…Повстречались они в семьдесят втором. Сергей только что демобилизовался. На работу еще не устроился. Однажды зашел в универмаг, где Люда работала продавщицей в «Кожгалантерее». Купил у нее обложку для паспорта. Слово за слово. Как говорится, пришел, увидел, полюбил. И ей он тоже понравился с первого взгляда. Так и познакомились, а через полгода была свадьба. А еще через три года, в семьдесят пятом, родилась Наташка.

Наташка, когда была маленькой, любила манную кашу с вареньем. И однажды за столом, вылизывая тарелку, изрекла:

— Пап, знаешь, что сказал один космонавт с летающей тарелки?

— Нет, — усмехнувшись, пожал плечами Сергей.

— Он сказал: «Тарелка любит чистоту!»

С тех пор Сергей начал записывать Наташкины «афоризмы» в особую тетрадь. И когда время от времени он зачитывал их дочери, всем было весело.

А перед сном, уже лежа в постели, Сергей начинал увлекательные рассказы об Одиссее и Спартаке, Ассоль и д`Артаньяне, капитане Немо и Робинзоне Крузо. Люда сама с интересом слушала и по-доброму завидовала дочке: «Эх, мне бы в детстве такого папку!»

Неподалеку от дома был лесопарк, и Сергей с Наташкой часто туда ходили. Летом — за цветами, осенью — за листьями для гербария, зимой в гости к синицам и белкам со своим угощением. А как-то под Новый год Сергей утащил дочуру в лес на Новогодний костер на снегу — с обязательной дегустацией печеной в фольге картошки. Домой Наташка пришла чумазая, насквозь пропахшая дымом, но не просто довольная, а восхищенная вылазкой. Людмила сделала вид, что сердится на мужа и дочь из-за испорченной одежды, а в душе пожалела, что не была в лесу вместе с ними.

Все это вспомнилось на мгновенье, промелькнуло в памяти летним теплым днем, а потом суровая реальность вернулась, простучав в висках отчаянным словом «вдова». Люде сделалось плохо, она часто задышала и с тихим стоном опустилась на стул.

Глава 10. Новая жизнь

Вениамин быстро шел на поправку. Начал вставать и передвигаться по палате. Ему не терпелось поскорее покинуть больницу, и мыслями он устремлялся в будущее: как будет он жить дальше — в чужом теле, под чужим именем, в чужом доме.

Он тосковал, ведь почти каждую ночь снились Людмила и Наташка. Однажды во сне — смех, да и только — видел зятя, угощал его пивом. Подумать только, даже зять-неудачник, чужой, можно сказать, человек, теперь являлся для Сергея частью того любимого, потерянного им мира.

«Кто я? — этот вопрос не раз приходил в голову Лебедянскому. — Если я помню мою прежнюю жизнь и скучаю по ней, значит, я все же больше Сергей, чем Вениамин. У человека не может быть два лица, два имени, две жизни, если, конечно, он не Исаев-Штирлиц. Пора определиться, кем я хочу быть на самом деле. Определиться и начать новую жизнь. Кажется, и фамилия у меня была подходящая — Новожилов. Но прежней жизнью мне уже не жить, это ясно. Стало быть, надо изменить эту жизнь так и настолько, чтобы из одной колеи, в которой буксует мысль Вениамина, ловко и безболезненно перескочить в соседнюю, наезженную Сергеем. Если это получится, я буду, наверное, счастлив. Какие шаги необходимо предпринять в этом направлении? Первым делом, конечно, выписаться».

Так рассуждал Вениамин в течение первых двух недель лечения, и результатом этих рассуждений явилось неожиданное, удивительное открытие: однажды Вениамин заметил, что вся его «благородная седина» бесследно исчезла. Лера, увидев, спросила дерзко и грубо: «Ты что, покрасился? Хочешь казаться моложе?» Но ни одна краска для волос во всем мире не смогла бы лучше справиться с подобной работой. Лебедянский пытался вспомнить и проанализировать свои мысли последних дней. Мог ли он на самом деле хотеть этого, а если мог, то осознанно, или же бессознательно?

— Ты видишь? — говорил он Николаю. — А вчера был седой.

— Радикальный черный цвет, как у Кисы Воробьянинова! — хохмил не менее удивленный Николай.

— К тому же у меня и глаза стали как новые. Раньше без очков никуда, а сейчас я и вблизи, и вдали все вижу одинаково четко. Вчера Кузьмич газету читал, так я, не вставая с кровати, различал самые мелкие буквы. Короче, сам себе удивляюсь.

— Ты лучше объясни, как это у тебя получается?

— А я, думаешь, знаю! Но мне это нравится.

— Чудишь, брунет? — фыркнул вошедший в палату Кузьмич. В руке он держал сетку с одеждой. — А меня вот выписывают. Так что телевизор я забираю, зато не буду больше мешать вашему омоложению. Покеда.

— Кузьмич, оставайся! — ухмыльнулся Николай. — Мы из тебя тоже брюнета сделаем. Домой придешь, а бабка тебя не узнает!

— Нет уж, спасибо. Продолжайте ваши опыты, а я вам не кролик. Желаю здравствовать…

…Вениамин лежал в кровати, разглядывал зеленую муху на потолке и улыбался. Возвращенное зрение расценивалось им действительно как чудо. Хотелось, чтобы чудеса продолжались…

Новое чудо свершилось через два дня. Поутру, лежа в кровати, Вениамин пятерней приглаживал всклокоченные лохмы и вдруг с удивлением нащупал ладонью жесткий ежик волос на темени. Волосы — неизвестно откуда — полезли быстро и густо, черные, и не курчавые, как раньше, а прямые, так что вскоре Вениамина невозможно было узнать.

— Пап, не знаю, как это у тебя получается, но ты молодеешь прямо на глазах! — промямлила потрясенная Лерка, тараща глаза на не менее потрясенного отца. — Не скажу, чтобы я была без ума и от твоих усов, но, должна признать, они тебе идут.

Лебедянский менялся исподволь, незаметно для самого себя, но четко и пунктуально, как по программе. Правда, к сожалению, не только в лучшую сторону. Одновременно с ростом волос стали на удивление быстро портиться зубы. Зато зарубцевался послеоперационный шрам двадцатилетней давности.

Однажды, подойдя к зеркалу, Вениамин не поверил своим глазам. Да и как им было верить, если левый — свой — оставался по-прежнему серым, а правый — чужак — за одну ночь сделался карим. Эта новая перемена в облике Лебедянского больше всего бросалась в глаза окружающим. И в первую очередь ее заметил лечащий врач Долгушин. Он не преминул сообщить о своем открытии профессору Яковлеву. А тот и сам с любопытством экспериментатора наблюдал за метаморфозами Вениамина.

Профессор суммировал факты, но не торопил время. Яковлев не хотел сенсации, не желал дешевой славы и даже немного боялся огласки. Поэтому все свои наблюдения он фиксировал только «в интересах будущих поколений», как он сам для себя обозначил степень своей заинтересованности. Известно Яковлеву было не очень много, узнать больше он мог бы от самого Вениамина, но лезть пациенту в душу он бы не рискнул. Поэтому профессор был рад неожиданному откровению Долгушина.

— Иван Алексеич, — начал Павел. — Надеюсь, вы в курсе?

— Я не слепой, Паша, тоже все вижу. Странные дела творятся у нас в отделении… Человек может отпустить усы, даже если раньше никогда их не носил, но чтобы без косметической операции на лысине вдруг волосы выросли, это, извини меня, Паша, в голове не укладывается.

— Как после телесеансов Кашпировского.

— Налицо, я бы сказал, некое психосоматическое программирование. Вот тебе, кстати, готовый термин для будущей монографии.

— Иван Алексеич, если бы дело ограничивалось одной шевелюрой, а то ведь еще изменился цвет правого глаза, а правая рука — травмированная — выглядит… Да не выглядит, а просто намного больше левой. Левая — рука пианиста, а правая теперь как у молотобойца.

— Да, я видел. Клешня порядочная.

— Если правый глаз и правая рука, значит, какая-то аномалия правого полушария мозга?

— Возможно. Сделай томограмму. Еще надо посмотреть результаты анализов крови на день поступления и на день выписки. Неплохо бы на днях сделать еще анализ. Если будут резкие изменения в составе крови, мы потом посмотрим динамику роста.

— Понял.

— Ну, а как он сам объясняет свои художества?

— Я его спрашивал насчет руки, а он говорит, лишь бы работала. Значения этому, видимо, не придает.

— Как к нему относятся соседи по палате?

— Двое новеньких, послеоперационных, им не до общения. Старика я вчера выписал, а вот молодой… Мне кажется, он с Лебедянским на короткой ноге: они часто беседуют.

Яковлев покивал, посмотрел в окно и вдруг тяжело вздохнул:

— Паш, ты помнишь того таксиста, что разбился вместе с Лебедянским? Ну, который у меня на столе умер.

— Смутно.

— А у меня до сих пор перед глазами его лицо. И жена у него очень хорошая. Видно, что жили душа в душу… Так хочешь, верь, хочешь, не верь, а наш Лебедянский понемногу, но становится похож на того таксиста-покойника. Мне так кажется… А ты как думаешь?

— Честно? Не знаю. Оккультизм какой-то.

— А если иначе сказать: пересадка души в тело донора?

— Пофантазировать на эту тему я не против.

— А чего фантазировать?! Покойный Новожилов был брюнет, носил усы, курил, глаза карие, зубы кариозные, ручищи громадные, зрение — в норме… А дочь Лебедянского рассказала, что отец: а) никогда не курил; б) носил очки с очень толстыми стеклами и практически не мог без них обходиться; в) ежедневно брился электробритвой; г) любил груши; д) и так далее, список длинный. И главное, Лебедянский говорил мне, что мое лицо ему знакомо. Якобы он видел меня во время операции. А это исключено. Меня мог видеть и запомнить только покойный Новожилов.

— Не знаю, что и сказать, — пожал плечами Долгушин. — Случай уникальный… Мы ничего не сможем доказать, даже если…

— Мы и не будем никому ничего доказывать, — перебил Павла Яковлев. — Зачем?! Мы с тобой знаем, и этого достаточно. К тому же наши предположения могут и не подтвердиться.

— Как он это делает?! — резким жестом Долгушин проиллюстрировал степень своего недоумения.

— Он сам может этого не знать, если процесс запущен подсознанием. А если и знает, то не скажет. Ты бы сказал на его месте?

— Логично… И к чему мы пришли?

— К тому, с чего начали… Время покажет…

…А в это самое время в палате Николай беседовал с Вениамином.

— Слушай, мы с тобой третью неделю вместе в этой дыре. На мой взгляд, внешне ты здорово изменился за это время. Ты сам как считаешь?

— Конечно, изменился. Но я думаю, главные превращения еще впереди.

— Может, ты чувствуешь какое-нибудь давление со стороны, будто тобой кто-то командует?

— Да нет.

— Может, подсознание перекраивает тебя по своему сценарию?

— А я откуда знаю?! Может, и перекраивает. По крайней мере, я доволен. Я думаю, что, в конце концов, стану очень похож на Сергея, то есть стану самим собой.