– А что мы выбросим?
Сузан пробормотала себе под нос, но достаточно громко, чтобы ее услышали:
– Держу пари, это будет не носорог. Тина услышала шпильку, но осталась твердой и решительной.
– Выброси номер 430, историю Слэйтера. Мы пустим сюжет о предвыборной кампании, потом комментарии Барри и закончим носорогом.
Пит засомневался.
– Вы... гм... уверены?
Тина демонстрировала невероятное терпение.
– Я неясно выразилась?
Он встретил ее взгляд и сдался.
– 0'кей. Тут вы заправляете.
Он нашел номер 430, историю Слэйтера, и вытащил сюжет из сценария, бросая на пол страницу за страницей.
– Номер 430 выброшен.
Джон услышал голос Пита в наушнике.
– Внимание. Мы передвигаем номер 370, предвыборная кампания, в четвертую часть и удаляем номер 430, историю Слэйтера. Слэйтера выбрасываем.
Новые противоречивые чувства охватили Джона – злость от сознания, что его обвели вокруг пальца, и постыдная радость от возможности избежать ответственности; ужасное разочарование, смешанное с облегчением, в котором Джону было стыдно признаться.
Он видел, как Эли листает сценарий и бросает страницы на пол. Он отыскал страницы в своем сценарии, вынул и отложил в сторону. Уж бросать их на пол он определенно не собирался.
– Приготовились, – сказала Марделл, и подняла руку, чтобы начать обратный отсчет.
Посмотрев в сторону Марделл, Джон увидел – или это ему привиделось? огромную толпу, материализовавшуюся за тремя камерами. Он слышал голоса людей, постепенно набирающие силу, как если бы звукооператор медленно прибавлял звук.
Почти сразу Джон узнал их. Это была толпа с первого предвыборного митинга губернатора, и сейчас он стоял над людским морем, на той бетонной чаше, в Папиных ботинках и Папином плаще. Они издевались над ним, скандировали хором, потрясали кулаками, размахивали плакатами.
Джон зажмурился, отгоняя видение.
Марделл считала:
– Три... два... один...
Она подала знак, и они начали третью часть.
Стремительно пролетела третья часть, и за ней по логике вещей последовала четвертая. Она открылась репортажем о ходе предвыборной кампании – оба кандидата произносили громкие слова, и Слэйтер выглядел перед камерой много эффектней Уилсона. Потом последовали комментарии Барри Гога, но Джон не услышал ни слова.
Потом пошла любительская видеозапись разъяренного носорога, с множеством действительно впечатляющих кадров – носорог атакует, подсовывает рог под «лендровер» и собирается перевернуть его, в то время как белый мужчина с винтовкой отчаянно пытается сохранить равновесие и прицелиться как следует. Из соображений хорошего вкуса запись прервали прежде, чем прозвучал выстрел.
Музыка. Энергичная музыка. Пора закругляться.
Камера Два, средне – крупный план Джона и Эли.
Джон начал заключительное слово:
– На этом семичасовой выпуск новостей Шестого канала заканчивается. Спасибо, что были с нами.
Эли подхватила:
– Оставайтесь на нашем канале и смотрите премьеру нового тележурнала Шестого канала «Здесь и там», который начнется через несколько минут.
– Всего вам хорошего.
Снова звучит музыка, камера Два берет общий план студии.
Рекламная пауза.
Марделл помахала рукой. Передача закончилась, операторы выключили камеры.
– 0'кей, спасибо всем, хорошая работа.
– Хорошая работа, Джон, – сказала Эли, собирая страницы сценария. Она обратилась к нему впервые за весь вечер.
– Спасибо. – Джон взял со стола вынутые из сценария страницы – номер 430, сюжет о Слэйтере. – Но я должен сделать еще один сюжет.
– А? – Эли недоуменно уставилась на него. Джон положил сценарий перед собой, повернулся лицом к
камере Три, которую оператор в этот момент откатывал назад, и начал читать:
– Через неделю после того, как губернатор Слэйтер выступил с публичным заявлением об истинной причине смерти своей дочери Хиллари, возникли новые вопросы...
Эли закатила глаза:
– Джон... прекрати. Не надо.
– ...знал ли губернатор с самого начала, от чего умерла его дочь...
– Джон!
– ...а если да, то предпринимал ли он попытки скрыть истину, которые стоили, по крайней мере, еще одной жизни?
Эли махнула рукой и вышла из студии, недоверчиво тряся головой.
Джон снова видел толпу, которая по-прежнему текла мимо, словно вспененная река, раздраженная его словами, размахивающая плакатами, кричащая ему, чтобы он заткнулся. Он продолжал читать.
– Согласно заявлению губернатора Слэйтера, он только недавно узнал о том, что Хиллари умерла не от принятого по ошибке лекарства, но после неудачного аборта...
Марделл чувствовала себя страшно неловко, стоя за тремя выключенными камерами, в то время как Джон продолжал читать текст. Как ей вести себя стоять и слушать или что?
Теперь Джон посмотрел в камеру Два. Она находилась ближе, хоть и была всего лишь большой безжизненной машиной.
– Патологоанатом доктор Харлан Мэтьюс подтверждает причину смерти Хиллари, но настаивает на том, что губернатор знал о причине смерти уже на следующий день.
Марделл переглянулась с операторами, и, судя по выражению их лиц, все они сошлись во мнении: парень окончательно спятил.
– Пойдемте отсюда, – сказал один из операторов.
– Да, может, он угомонится, если у него не будет аудитории, – согласился другой.
Марделл и операторы тихо ушли.
Теперь вся аудитория Джона состояла из трех мертвых камер и огромной толпы, стоявшей перед его мысленным взором. Он продолжал:
– Хиллари сделала аборт в Женском медицинском центре 19 апреля. Шэннон Дюплиес, близкая подруга, отвезла Хиллари в клинику, а оттуда – домой, в особняк губернатора, где Хиллари и скончалась несколькими часами позже.
Карл выключил телевизор с чувством легкого разочарования.
– Он сказал, что выйдет с сюжетом в семичасовом выпуске тоже. Интересно, что случилось? Мама взяла внука за руку.
– Карл... он делает сюжет. Прямо сейчас. Карл был озадачен, но поверил ей.
– Что ты имеешь в виду?
Мама потянула внука к себе, и он сел рядом.
– Он говорит Истину прямо сейчас. Я не знаю, кто слушает его, но он делает то, что должен сделать. Я знаю.
Холодные черные мониторы в аппаратной молчали. Ни звука. Сузан собирала с пола выкинутые страницы сценария, все еще размышляя над случившимся. Тина яростно разорвала свой экземпляр и швырнула в мусорную корзину.
Пит стоял у окна, выходящего в студию.
– Чем это Джон там занимается? Джон продолжал читать, когда погасли прожектора и студия погрузилась в полумрак.
– Вскоре после присуждения ей стипендии Мемориального фонда Хиллари Слэйтер Шэннон поняла, что стипендия является платой – платой за молчание. После смерти Хиллари Слэйтер Женский медицинский центр продолжал работать, как обычно. Не проводилось никакого следствия по делу о преступной небрежности врачей.
Сузан и Тина тоже подошли к окну.
Пит недоверчиво хихикнул:
– Он делает номер 430, сюжет о Слэйтере. Тина пробормотала:
– Что отец, что сын, два сапога – пара, – и отвернулась. Перейдя к заключительным строкам сценария, Джон стал читать медленнее. Время сейчас не поджимало, и ему никогда больше не представится возможность снова прочитать эти строки:
– Месяц спустя Энни Брювер, выпускница средней школы, также умерла после аборта, произведенного в Женском медицинском центре.
Потом наступила тишина. Никакой рекламы с ее яркими красками, громкой музыкой, новыми автомобилями или запотевшими от холода, аппетитными бутылками пива. Никакой разъяренной толпы, неистовствующей и кричащей вокруг.
Просто тишина. Джон почти слышал, как последние слова все еще отражаются эхом где-то в пустой студии.
Он сказал это. Он сделал сюжет. Он положил страницы сценария на стол осторожно, почтительно, а потом некоторое время сидел неподвижно, поставив локти на стол, подперев подбородок кулаками, просто возвращаясь к нормальному состоянию, к способности думать и чувствовать.
Как тихо! Доводилось ли ему когда-нибудь в жизни слышать такую тишину?
– Баррет, ты страшно эксцентричный тип, ты знаешь это? С противоположной стороны стола стоял Бен Оливер. Как долго он простоял там?
– Привет, Бен.
Бен положил локти на стол напротив кресла Бинга Дингэма. Несколько секунд он просто стоял так и смотрел на Джона изучающим взглядом.
– Значит, Тина выбросила сюжет?
– Он вышел в пятичасовом, но из семичасового она его выбросила.
– Ты не смог конкурировать с носорогом.
– Боюсь, что так.
Бен иронически рассмеялся и витиевато выругался.
– Да, я знаю... Мне следовало бы быть здесь. Но не буду врать, Джон... Я просто решительно не хотел этого. Это означало бы неприятности такого рода, которые мне не нравятся и больше совершенно не нужны. – Он с отвращением фыркнул. – В любом случае, мое присутствие мало что могло изменить. Ты злоупотребляешь своим влиянием здесь, тебя обвиняют в необъективности, ты это знаешь?
– Весьма польщен.
Потом наступило молчание – молчание зловещее. Наконец Джон нарушил его:
– Так что, Бен, мне выходить завтра на работу? Бен на мгновение опустил глаза, а потом поднял взгляд на Джона.
– Ну... Лорен Харрис просмотрел твой контракт с телекомпанией. Там говорится, что мы не можем уволить тебя, но контракт позволяет нам назначить тебя на другую должность.
Джон ожидал этого.
– Э-э... кем? Репортером?
– Да... легкие репортажи. Квартеты парикмахеров, соревнования по поеданию устриц и бегу в мешках, в таком духе. Конечно, это означает меньше рабочих часов. Будешь работать неполный день.
Джон откинулся на спинку кресла и тихо рассмеялся. Подобные предложения делались здесь и раньше – обычно репортерам, которые на следующий день не выходили на работу.
Бен тоже вынужденно рассмеялся. Он понимал, что никого не обманывает.
– Ты же знаешь, как это делается, Джон. Лорен Харрис принуждает тебя уволиться по собственному желанию. Таким образом мы убиваем нашего козла отпущения, и нам не приходится выплачивать ему выходное пособие. Отличный ход!
– Я могу подумать день-два?
– Ну да, конечно!
Еще несколько мгновений печального молчания. Джон собрал страницы сценария.
– Бен...
– Да.
– Вы... вы понимаете, что я сделал сегодня? Вы понимаете, почему я сделал это?
Бен взглянул на Джона проницательными глазами, которые ничего не упускали.
– По той же причине, по какой тебя... переводят на другую должность. Ты плохой гражданин Страны Болтунов, ты больше не веришь в этот вздор. – Он посмотрел на фанерный задник студии с панорамой города, фальшивыми мониторами и сине-зеленым узором. – Думаю... Думаю, Лорен боится, что в один из ближайших дней ты окончательно спятишь и начнешь кричать: «Мы все время лгали вам! Город за моей спиной ненастоящий – он просто нарисован там, вы слышите меня?»
– Мама, а король-то голый... Бен прижал палец к губам.
– Т-с-с-с! Ты хочешь, чтобы нас обоих уволили? Джон невольно рассмеялся. Бен все понял. Бен подошел ближе и опустился в кресло Эли.
– Но позволь мне сказать одну вещь, Джон, – просто на память. Я наблюдал за твоим выступлением сейчас, когда здесь никого больше не было. Ты все сделал хорошо. Собственно говоря, я думаю, это лучшее, что ты делал когда-либо. – В глазах Бена заплясали веселые огоньки. – Ты не уложился в отведенное время почти на тридцать секунд, но ты все сделал хорошо.
– Я верил в то, что говорю. Это была правда.
Бен кивнул. А потом добавил со всей искренностью:
– Джон... ты поступил правильно.
Вилли Феррини только что вернулся в город и с удовольствием смотрел один из рекламных роликов Хирама Слэйтера, сидя перед большим телевизором в заведении Клэнси, когда Хендерсон отозвал его в сторону на пару слов – далеко в сторону, если честно, к самому полицейскому участку.
Безусловно, Вилли не отличался благородством. Он думал единственно о своих собственных интересах, и ни о чьих более.
– Послушайте, вам ни к чему разговаривать со мной. Поговорите с главным с Мартином Дэвином. Это он нанял меня, чтобы... э-э-э...
– Чтобы что? – спросил Хендерсон, нетерпеливо расхаживая по той же самой комнате для допросов, где он тряс Хови Метцгера.
– Забрать пленку у Эда Лэйка, а потом у старика Баррета.
– Он приказывал убить Баррета?
Вилли помотал головой и жестом отверг вопрос.
– Послушайте, он просто велел достать пленку любой ценой. Он хотел получить ее обратно. Сказал не возвращаться без нее, и именно это я передал Тэду и Хови.
– Ты говоришь, конечно же, о том сомом Мартине Дэвине – главе администрации губернатора?
Вилли понравилась внушительность слов. Он улыбнулся и кивнул.
Хендерсон распорядился:
– Скажи «да» вслух, для записи.
Вилли вспомнил, что его признание записывается на пленку,
– Ах да... Да.
Телефон в квартире Джона прозвонил два раза, а потом включился автоответчик с сообщением, которое Джон записал сразу по возвращении домой. «Здравствуйте, это Джон. Надеюсь, вы не обидитесь, если я не отвечу вам прямо сейчас. Со мной все в порядке, но я... в общем, мне нужно немного побыть одному. Может, мы с вами свяжемся завтра, хорошо? Оставьте ваше сообщение сразу после сигнала».
– Привет, – раздался знакомый, встревоженный голос. – Это Лесли. Я видела пятичасовой и семичасовой выпуски, и могу лишь догадываться, что там произошло. Послушай, Джон, держись и помни, что все мы с тобой. Я хочу обсудить с тобой случившееся, как только ты будешь готов к разговору, так что позвони мне.
Джон сидел в кресле за обеденным столом, глядя на город, который расцветал яркими огнями по мере сгущения ночной тьмы. С новостями было покончено. Он объяснил Маме и Карлу, как сильно нуждается в одиночестве сегодня, и они все поняли. Теперь Джон мог пережить все чувства, которые хотел, и понять их смысл. Он мог даже плакать.
Раздался еще один звонок.
– Привет, Джон. Это Сузан – ты знаешь, оператор аппаратной. Слушай, я никогда этого не делала раньше – ну, не высовывалась почем зря, но сейчас... я просто хочу сказать, мне страшно жаль, что твой сюжет выбросили. Эта история со Слэйтером... вряд ли она просто забудется. Ты действительно открыл что-то важное и должен гордиться собой. И... гм... ну, в общем, пожалуй, это все, что я хотела сказать. Надеюсь увидеться с тобой вскоре. До свидания.
Джон оценил звонок Сузан. Когда-нибудь эти ободрзющие слова проложат путь к его сердцу сквозь облако печали и помогут ему. Когда-нибудь.
Но сегодня – тихо, неподвижно и глядя на вечерний город – Джон мог лишь оплакивать его.
Совсем как Папа. Еще звонок.
– Привет, Джон. Это Аарон Харт. Послушайте, мы все смотрели телевизор сегодня вечером, и вы выступили здорово. Я не буду докучать вам разговорами, пока вы не будете готовы, но вам будет интересно узнать, что Брюверы собираются начать судебный процесс против клиники и им будут помогать...м-м... Рэйчел Франклин, Шэннон Дюплиес и Синди Дэнфорт. Так или иначе, как только у вас появится возможность, нам нужно будет свести воедино всю информацию и посмотреть, что у нас есть, – но только когда вы будете готовы, идет? Не расстраивайтесь, не падайте духом и... придет время, все услышат о вас. Пока.
Джон протянул руку и выключил звонок телефона и убрал звук автоответчика. Потом он сидел в тишине, наедине с самим собой.
Отчаяние. Вот с чем он боролся сейчас.
«Аарон... ну чего вы добьетесь, в самом деле? Если вы закроете одну клинику, где-нибудь мгновенно появится другая; снесете одну клинику, люди просто построят другую. Проблема заключается не в клинике, а во всех тех заблудших, потерянных душах, которые плачут там, за окнами. Все они должны получить ответ – каждое сердце, каждая боль, каждое негодование, каждая рана, нуждающаяся в исцелении, каждая нечистая совесть, нуждающаяся в очищении. Для этого потребуется чудо!
А сегодня... чего хорошего сделал я, на самом деле? Что изменилось? Да и слушал ли меня хотя бы кто-нибудь?»