— И тогда…
— Я тебе уже говорил… Хочу домой, к жене и дочери. Только как ЛУЧШЕ вернуться, не знаю.
— Да, тут торопиться опасно. Ты сначала разведай, как и что. В смысле: ждет тебя жена, или…
— «Или» быть не может! Я в своей Людмиле уверен на все сто. Самое трудное — объявить о своем воскрешении. Они же меня похоронили. Вот над чем я голову ломаю.
— Домой идти даже не думай. Нужна встреча на нейтральной территории… У тебя жена где работает?
— В магазине.
— Во! То, что надо! Зайди как-нибудь к ней в магазин. Надо, чтобы она на тебя внимание обратила. Продолжай ходить каждый день. Неделю, или месяц. Стань завсегдатаем. Понаблюдай за ее реакцией на твое появление. А там уж решишь: подходить, или нет.
— Самое трудное — как, с чем к ней подойти! Я хочу именно ВЕРНУТЬСЯ, а не заново с ней знакомиться.
Николай оживился:
— А как ты с ней познакомился?
— Идея! — просиял Вениамин.
— Не понял, — у Николая подпрыгнули брови.
— Главное, что я понял…
…Через полтора месяца Вениамин уже твердо стоял на ногах: переломы срослись удачно и быстро. С рукой дело обстояло сложнее: после операции началось нагноение, и Долгушин говорил, что долечиваться придется уже амбулаторно.
В день выписки Лерочка примчалась в больницу ни свет, ни заря. Привезла отцу отутюженный костюм-тройку, кремовую сорочку и галстук в полоску.
— Папа, одевайся, — затараторила она. — Я бегу за выпиской, беру больничный, и мы едем домой. Сегодня на обед — цыпленок табака.
— Постой, постой, Лерка, — засмеялся Вениамин. — Почему такая спешка? Такси внизу ждет?
— Хуже. Виктор Васильевич ждет.
— Данилевич?! И не стыдно тебе его эксплуатировать?
— Да ну, ерунда! От него не убудет.
— Могли бы взять такси.
— Ладно, пап, не ворчи.
Дочь ушла, а Вениамин вдруг обнаружил, что принесенная одежда его не устраивает. За окном плавился август, и надевать в такую пору костюм, да еще душить себя галстуком было, по меньшей мере, неразумно. Поэтому Вениамин надел брюки, а рукава сорочки предусмотрительно закатал до локтя. Таким его и увидели дочь и приятель. Лерка фыркнула, не сумев скрыть своего недовольства. Данилевич молча кивнул и улыбнулся. Сели в машину.
— Ну, как ты? — первым делом спросил Данилевич.
— Выписали долечиваться, — недовольно буркнул Вениамин. — Бог знает, сколько времени еще просижу дома дармоедом… Да! — спохватился он. — Ты располагаешь временем?
— А что ты хотел?
— Слушай. Если можешь, давай сначала на кладбище. Я хоть посмотрю, где она.
Данилевич на секунду наморщил лоб.
— Да, конечно.
Лера посмотрела на отца с виноватой улыбкой.
— Пап, может, завтра?
— Нет, пойми, мне нужно сейчас. Это не займет много времени…
Ехали молча. Вениамин смотрел вперед, глазами Сергея следя за ситуацией на дороге, и не знал, куда деть руки. Подумать только: два месяца не держал в руках «баранку»! Когда Данилевич тормозил на перекрестках, или, наоборот, разгонялся, ноги Вениамина-Сергея автоматически нажимали несуществующие педали.
Всю дорогу до кладбища Лера порывалась что-то сказать отцу, но всякий раз, когда она собиралась начать разговор, Данилевич на мгновение искоса взглядывал на нее, и Лере не оставалось ничего другого, как только отрешенно вздыхать и делать недовольное лицо. Вениамин видел ее состояние, и это почему-то его забавляло.
«Восточное» встретило Лебедянского влажной прохладой, пересвистом в кронах деревьев невидимых птах и надоедливым гудением комаров. Лера показала мамину могилу, где за оградой еще лежали пожухлые траурные венки, а сама встала так, чтобы загородить собой памятник на соседней могиле.
На одном из траурных венков Вениамин прочел надпись, сделанную от его имени: «От скорбящего мужа». Он взглянул на фотографию Ляли, на даты рождения и смерти, потом повернулся к дочери. Лера вся напряглась, не зная точно, видит отец фото на соседнем памятнике, или нет. Но Сергей-Вениамин увидел, отстранил Леру и подошел к своей могиле. Под скромной фотографией на металлокерамике было написано:
НОВОЖИЛОВ СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ
12. 01. 1949 — 20. 06. 1996
— Поехали, — тихо сказал Лебедянский и первым пошел к машине. Он шел и чувствовал непонятную тоску, какую-то опустошенность. И вместе с тем ему стало легко, будто пришло избавление от какого-то неприятного обязательства. Уже сидя в машине, он понял, что оставил на кладбище душу Вениамина, и теперь ему ничто не мешает стать прежним Сергеем.
— Левановский на днях звонил, — отвлекла его от мрачных мыслей Лера. Она просто светилась от радости и все же пыталась до времени утаить ее причину. — Сказал, что хочет с тобой расплатиться и ждет, что ты, цитирую: порадуешь его еще чем-нибудь этаким.
— Как же, порадуешь… Разве что печатать левой рукой… Ну, а у тебя что нового, Виктор? — спросил Вениамин однокашника.
Данилевич самодовольно ухмыльнулся, многозначительно посмотрел на Леру, но ничего не сказал.
— Пап, я тебе не говорила, — выручила его Лера. — Пока ты был в больнице, я подала документы в университет на юрфак.
— Какой из тебя юрист… Провалилась?
— Вот еще! — фыркнула дочь. — Виктор Васильич помог. Поддержал. Поступила.
— Молодец, — рассеянно похвалил ее отец. — Виктор, я твой должник до гроба.
— Но это еще не все, — загадочно улыбнулась Лера. — Пап, я должна сообщить тебе одну вещь… Ты готов?
— Откуда я знаю, ЧТО у тебя на уме.
— Лера, не торопись, — остановил ее Данилевич. — Отцу надо хорошенько отдохнуть. Приедем домой, пообедаем, пропустим по рюмочке…
— А в чем дело? — насторожился Вениамин.
— Пап, короче… Я выхожу замуж! — не утерпела Лера.
— Вот тебе раз! Вы же поссорились.
— Правильно. Что, на нем свет клином сошелся, что ли?!
— Тогда, я не понимаю, кто твой жених?! Насколько это серьезно?
— Старик, поверь мне, это очень серьезно, — подал голос Данилевич. — Видишь ли, я очарован красотой твоей дочери и намерен украсть ее у тебя.
— Да вы оба с ума посходили, — начал было Лебедянский, но Лера, повысив голос, перебила его.
— Папа, давай договоримся: все, что ты хотел сказать по этому поводу, ты уже высказал!
Вениамин какое-то время смотрел на дочь, не мигая, потом махнул рукой:
— Делайте, что хотите.
Конечно, он обиделся. Но болезненное самолюбие в его душе боролось сейчас с непонятным безразличием, будто речь шла вовсе не о судьбе его дочери, а о чем-то отвлеченном, абстрактном. Лера закусила губу и боялась смотреть на отца, Данилевич сделал каменное лицо, и все трое молчали…
…Так же молча садились за стол. Лера подала румяного цыпленка, Данилевич поставил на стол бутылку коньяка, и только после первой рюмки напряженность спала.
— Предлагаю тост за хозяина, вернувшегося в родное гнездо! — громогласно объявил Данилевич, но Лера перебила его:
— Давайте помянем маму…
После второй рюмки мужчины вышли в коридор покурить.
— Я гляжу, старик, ты на глазах молодеешь, — пристал к Вениамину Данилевич. — Непонятно, как это у тебя получается? А курить когда научился? Ведь ты же никогда не курил.
— Это, Витя, от нервов. Что ни день — то сюрприз. Главным образом неприятный. Ты зачем Лерке мозги запудрил, зятек?! У вас же разница — тридцать с лишним лет. Скорее уж, ты на глазах молодеешь, а не я.
— Твоя дочь выходит замуж по любви. Я уважаю свободу выбора. Ты ни о чем не пожалеешь.
— Я уже жалею… Помнишь зимнюю рыбалку в шестьдесят восьмом? Помнишь, как тебя под лед поволокло? Помнишь, кто тебя тогда вытащил?.. Так лучше бы я этого не делал!
Данилевич ушел, хлопнув дверью. Лера закрылась в своей комнате. Включила телевизор. Вениамин почувствовал облегчение, хотя понимал, что облегчение это временное. Поразмыслив немного, померив шагами диагональ комнаты, он вернулся к столу и в гордом одиночестве продолжил трапезу…
…На другой день Вениамин заехал в редакцию, получил гонорар и немного поболтал с Левановским.
— С трудом узнаю! Ты ли это? — театральным жестом встретил гостя главред — дородный бородач с лицом, похожим на клеклый блин.
— Да я, я, — махнул рукой Лебедянский. — Все говорят одно и то же. Устал это слышать. Вот и тебе, вижу, завидно. А завидовать, если честно, нечему.
— Согласен, у каждого свои проблемы. Фотографию в паспорте еще не поменял? — ехидно усмехнулся Левановский. — Ну да ладно, давай к делу. Ты мне нужен, и срочно. Твои статьи в духе Реймонда Моуди пошли на «ура», и редакция заинтересована в дальнейшей разработке темы «Жизнь после смерти». Как настроение?
— По-разному. Иной раз хочется все бросить, а бывает наоборот — писал бы и писал ночь напролет. Сейчас задумал нечто автобиографическое.
— Мемуары? — недоуменно приподнял брови Левановский.
— Не совсем. «Опыт загробной жизни», или, если короче, «Психадж».
— Паломничество душ?! Неплохо. Слово емкое, можно сказать, свежее. А ты в самом деле пережил клиническую смерть? Ты был ТАМ?
— Был. И ты знаешь, воспоминания до сих пор очень свежи, контрастны — настолько крепко врезались в память. Просто просятся на бумагу.
— Значит, новая книга?! А ты пока напиши какие-нибудь наброски, этакие путевые заметки с того света, а я их опубликую под грифом «готовится к печати».
— А не боишься?
— Чего? У моего журнала репутация скандальная, не привыкать. Пиши, а я посмотрю, насколько это интересно и наукообразно…
…От Левановского Вениамин ни с того, ни с сего поехал в таксопарк — туда, где раньше работал Сергей. Почему-то захотелось взглянуть чужими глазами на то, что прежде считал родным. Вениамин обошел здание таксопарка по периметру, но войти внутрь так и не решился. Проходили мимо бывшие сослуживцы, туда-сюда мелькали знакомые машины, и такая тоска сдавила вдруг сердце, что — хоть умри — легче не станет. Вспомнилась старенькая бежевая «Волга». Где-то она сейчас: пошла в переплавку, или еще ржавеет на какой-нибудь свалке?
«Впрочем, какая разница, — подумал Сергей. — Ты частично вернул себе прежнюю внешность, но прежнею жизнью в полном объеме тебе не жить уже никогда!»
Все-таки, с горя люди и плачут, и пьют чаще, чем от радости. Ни Вениамин, ни Сергей из этого правила исключением не были. А потому, вопреки здравому смыслу, Лебедянский купил в магазине бутылку водки, сырок и… утолил свои печали «в скверу, где детские грибочки».
За Сергеем был грешок: раз в месяц обязательно приходил домой на бровях, ну а с Вениамином такое случилось впервые. Лера открыла отцу дверь и остолбенела: таким она его еще не видела. Лебедянский приветствовал дочь нечленораздельной цитатой из Крылова:
На большее его не хватило. О дальнейших событиях этого дня у Вениамина сохранились лишь отрывочные воспоминания.
Глава 11. Возвращение
Со дня смерти Сергея прошло полгода. Намел сугробы декабрь, белым снегом скрыло от любопытных глаз вдовью боль и тоску. Людмила жила как во сне, одними надеждами на то, что сон этот однажды сбудется. Порой она грустно улыбалась, сравнивая себя с бедной Ассоль. Только каких парусов ждать ей, вдове?!
Время неслось стремительно. Работа — дом, дом — работа, да еще к дочери надо успеть, что-то купить: Наташка на восьмом месяце.
«Скоро стану бабкой, — качала головой Людмила. — Ну и ладушки. Будет о ком заботиться, кому сопли вытирать. А «баба Люда» звучит вроде неплохо.
Последние две недели Людмила проболела, а когда появилась на работе, девчонки наперебой стали рассказывать ей, что на днях ее спрашивал какой-то мужчина. Интеллигентный, солидный, интересный. Заходил, якобы, несколько раз. Сначала присматривался, — делал вид, что пришел за покупкой, — а однажды, видно не выдержав, спросил прямо: «Где Людмила Ивановна?» Ему сказали, болеет. Он огорчился, — это было заметно, — спросил: «Что с ней конкретно?» Девчонки ответили, что, наверное, простыла, и спросили, что передать. Мужчина сразу замотал головой, попятился даже, сказал только: «Я еще зайду». И с тех пор больше не появлялся.
На лице Люды отразилось недоумение. Она была удивлена, взволнована и терялась в догадках, кто же мог ей интересоваться. Подруги снисходительно улыбались. Ладно, мол, все понимаем. Мужчина видный, положительный, такого грех будет упустить. И не бойся, никто тебя за это не осудит.
— Вот еще выдумали! — фыркнула Люда, обидевшись на подруг. — Нет у меня никого. И не надо.
А таинственный незнакомец вскоре появился снова. Зоя — молоденькая продавщица кожгалантереи — подошла к своей начальнице и одними глазами указала на вошедшего.
— Людмила Ивановна, вон он, смотрите. Ну, тот, про которого мы вам говорили, который вас спрашивал. В черной кожаной куртке, в шапке норковой…
Люда увидела. Сразу бросилось в глаза внешнее сходство с ее Сергеем. Мужчина посмотрел на нее, и Люде показалось, что его глаза светятся нежностью и тоской. Несколько секунд мужчина ласкал ее взглядом, затем отвел глаза и прошел в парфюмерный отдел, откуда можно было смотреть на Люду сквозь витрину и в то же время делать вид, что выбираешь духи, или крем.
Люда разволновалась, не зная, что делать, ожидая чего-то рокового, непредсказуемого. А Зоя продолжала шептать на ухо:
— Красивый мужчина. Видно, что порядочный. Так вы с ним знакомы, или нет?
— Зоя, успокойся, я в первый раз его вижу, — больше для того, чтобы успокоиться самой, сказала Люда. — Может, товарищ мужа?
— Людмила Ивановна, смотрите, он к нам идет…
Мужчина решительно подошел к прилавку и поздоровался с Людмилой.
— Будьте добры, дайте мне обложку для паспорта, — просто сказал он.
Люда ждала чего-то необычного и поэтому не обратила внимания на фразу, которую Сергей-Вениамин заготовил в качестве пароля. Люда на секунду взглянула на покупателя и кивнула Зое:
— Обслужи человека.
Мужчина заволновался.
— Извините, Людмила Ивановна, если вам не трудно, я бы хотел, чтобы вы сами…
Люда кашлянула и смерила покупателя взглядом. «Каков наглец! Надо бы поставить его на место, но… С другой стороны, откуда он знает, как меня зовут? Бог с ним, обслужу, не переломлюсь…»
Она подала ему обложку.
— Что еще?
— Вы знаете, — мужчина потупился. — Много лет назад на этом самом месте один человек — так же, как я сейчас — покупал у вас подобную обложку. Вы помните его?
Люда побледнела, кровь застучала в висках.
— Вы его знали? — вопросом на вопрос ответила она.
— Знал, и довольно неплохо… Извините, я не представился. Вениамин. Я хотел бы с вами поговорить о Сергее, но не здесь, не сейчас… До которого часа вы сегодня работаете? Я мог бы подойти к закрытию магазина, если вы не против, конечно.
— Да, пожалуйста, подходите к семи.
— Хорошо, приду… А обложку возьмите, это только предлог, — он улыбнулся и вдруг учтиво поклонился. Точно так, как это делал Сергей. Затем, не оглядываясь, пошел к выходу.
Люда проводила его долгим внимательным взглядом. У Вениамина была такая же пружинящая походка, как у Сергея.
«Действительно интересный мужчина, — подумалось Людмиле. — Интересно, что он хочет сообщить мне о Сергее? — мысли Людмилы невольно возвратились к давнему сну, который она до сих пор считала вещим. — Сколько можно ждать его исполнения?! Сколько можно верить в возвращение Сергея? С того света не возвращаются… Люди часто видят и слышат во сне именно то, что им больше всего хотелось бы видеть и слышать. Вот и я сама себя запрограммировала и маюсь, ожидая невесть чего. Это все вздор! Мне уже сорок пять. Я одинока, я продолжаю любить погибшего мужа, но ведь так можно остаться одинокой на всю оставшуюся жизнь! Лет через пять я уже никому не буду интересна. Пока на меня еще обращают внимание, не рановато ли записываться в бабки?! Может, жизнь дает мне последний шанс в лице этого приятного человека?»