[2] Амазонка — женский костюм для верховой езды.
[3] То есть, четверкой в ряд, как на античных квадригах, в отличие от обычных в то время запряжек цугом.
[4] Марсала — крепленое десертное вино родом с Сицилии.
[5] Асклепий — бог врачевания.
[6] При уважительном обращении к офицерам приставка «под» опускалась. То есть подпоручика звали «поручик», а подполковника «полковник».
[7] Гару мерген — черный охотник\стрелок. (туркм.)
[8] Женевская конвенция 1864 года, регламентировала облегчение участи больных и раненых на войне
Глава 11
Сказать что Скобелев был просто взбешен значило серьезно погрешить против истины. Нет, прославленный Белый генерал находился в состоянии первобытной ярости, и только присутствие барышень, одна из которых была дочерью личного банкира императора, немного сдерживало его.
— Как прикажете это понимать? — растягивая каждое слово, процедил он.
— Виноваты, — с явным раскаянием в голосе, но вместе с тем твердо отвечал ему Мамацев.
— То-то, что виноваты! Да только не вы один.
— Никак нет, ваше превосходительство! Я был старшим в чине, мне и отвечать за случившееся.
— Не беспокойтесь, за этим дело не станет, — раздувая ноздри от гнева, посулил ему командующий.
— Прошу прощения у вашего превосходительства, — поспешил вставить свои пять копеек Студитский, — но как начальник госпиталя именно я несу ответственность за персонал и находящегося на излечении Карим-хана Мервского.
На лице Скобелева было ясно написано — «ты-то куда лезешь!», но выгораживать друзей было не в его правилах.
— Будьте покойны, господин доктор, ваша деятельность получит должную оценку!
— Ваше превосходительство, господин генерал, Михаил Дмитриевич, миленький, — внезапно затараторила Катя Сутолмина, прижав руки к пышной груди. — Это я во всем виновата, я уговорила Дмитрия Осиповича, то есть, господина полковника Мамацева устроить нам прогулку. А он так любит меня, что просто не смог отказать. Не надо его наказывать, прошу вас! Ведь нас спасли и никто не пострадал… то есть, мой Димочка, конечно, ранен, но ведь не сильно?
Все это было сказано так быстро и таким умоляющим голосом, что генерал-адъютант на секунду смешался. Скобелев, конечно, интересовался дамами и не чурался их общества, но… никогда не понимал. Он вообще считал, что военному не должно заводить семьи, поскольку все мысли настоящего солдата должны быть заняты службой, а разве так бывает, когда рядом с тобой такое ветреное, непостоянное, иной раз даже неразумное, но при этом столь прекрасное существо?!
— Мадемуазель, — начал он, прочистив предварительно горло, и тщательно подбирая слова, — вы себе не представляете, как я рад, что текинцам не удалось захватить вас с баронессой, с тем, дабы продать в гарем какому-нибудь местному сердару или как их там называют!
— Вы, правы, Михаил Дмитриевич, — мягко заметила мадемуазель Штиглиц, — это было непростительное ребячество с нашей стороны и нам очень стыдно, являться причиной вашего беспокойства.
— Что, вы тоже хотите объявить себя виновницей этого происшествия? — не без яда в голосе поинтересовался генерал. — Может кто-нибудь еще, готов взять на себя ответственность?
С этими словами его взгляд остановился на Будищеве. Дмитрий все это время стоял немного в стороне, вытянувшись во фронт, или же, говоря более привычным ему языком — по стойке смирно. Скобелев некоторое время давил непонятного прапорщика взглядом, но тот, казалось, не чувствовал ни малейшего неудобства. Это было непривычно, даже можно сказать раздражало. Но, как ни крути, именно он вовремя вызвал на подмогу охотников, да и сам отличился. Кстати, не в первый раз.
— Теперь с вами, милостивый государь. Раз уж вы догадались послать денщика к Слуцкому, отчего не направили его прямо ко мне?
— И кто бы к вам пустил моего Федора? — вопросом на вопрос ответил моряк.
— Тоже верно, — вынужден был согласиться командующий. — Но как вы догадались, что текинцы попытаются освободить мальчишку?
— Случайно, ваше превосходительство. Уж больно у него вид был хитрый. Сразу видно, что-то затевает.
Бледный как смерть Карим при этих словах попытался было принять независимый и гордый вид, но у него плохо получилось.
— Кстати, а отчего Карим такой квелый? — озаботился здоровьем заложника генерал. — Не помяли, часом?
— Не могу знать, ваше превосходительство! — пожал плечами прапорщик. — Может съел чего несвежего?
— А синяки?
На языке Будищева просто крутилось сакраментальное «есть не хотел», но он все же заставил себя сдержаться и лишь недоуменно пожал плечами, мол, на все воля божья!
— Мальчик неловко упал, — пришел к нему на помощь Студитский, видя, как юный туркмен начинает багроветь от стыда или гнева.
— Бывает, — хмыкнул начавший отходить от гнева Скобелев. — Главное что дедушке не удалось его отбить.
— Дедушка тут может и не причем, — вполголоса заметил Дмитрий, но командующий его все равно услышал.
— Тогда кто?
— Текинцы, ваше превосходительство. Им наверняка поперек… седла, что мервский сердар не хочет послать помощь в Геок-тепе, так что они вполне могли сами взять его в заложники. А парню через местных или маркитантов наплели, мол, освободим.
— Вы полагаете это возможно?
— Возможно всякое, господин генерал, но главарь нападавших очень неплохо говорил по-русски. Если его вдумчиво допросить, то он наверняка расскажет много интересного. И откуда они взяли столько патронов тоже.
— Вы опять за свое? — нахмурил брови Скобелев.
— Так спросить-то можно, — пожал плечами Будищев, приняв как можно более простодушный вид.
— Спросить все можно. На охоту ездить без должного эскорта не нужно.
— Все так делают, — горестно вздохнул прапорщик. — Никакой дисциплины!
— Черт бы вас побрал! — снова вызверился командующий. — Убирайтесь прочь с моих глаз, господа офицеры, и помните: при следующем вашем проступке я вспомню и об этом. Что же до вас, милые барышни, то я в самое ближайшее время намерен отправить вас в Красноводск. Вам там будет безопаснее, да и мне спокойнее.
— Но ваше превосходительство!
— Ничего не желаю слышать!
Покинув штабную кибитку, участники столь необычного происшествия на минуту остановились в нерешительности. После всего пережитого следовало что-то сказать друг другу, но нужные слова отчего-то не находились. Мамацев с немым обожанием смотрел на даму сердца, а та, в ужасе от предстоящей разлуки на него. Будищев искоса поглядывал на внешне равнодушную Люсию, а та, скрывая волнение, нервно теребила шаль. Студитский, взирал на все это добродушно, немного грустно улыбаясь при этом, и только Карим не мог скрывать своих чувств, более всего напоминая волчонка, из зубов которого выдернули кость.
— Нам, кажется, пора, — первым нарушил молчание доктор.
— Вы правы, Владимир Андреевич, — тут же согласилась баронесса. — В госпитале много дел.
— Прощайте, Екатерина Михайловна, — выдавил из себя бравый подполковник, и горячо поцеловал руку мадемуазель Сутолминой.
— Я буду ждать вас, Дмитрий Осипович, — всхлипнула та. — Хоть всю жизнь!
— Честь имею, господа! — обернулся к остальным Мамацев и, сделав общий поклон, вскочил на подведенную ему денщиком лошадь.
Дмитрий хотел было последовать его примеру, но затем спохватился и, сняв притороченный к седлу винчестер, отнес его владельцу.
— Классный девайс! — сказал он непонятную фразу, протягивая оружие Студитскому.
— Оставьте себе, Дмитрий Николаевич, — мягко улыбнулся доктор, и, видя удивление в глазах приятеля, добавил: — Вам он нужнее, да и стреляете вы из него лучше. Нет-нет, отказа я не приму, это подарок!
— Спасибо, — искренне поблагодарил его моряк, после чего повернувшись к баронессе, сделал попытку пошутить: — Интересная у нас вышла прогулка, Люсия Александровна, не находите?
— Я бы сказала страшная, — напряженным голосом ответила ему барышня. — Мы все чуть не погибли из-за этой глупой затеи.
— С вами бы ничего не случилось, — неожиданно подал голос, молчавший до сих пор Карим. — Я бы не позволил!
— Кто бы тебя спрашивал, — отмахнулся Будищев.
— Госпожа Люся, — не унимался мальчишка. — Не выходите замуж за Гару-Мергена. Я уже взрослый мужчина и сам могу на вас жениться!
Услышав столь неожиданное предложение руки и сердца мадемуазель Штиглиц слегка оторопела. Студитский из деликатности удержался от смеха, ограничившись улыбкой, а Сутолмина, до сих пор полагавшего юного джигита своим поклонником, просто ахнула:
— Какой пассаж, господа! — изумленно воскликнула она, широко распахнув все еще заплаканные глаза.
— Ты выйдешь замуж за сердара Мамаца, — снисходительно пояснил ей Карим. — А я возьму в жены госпожу Люсю. И всем будет хорошо!
— Выйдешь тут. Вот отправят нас в Красноводск, и кукуй там в одиночестве, — огорченно вздохнула сестра милосердия, после чего, как будто спохватившись, обернулась к Будищеву: — А что вы думаете об этом, Дмитрий Николаевич?
— Я думаю, любезная Екатерина Михайловна, — без тени улыбки заметил прапорщик, — если Мамацев на вас не женится, то он — совершеннейшая свинья!
— Вы полагаете?! — округлила глаза барышня.
— Уверен. Тем более что священников в Бами хватает. Обвенчаетесь, и никакой Скобелев не сможет вас разлучить.
— Какая прекрасная идея! — радостно воскликнул Студитский, не в силах больше сдерживать веселье.
— Да вы просто Купидон! — укоризненно покачала головой баронесса.
— Люсия Александровна, — начал Будищев, немного помявшись. — Мы так и не смогли толком поговорить. Быть может, сегодня вечером…
— У нас еще будет время, Дмитрий Николаевич, — равнодушно прервала она его.
— Но вас же отправляют в Красноводск!
— Так не сегодня же, — отозвалась баронесса, после чего подошла к своей лошади и почти приказала: — Да помогите же мне!
Немного сбитый с толку переменой настроения барышни, Дмитрий помог ей взобраться в седло, пока Студитский оказывал ту же любезность Кате. Потом они все вместе уехали, а, оставшийся в одиночестве прапорщик немого недоуменно смотрел им вслед.
А может прав Скобелев? — подумал он. — Без них реально спокойнее будет. И вообще, скорее бы уже в поход. Разобраться с этим Геок-тепе, будь он неладен, да возвращаться в Питер. Офицерский чин уже есть, орден святого Владимира, дающий право на дворянство, тоже… Какого черта я вообще тут делаю?
В конце ноября в Закаспийский край прибыли последние подкрепления для предстоящей экспедиции Скобелева. Наконец-то все войска были в наличии, а необходимые припасы собраны. Откладывать поход далее не имело смысла. На смену иссушающей летней жаре давно пришла мягкая среднеазиатская осень. Вершины Копетдага уже пару раз покрывались снегом, правда, ненадолго. Листва в низинах пожухла и осыпалась, а по ночам случались заморозки. И такая погода как нельзя лучше подходила для суровых пришельцев с далекого севера.
Первой в путь, как всегда, двинулась кавалерия. Четыре сотни таманского полка, во главе с самим Белым генералом, довольно большой отряд местных туркмен, имевших давние счеты с текинцами, полубатарея дальнобойных пушек под началом капитана Полковникова и морской взвод на тачанках, под доблестным командованием прапорщика Будищева.
Следом шли более медленные пехотные отряды, сопровождавшие обозы. Бесконечной вереницей тянулся караван тяжело нагруженных верблюдов и почти такая же длинная колонна повозок. Несколько из них выделялись большими эмблемами красного креста на парусиновых пологах. В одном из таких фургонов путешествовали две сестры милосердия: баронесса Люсия Александровна Штиглиц, и ее подруга Екатерина Михайловна Мамацева, урожденная Сутолмина.
Судя по всему, скоропалительная женитьба командира четвертой батареи и была той причиной, по которой генерал не выполнил свою угрозу и не отослал барышень в глубокий тыл. Венчал их иеромонах отец Афанасий — невысокий, но при этом довольно кряжистый человек лет примерно сорока от роду с весьма интересной судьбой. По какой-то причине он не смог ужиться в монастыре и потому записался в Закаспийский край санитаром в один из отрядов красного креста. В отличие от многих других представителей священства отец Афанасий никогда не чурался никакой даже самой грязной работы, не забывая, впрочем, и о своем сане. Закончив перевязки, он шел утешать страждущих, причащать умирающих и отпевать покойников, сочетая, таким образом, заботу о душах и телах своей паствы.
Единственным недостатком сего достойного пастыря было некоторое пристрастие к чарке. Не то чтобы он был запойным пьяницей, вовсе нет, но выпив батюшка иной раз становился оживленным, начинал напевать какие-то гимны, слегка при этом гнусавя, и проявлял редкое рвение к служению. Собственно, благодаря именно этой слабости отец Афанасий и согласился окрутить наших молодоженов, дав себя уговорить все тому же Будищеву. К чести батюшки следует заметить, что деньги за венчание он не взял, но при том, постарался провести таинство в максимальном соответствии с правилами, что было совсем не просто в его положении. [1]
Теперь батюшка правил одним из санитарных фургонов, изредка перебрасываясь словом с сидящей подле него баронессой.
— Не холодно вам? — участливо поинтересовался священник.
— Немного, — односложно отвечала та.
— Ничего, — поспешил утешить ее тот. — Прибудем на место, разведем огонь, согреемся.
— Скорее бы.
— До Батыр-калы [2] всего ничего осталось. Даст бог, к полудню будем. Правда, говорят, текинцы намереваются в нем обороняться.
— Вы полагаете, будет бой? — встревожилась барышня.
— Ничего этому антихристу не сделается! — сердито отрезал отец Афанасий, подразумевая, очевидно, Будищева.
— Отчего вы так его называете? — прекрасно поняла о ком речь Люсия.
— А кто же он еще? Атеист, насмешник и безбожник, стало быть, антихрист и есть!
— Не сердитесь на него, батюшка. Он действовал из благих побуждений.
— Да разве я за то венчание в обиде, — усмехнулся иеромонах. — Соединить любящие сердца перед лицом Господа — дело богоугодное!
— Тогда что же?
— Ничего. Побереглись бы вы от него, барышня.
— О чем вы, батюшка?
— О вас, дочь моя!
— Но у меня нет, и не может быть никаких отношений с этим человеком!
— А вот врать отцу своему духовному не хорошо!
— Святой отец, во-первых я лютеранка! — вспыхнула Люсия.
— Разве же это препятствие для греха-то? — вздохнул отец Афанасий.
— А во-вторых, он — женат!
— Ишь ты, — озадачился поп, — откуда сие ведомо?
— Денщик проболтался.
— Вот оно как, — задумался иеромонах.
— Батюшка, я вас прошу, не надо никому об этом говорить, — после недолгого молчания попросила сестра милосердия.
— Мое дело сторона, — после недолгого раздумья ответил священник.
При подходе к Егин-Батыр-Кале выяснилось, что текинцы не стали обороняться в ауле, очевидно, решив сосредоточить свои силы непосредственно в Денгиль-тепе. Узнав об этом, Скобелев немедленно приказал занять аул, выбрав его в качестве базы для дальнейших действий, но вместе с тем, подозревая возможность засады, одновременно послал две сотни таманцев обыскать окрестности. Казаки с энтузиазмом взялись за дело и скоро пригнали большую отару овец, брошенную прежними владельцами.
— По крайней мере, с голоду мы не умрем, — хмыкнул Будищев, наблюдая за результатом поисков.
— Надо бы и нам чего пошерстить, — хмуро заметил с высоты седла Полковников. — Наверняка в ауле остались какие-нибудь припасы.
Заботы командира полубатареи были понятны. Интенданты с провиантом и фуражом подтянутся еще не скоро, а кормить людей и особенно лошадей надо каждый день. Да-да, лошадей в первую очередь, потому как русский мужик, пусть и одетый в солдатскую шинель, терпелив и неприхотлив, а кони от бескормицы быстро копыта протянут. И тогда будет плохо всем!
— Так пошлите после боя кого из нестроевых, — пожал плечами прапорщик.