И вдруг вновь слышит топот, но уже в коридоре. Дверь в каюту резко распахивается, и вместе с ней внутрь врывается кто-то, закутанный в синий плащ.
– Господин! Гончие! – голова в капюшоне резко поворачивается к Сунилу, и становится видно зелёные искрящиеся глаза с вертикальным зрачком. – Всё из-за него!
– Не кричи, – обрывает слугу Ракеш. – Что случилось?
Ману захлопывает дверь, приваливается к ней спиной – и капюшон, задев скулу, размазывает кровь, сочащуюся из свежего пореза у подбородка. Он больше не смотрит на Сунила.
– Господин, к парому пришвартовался баркас, с него сошли люди в зелёных плащах. Их встретил старпом. Я же говорил, что что-то заподозрил, когда увидел этого…
Снова взгляд, но очень короткий. А Ракеш глубоко вдыхает и выдыхает.
– Ты уверен, что они за нами?
– А за кем ещё, господин!? И у главного сканирующий медальон, он сразу понял, кто я… пришлось бежать через трюм. Сейчас они немного заняты пожаром, но скоро будут здесь!
Кивнув, Ракеш поднимает с пола книгу, бросает в кожаный мешок, Ману распахивает дверь… а Сунил скатывается с кровати.
– Я с вами!
– Нет! – красные глаза пылают ярче заката в маленьком круглом окне. – Тебе они не сделают ничего, возвращайся! Живи обычной жизнью… Что ты… делаешь?
Не теряя времени, Сунил разворачивает найденный у подушки свёрток с сухой, но до ужаса грязной одеждой. Бинты врезаются в живот и под рёбра, заставляя дышать через раз, но, пожалуй, он ещё ни никогда в жизни не натягивал брюки так быстро. Обуваться времени нет, а рубашка уже накинута на плечи. Хватая Ракеша за запястье, Сунил выскакивает в коридор, едва не налетев на Ману.
– Куда?
– Тц… за мной!
Он направляется не к широкой лестнице в ближайшем конце коридора, а в противоположенную сторону. Туда, где сквозь доски пола начинает всё сильнее просачиваться чёрные дым. Вдруг прямо навстречу из каюты выскакивает мужчина с вытаращенными рыбьими глазами, в одной штанине, и тут же – с другой стороны, юная девушка сразу с двумя мешками. Сначала она кидается за ними следом, но когда Сунил второй раз оборачивается, то видит удаляющуюся спину. Сверху доносится громкий детский плач, за ним ругань – мужская вперемешку с женской. И вдруг – тяжёлый топот за спиной. Но Ману уже взлетает на круто уходящую вверх узкую лестницу, толкает люк, выпрыгивает наружу и тут же нетерпеливо тянет руку вниз. Сунил подталкивает Ракеша вперёд, оборачивается и неожиданно встречается взглядом с выскочившим из-за угла верзилой. В его руке меч. В голову не приходит ничего лучше, чем лягнуть того в рожу, для верности схватившись руками за ступеньки. И едва не съехать по ним. Но за шкирку уже ловят и буквально вытаскивают на свежий воздух. В лицо летят пресные брызги, а Ману роняет на захлопнутый люк связанные и сложенные в штабеля бочки. Одна разбивается, выплёскивая содержимое наружу, и ветер тут же уносит крепкий запах алкоголя.
Паника. Видимо пожар поднялся наверх совсем рядом, горят закреплённые прямо посреди огромной палубы ящики, бочки. Мечутся люди. Но здесь, у борта, почти тихо и темно. Только оранжево-красный закат пылает вдали, словно свежая рана.
И вдруг из-за привязанных лодок выскакивают сразу пять человек. Рука Ману тут же вспыхивает, словно предварительно облитая маслом, но на него кидают какую-то тонкую сеть, сверкнувшую зелёными искрами – такими же, что и плащи на этих пятерых.
– Не дёргайтесь, иначе хуже будет!
Вторая сеть летит на Ракеша, выбежавшего вперёд. Сунил хватается за просторную ткань кафтана на его спине, дёргает на себя и назад… и чувствует ледяное прикосновение нитей к лицу, липнущих, словно паутина, но не желающих так же просто порваться. И видит занесённый и уже падающий сверху меч – пытается отступить, закрывшись руками, но широкое лезвие врезается в натянутую между ними сеть, не рвёт и не режет её, а заставляет Сунила упасть на колени. Меч же, выбив щепки из деревянного пола, уже дёргается вверх. И врезается в плечо. Кажется, что сталь прогрызла плоть, но Сунил отбрасывает на спину – сеть опять оказалась крепче.
Сверху нависает встревоженное лицо Ракеша, он хватается за нити – и тут же отдергивает пальцы, разбрызгивая капли крови. Но сжимает зубы и снова тянется к ним.
А над его головой уже заносится меч.
Сунил успевает только оттолкнуться, сбивая Ракеша с ног. Щепки рассекают кожу возле глаза. Совсем рядом уже три пары кованных сапог – получив одним в живот, Сунил отлетает, сгибаясь пополам и хватая холодный воздух ртом.
– Забей на него, лови последнего!
– Почему их трое? Сетки-то две взяли…
Мутная пелена мешает смотреть, но огонь всё ближе, из-за него доносятся крики и плач, но по эту сторону всё ещё удивительно тихо. Обменявшись парой фраз, пятеро воинов обступают Ракеша, пятящегося к краю парома. Там, прямо за ним, покачивается на волнах какое-то судно… на его борту огромная клетка. Отблески пожара играют на металлических прутьях и на нитях сетки – для Сунила невесомой, но придавившей Ману к палубе словно сделанной даже не из чугуна, а осмия или вольфрама. Одно прикосновение к ней заставило руки Ракеша кровоточить, слуга же его превратился в бесполезную кучу дерьма… но иного выхода нет. Если не помочь ему – всё кончится быстро и плохо. Поэтому едва горящие от удара внутренности хоть немного успокаиваются, Сунил поднимается на колени и, помогая себе руками, бросается к Ману.
Тот лежит на боку и почти не дышит.
Нити сети не просто приклеились к его коже, они словно вросли в неё. Но за них можно ухватиться там, где одежда. И пусть этот рывок заставляет саубха зарычать от боли, а в руках Сунила остаётся ощущение, словно он вырвал из земли сорняк с очень длинными корнями – тот уже вскакивает и не оглядываясь бежит. Бежит к Ракешу. Воины в тускло искрящихся зелёным плащах отскакивают в стороны, и вот он уже обхватывает своего господина и толкает дальше, к борту…
– А ну стоять!
Сунил чувствует холодное прикосновение к шее. У него не осталось сил, чтобы даже просто встать. Повязка давит на рёбра, в голове гудит, а внутренности плавятся от невыносимого жара, да ещё и эта прилипшая сеть словно вытягивает из него последние крохи энергии. И всё же он поднимает голову.
– Хотя, можете прыгать, если вам плевать, что будет с вашим товарищем.
Самодовольный голос принадлежит крупному, бородатому мужику. На нём нет плаща, но на груди висит медальон. Знакомый. В потёртой оправе и голубыми искорками не по центру, а словно сместившимися к левому краю. Козёл-антиквар таки продал его… Сунил упирается в пол рукой, чтобы не упасть, и замечает, что Ракеш схватился за какой-то столбик и не даёт слуге столкнуть себя в воду. Ну что ж они медлят? Пожар вон уже начинает стихать, слышно, как совсем рядом плещут воду – ещё немного и сюда сбегутся люди. Или подгонят лодки и уйти по воде уже не выйдет… Хотя может он плавать не умеет?
Сунил улыбается.
Но мордастому бородачу это не видно. Он держит меч у его шеи и пристально следит за беглецами.
– Вот так. Тихо и спокойно отойдите от края…
– Эй, Ракеш! – бросает Сунил, и меч в руке бородача дёргается и заставляет вздрогнуть от пореза. Но он вновь растягивает губы в ухмылке. – Ты выйдешь за меня замуж?
– Ты… идиот? – спрашивает существо с неземными глазами.
И, кажется, с ним солидарны и «гончие». По крайней мере, они косятся на Сунила, хоть и выражений лиц не разглядеть. Но сил он уже скопил достаточно, чтобы резко выпрямить ноги, позволяя острой стали пройти возле самого уха, оставляя ещё один неглубокий порез на его теле, и ударить по сжимающей меч руке. Выбить оружие не удаётся, приходится обхватить массивный кулак и заставить развернуть острую сталь.
– Я – человек.
– Так вот почему сеть на тебя не подействовала… – шипит мордастый, задирая подбородок подальше от кончика лезвия. Он тужится изо всех сил, но Сунил согласен скорее сдохнуть на месте, чем отпустить его сейчас. – Ты сумасшедший?.. Так рисковать ради какого-то отродья?!
Чужие короткие волосы колют подбородок. Сунил выглядывает из-за крупной головы, обнимая противного потного мужика и до хруста в пальцах продолжая сжимать его кулак. Но смотрит он только на Ракеша.
– Да прыгай же ты! Я сразу за вами!
Может, хватка Ракеша слабеет, а может, к Ману окончательно возвращаются силы – но они оба вдруг исчезают за краем борта с громким плеском. Кто-то из воинов в плащах бросается в воду следом, но только один. Остальные просто подбегают и тупо смотрят вниз. Сунил готов поспорить, что они не видят ничего, кроме чёрной глади.
Вдруг в живот врезается острый локоть. Новый взрыв боли. Даже на ногах устоять не удаётся. Его, уже упавшего, пинают ещё несколько раз, откуда-то издалека доносятся крики, кому-то куда-то надо бежать, чего-то хватать… но от него уже ничего не зависит.
Как думаешь, сколько мне лет?
***
В камере сыро. Так сыро, что несчастную тряпку, брошенную на гнилую солому, можно выжимать и умываться скопившейся влагой. Правда, предварительно лучше перестать дышать и уговорить себя не обращать внимания на некоторую склизкость и липкость этой штуки. Но в целом всё не так уж и плохо. Конечно, первую неделю пришлось нелегко – всё тело болело, а разум рвался на куски. Ему не давали спать, его били, даже грозили запытать до смерти, но назначенный коллегией адвокатов человек сумел доказать дохляку-следователю с длинной куриной шеей, что его подзащитный был под действием чар. К тому же «гончие» подтвердили, что Сунил предложил одному из беглецов выйти за него замуж – а значит, помутился рассудком. Впрочем, сама попытка защитить демоническое отродье ничем иным, кроме помешательства, объяснить трудно. Конечно, бывали случаи, что люди слишком привязывались с питомцам-ганда, но у Сунила ситуация иная – все его знакомые из мастерской твердили, что тот был прилежным учеником, и лишь за несколько дней до инцидента начал пропадать по ночам и вести себя странно. Но никому, слава богам, не пришла в голову идея о связи Сунила с бандой контрабандистов, уже отправившейся на виселицу почти в полном составе. По крайней мере, низшее звено точно повесили, что до верхушки… адвокат сказал, что все слишком сильно заинтересованы этим делом, чтобы всерьёз заниматься парой сбежавших ганда и вставшим на их защиту человеком. Но от наказания это не спасло, так что Сунила судили и отправили за решётку.
С тех пор прошёл месяц.
И этот месяц обернулся для него сущей пыткой. Хуже сырости, холода и отстойной еды была скука. Хотя и еда в первое время доставила немало неудобств, но постепенно организм к ней привык.
И вот сегодня Сунил рисует на стене тридцатую чёрточку. Потом отходит к окну и тем же камнем с острым сколом начинает долбить строительный раствор возле толстого прута решётки. Долбится плохо. То ли мастерскую и правда строил какой-то неуч, или за возведением тюрьмы следили особенно тщательно, но с тех пор, как он начал – а это было почти три недели назад – добился лишь того, что сломал два камня. И углубился в кладку стены на четверть пальца. В толщину.
– Эй, Райлаш, на выход.
Сунил так увлёкся, что за стуком не заметил прихода стражника – но вот тот стоит прямо за решёткой, и кажется, что до шумной возни заключенного у окна, как и до самого Сунила, ему нет никакого дела. А Сунил рад, практически счастлив. Опять пришёл следователь! А значит, можно будет выйти отсюда хоть ненадолго и поговорить хоть с кем-то!
И вот обшарпанный коридор сменяет выложенная ровной плиткой комната… но в ней за деревянным столом сидит не задохлик с куриной шеей, а старуха.
– Лала?
– А ты оброс…
Сунил трогает свой колючий подбородок, усмехается. Ждёт, когда стражник снимет с рук колодки, и осторожно подходит.
– Как ты тут… Зачем? Не подумай только, я счастлив тебя видеть… но не совсем понимаю…
Старуха проводит ладонью по столу, потом поднимает её и оставляет на когда-то ровной деревянной поверхности небольшой круглый медальон с дефектным камнем.
– По словам Хейли, ты настаивал на том, что это твоё.
Да, было дело. Вообще он много чего говорил, когда его били. В том числе и о вещах, которые к делу вообще не относилось. Хотя, нет, вспомнил – они так сильно жаждали узнать, почему медальон среагировал на Сунила, что даже заказали алхимикам проверку его крови на чистоту. Но где могла об этом услышать старушка-комендантша из мастерской Инджина? Если только…
Если только она не одна из тех добропорядочных граждан, исподтишка следящих за соседями и докладывающих о них.
Но это же бред. Иначе Ракеша давно бы уже схватили. Конечно, сила его внушения после укуса сильна, но… Нет. Ведь медальон не реагирует на неё. Антиквар, всучивший старое украшение шефу гончих, ошибся или намеренно соврал, ведь камень в нём никогда не зачаровывали на поиск нечистых. Мама использовала его для определения дурных намерений у клиентов… хотя Сунилу говорила, что ей просто страшно ходить поздно в город. Но так или иначе медальон реагирует лишь на того, кого его хозяин сам счел бы врагом. Именно поэтому тот ошибочно сработал на Сунила. Видимо, узнав об этом, гончий разочаровался и вернул украшение антиквару…
Но, всё равно, как об этом узнала Лала?
Старушка, не дождавшись ответа, вновь накрывает блестящую вещицу ладонью, потом снова убирает её – и рядом с медальоном теперь остаётся небольшой пузырёк.
– Ты должен выпить это сегодня.
– Что это?
– Яд.
Хорошая шутка. Сунил тянется к пузырьку, но берёт медальон, потом косится на старушку. Ничего, никакой реакции от дефектного камня. Обернувшись к застывшему у двери стражу, Сунил только сейчас замечает небольшое покраснение на его шее прямо под ухом. Укус? Так вот почему старуха говорит так свободно… и вот почему её вообще пустили сюда.
– Ты в… видела его?
Лала прикрывает глаза. И совсем чуть-чуть, почти незаметно улыбается.
– Как он? Это он тебя заставил сюда прийти?
Склоняет голову к плечу.
– Когда-то я была у них экономкой.
– Когда? Расскажи мне… всё.
Она не успевает ответить. Укушенный страж вдруг открывает дверь, выглядывает в коридор и тут же закрывает обратно.
– Заканчивайте, – велит он. – Смена возвращается.
Старушка кивает и поднимается со стула. Сунил пытается ухватить её за длинный рукав, но замирает, так и не коснувшись. Правильно. Ракеш расскажет сам, если захочет. Сейчас главное, что тот в порядке… и что вернулся за ним. Правда, почему именно яд? Разве нельзя… ну, скажем, разнести стену тюрьмы? Выходящей окнами, кстати, прямо на рынок? Или… ну, велеть укушенному просто вывести его наружу?..
Дорога по коридору обратно в камеру в этот раз кажется слишком короткой.
– Я вызову вечером врача, – вдруг заявляет страж, пропуская Сунила за дверь. – Он должен будет подтвердить твою смерть, так что выпей побыстрее.
– А это точно сработает?
– Не знаю, – равнодушно тот отвечает и запирает следом замок.
Сунил греет пузырёк в руке. Раскатывает между ладоней, смотрит на белесый порошок внутри так и эдак. Не искрится, не сверкает… не зачарован? А что, если это и правда отрава? Но в кармане лежит медальон. Как только Сунил коснулся его, вновь стал полноценным хозяином – но камень так ни разу и не сработал.
Ладно… к чему медлить?
Скрутив крышку, бросив последний взгляд на выцарапанные на стене неровные линии и на невыдолбленную выемку у решётки, Сунил опрокидывает пузырёк в рот. Горечь тут же въедается в нёбо, царапает горло, слёзы градом брызгают из глаз, и наружу вырывается дикий кашель. Он падает. Рука поскальзывается на кровавых брызгах. Пол врезается в лоб. Но сгустившаяся темнота отказывается сразу полностью завладеть сознанием – и Сунил чувствует удушье. Его продолжает сотрясать кашель, и вместе с ним, кажется, выхаркиваются куски легких и горла. Но вот где-то далеко раздаётся громкий лязг – и это последнее, что слышит Сунил.
***