— Дмитрий Николаевич, — в голосе капитана послышалось раздражение от необходимости объяснять очевидные вещи. — Найти мало, надобно уберечь от прочих соискателей!
— Так пошлите с ними Панпушко, — прикинулся шлангом Будищев.
— Чтобы казаки у нас опять из-под носа целую сотню пудов фуража увели? — хмыкнул Полковников. — Благодарю покорно!
— Ну, во-первых, не сотню, — рассмеялся моряк, припомнив ту историю, а вот что «во-вторых» сказать не успел, поскольку к ним мчался ординарец от Скобелева.
— Их превосходительство приказали артиллерии занять вон ту высоту и обстрелять Денгиль-тепе! — прокричал им офицер в косматой кавказской папахе.
— Однако! — покачал головой капитан, глядя на возвышающийся над местностью курган с очень крутыми склонами, потом обернулся к прапорщику и почти умоляющим тоном попросил: — Дмитрий Николаевич, голубчик, вы все одно постоянно находитесь в резерве. Позицию вам оборудовать — тьфу и растереть — не то, что нам многогрешным. Приглядите за фуражирами, а?
— Ладно, — нехотя согласился Будищев, не отрываясь при этом от бинокля.
— Так я на вас надеюсь! — повеселел Полковников и приказал подчиненным выдвигаться.
В одном капитан был прав. Пока их отряд шел к Денгиль-тепе, противник старался держаться подальше от русских колонн и лишь иногда небольшие партии степных наездников маячили на горизонте, не решаясь приблизиться на расстояние верного выстрела к «белым рубахам». Пару раз по ним все же выстрелили шрапнелью, совершенно отбив, таким образом, охоту подходить ближе. Так что случая отличиться у морской батареи пока что не было, и ее все время держали в резерве.
Как только конные артиллерийские упряжки оказались у подножия кургана, выяснилось, что его склоны куда более отвесны, чем показалось издали. О том чтобы втащить на его вершину всю полубатарею, нечего было и думать, а потому Полковников решил ограничиться одним орудием. Но даже его доставить на место оказалось совсем не просто. Лошади для этой цели не годились совершенно, так что надежда оставалась только на людей.
С огромным трудом, буквально на руках, артиллеристам удалось доставить свою пушку на вершину. Пару раз стальная махина едва не сорвалась вниз, грозя передавить следовавших за ней подносчиков снарядов, но, к счастью, все обошлось. Полковников, видя, как трясутся руки у смертельно уставших наводчиков и фейерверкеров, сам стал к прицелу и произвел первый выстрел в сторону вражеской цитадели. Пролетев примерно половину расстояния до Денгиль-Тепе, граната врезалась в землю и бессильно разорвалась, подняв лишь кучу песка. Исправив прицел, русские артиллеристы выпалили еще несколько раз, но так и не достали до противника.
— Куда же вы палите? — с досадой прокомментировал их стрельбу Будищев. — Там расстояние километров восемь, а то и больше!
— Чего? — встрепенулся, услышав очередное непонятное слово Шматов.
— Того, — отмахнулся прапорщик. — Мужики корячились, а все без толку!
— Такая доля у нашего брата-мужика, — философски заметил Федя.
Между тем, кое какие последствия у столь неудачного обстрела все же были. Как оказалось, у текинцев тоже была артиллерия, и их канониры решили ответить ударом на удар. Сначала над их цитаделью вспухли клубы белого дыма, потом донесся звук выстрела и поблизости от одного из казачьих разъездов звучно шлепнулся вражеский снаряд. Впрочем, действие последнего оказалось еще меньшим, чем у русского. То ли это было ядро, то ли никто не удосужился снарядить бомбу порохом, но, немного покрутившись, вражеский гостинец затих, так и не произведя никакого эффекта. Впоследствии выяснилось, что все снаряды текинцев таковы, и вскоре на них вообще перестали обращать внимание.
Между тем, вокруг крепости стали появляться все новые и новые группы наездников. Сначала они вели себя довольно пассивно, но затем стали объединяться, как соединяются между собой капли ртути, и вскоре образовавшаяся таким образом толпа двинулась на немногочисленный еще русский отряд. Казаки не стали рисковать, и, обстреляв противника из берданок, поспешили отойти. Оказавшаяся на вершине пушка, несколько раз довольно удачно ударила по текинцам шрапнелью, но поскольку таких снарядов к ней доставили немного, Полковников был вынужден перейти на не столь действенные гранаты.
Положение сложилось если не критическое, то довольно близкое к тому. Передовая пехотная колонна только подошла к Егин-Батыр-кале и не могла поддержать зашедший далеко авангард. Казачьи сотни оказались слишком рассеяны и вряд ли сумели бы выстоять против одновременной атаки нескольких тысяч текинских всадников, а стоящие у подножья артиллеристы оказались без командования, поскольку оба офицера находились сейчас на вершине кургана.
— Богачев, какого лешего ты сопли жуешь? — заорал на растерявшегося фельдфебеля Будищев. — Снимай пушки с передков и жарь по басмачам!
— Уходить надо, вашбродь, — глухо пробормотал тот, — не ровен час, прорвутся и захватят пушки!
— Я тебе, твою мать, уйду! — вызверился прапорщик. — А ну снимайте с передков и заряжайте.
— Чем заряжать? — с надеждой в голосе спросил отчаянный фейерверкер с говорящей фамилией Анчуткин [3].
Вопрос был не праздным. В снарядных ящиках имелись чугунные гранаты, новомодные диафрагменные шрапнели [4] и немного старинной картечи. Самой действенной против открытой живой силы противника была, разумеется, шрапнель. Но для ее применения нужно было рассчитать угол возвышения орудия, определить расстояние и выставить трубку, чтобы она обрушилась на врага сверху и выкосила его подобно тому, как коса-литовка срезает сочную зелень на заливном лугу. Проблема была лишь в том, что ничего из вышеперечисленного Дмитрий не умел, а времени на эксперименты не было.
Гранаты были хороши против строений и иных не слишком прочных укрытий, но в пустыне они часто зарывались в рыхлый песок и потому теряли в эффективности. Оставалась…
— Заряжай картечью! — приказал Будищев.
— Слушаюсь! — одновременно отозвались Анчуткин и мысленно простившийся с жизнью Богачев.
Получив приказание, артиллеристы действовали как автоматы. Сняли орудия с передков, ездовые за неимением иного укрытия отвели коней в сторону и взялись за винтовки, а канониры тем временем зарядили пушки и навели их на приближающуюся кавалерийскую лаву.
— Как только подойдут, бейте в упор! — отдал свое последнее приказание прапорщик и, обернувшись к Егорычу заорал: — Вперед!
Старый солдат понял его с полуслова и щелкнул кнутом. Получив порцию лошадиного допинга, упряжки вихрем полетела навстречу врагам и судьбе. Дмитрий не зря так придирчиво выбирал ездовых для своих тачанок, а затем нещадно их муштровал. Оказавшись перед противником, они мигом развернулись и так же лихо помчали назад, а руки стрелков тем временем легли на рукояти и большие пальцы вжали гашетки. Почти одновременно зарокотавшие пулеметы плеснули свинцовые струи в догонявших их текинцев и те принялись рвать их тела, сбивать с ног лошадей, вызывая хаос и неразбериху в атакующей лаве. А когда боевые колесницы покинули сектор обстрела русских пушек, в дело вступила картечь.
Тяжелые чугунные пули, заботливо уложенные рядками на жестяные поддоны, вырвались из пушечных жерл и проделали три широких просеки в атакующей коннице, смешав остатки всех, кому не посчастливилось попасть под удар, с землей и друг с другом. Несколько сотен только что еще живых и чувствующих существ, мгновенно превратились в кровавое и грязное месиво, а те немногие кому посчастливилось уцелеть, бросились прочь, в панике нахлестывая своих знаменитых скакунов. Но мало кому из них судилось спасти свою жизнь в тот день, ибо в след отступающим хлестнули очереди пулеметов, а к артиллеристам наконец-то прибежал запыхавшийся Полковников.
— Полубатарея, слушай мою команду, — срывающимся голосом закричал офицер. — Трубка — пятнадцать, прицел сто двадцать…
— Бац-бац и мимо, — устало отозвался Будищев, вытирая пот с взмокшего лба.
— И ничего не мимо! — восторженно заорал Шматов, глядя как шрапнель накрыла бегущих с поля боя всадников, а в большую группу текинцев на левом фланге врубились сотни таманцев во главе со Скобелевым.
— Ты посмотри, Граф, — радостно вопил Федор, — Белый генерал в бой пошел!
— Хрен его понес, а не сам он пошел, — буркнул Дмитрий, но его никто не слушал.
[1] Потому что в полном соответствии с каноном, для венчания, помимо священника, нужны: церковный хор, диакон и церковь.
[2] Имеется в виду Егин-Батыр-кала.
[3]Анчутка — это самый младший в демонической иерархии и при этом самый шаловливый черт. От прочих отличается тем, что вместо копыт имеет на ногах гусиные лапки. Очень любит кататься на детских ногах, так что когда ваши чада болтают ими под столом, знайте, это он!
[4] Диафрагменные шрапнели были изобретены в 1870х годах и дебютировали во время Русско-Турецкой войны 1877-78 годов.
Глава 12
Как ни хороши были текинские джигиты в рубке, выдержать атаку казаков Скобелева у них не получилось. Возможно, они были слишком шокированы погромом, случившимся с их собратьями, а быть может таково было изначальное намерение их вожаков, но туркменские всадники мгновенно развернули своих быстроногих коней и легко оторвались от преследовавших их таманцев. Белый генерал, против обыкновения, не стал долго гнаться за ними, и также развернул свои сотни назад.
— Молодцы артиллеристы! — гаркнул Михаил Дмитриевич во всю мощь генеральской глотки, появившись перед позицией батареи. — Славно высыпали халатникам!
— Рады стараться, ваше превосходительство! — дружно отвечали ему солдаты, а, вскочивший в седло Полковников, лихо отсалютовал саблей и отрапортовал, так мол и так, супостата разбили, потерь не понесли и вообще все в ажуре.
— Конечно артиллеристы, кто же еще? — вздохнул Будищев и тоже направился к генералу, чтобы не пропустить ненароком раздачу плюшек.
— Четыре креста на полубатарею! — расщедрился командующий, не скрывая восторга при виде побитых текинцев. — И господ офицеров в приказе отметим с занесением в формуляр.
— Осмелюсь доложить вашему превосходительству, о геройском поведении моряков во главе прапорщиком Будищевым, — попытался остаться честным человеком капитан, но Скобелев его не слушал.
— А теперь отходите к аулу, — приказал он, — Таманцы вас прикроют.
— Слушаюсь! — отозвался Полковников, уже вслед умчавшемуся как вихрь начальству.
В Егин-Батыр-кале полубатарее досталась восточная стенка, обращенная к Геок-тепе. Получив место, солдаты и матросы под руководством офицеров тут же взялись за оборудование позиций. Прорубали амбразуры в стенках, насыпали полукруглые земляные барбеты, срубили несколько тутовых деревьев, закрывавших линию огня. Рядом с артиллеристами располагались только что подошедшие вместе с очередной колонной апшеронцы и саперы, а несколько дворов в тылу позиции досталось санитарному обозу.
Заведующим этим, как иногда в шутку называл его сам командующий, «богоугодным заведением» был доктор Щербак. Прекрасный врач и опытный администратор, он еще до начала похода успел объехать все посты и гарнизоны в Закаспийском крае, проверить хорошо ли устроены в них санитарные околотки и принять необходимые меры к улучшению положения там, где это требовалось. Покончив с инспекцией, Александр Викторович в последний момент прибыл в Бами, где и присоединился к русскому авангарду в качестве отрядного врача. Формальный начальник медслужбы статский советник Гейдельфер, отнюдь не рвущийся в первые ряды, нисколько этому не возражал.
Злые языки говорили, что Скобелев сначала хотел назначить на этот пост своего приятеля Студитского, но в последний момент отчего-то передумал. Сам же Владимир Андреевич, когда его спросили о причинах подобной немилости, не без юмора отвечал, что доктор Щербак, де, не любит охоту. Что это означало мало кто понял, а сам он никогда не пояснял. Впрочем, чтобы об этом не толковали отрядные кумушки, оба русских врача скоро сработались и никогда не интриговали друг против друга, чего никак нельзя сказать об их начальнике господине Гейдельфере.
— Братцы, скорее разгружайте фургоны! — приказал санитарам доктор Щербак, закончив осматривать выделенные ему помещения. — Здесь мы устроим перевязочную, а там поставим кибитку под операционную. Да быстрее, что же вы как квелые мухи!
— Слушаемся, вашбродь, — дружно отвечали ему солдаты, сами желавшие как можно скорее покончить с обустройством и хоть немного отдохнуть.
— Какие будут распоряжения, господин доктор? — спросила подошедшая тем временем баронесса Штиглиц.
— Как хорошо, что вы подошли, сестра, — обрадовался врач. — Проследите, чтобы как следует убрали перевязочную. Идет бой и к нам наверняка скоро доставят раненых, а еще ничего не готово. Поторопитесь, голубушка. Я на вас надеюсь.
— Сию секунду, — отозвалась Люсия, и хотела уже отправляться выполнять приказ, но тут перед ними появилось новое действующее лицо.
— Здравствуйте, господа! — весело крикнул им офицер в морской шинели, в котором они тут же признали Будищева.
— Мое почтение, Дмитрий Николаевич, давно не виделись, — улыбнулся доктор. — Наслышан о ваших подвигах.
— Да какие подвиги, — отмахнулся прапорщик, — так пара перестрелок. Вот артиллеристы те да, Скобелев так и сказал, молодцы! А мы так, рядом стояли.
— Не скромничайте, молодой человек.
— Как поживаете, Люсия Александровна? — обратился к застывшей у забора барышне Дмитрий.
— Благодарю, хорошо, — приветливо, но вместе с тем несколько обеспокоенно отозвалась та. — Я слышала сильную перестрелку, и пушечные залпы, вероятно, шел сильный бой?
— Точно так, — с улыбкой отвечал ей Будищев, но глаза его оставались серьезными и смотрели так, будто пронизывали девушку насквозь.
— Большие потери? — ахнула Люсия, покрывшись от столь явного внимания слабым румянцем.
— За казаков не скажу, а у артиллеристов двое легкораненных.
— А у вас?
— Бог миловал. Федьке, правда, чуть нос не отстрелили, а так все благополучно.
— И вовсе мне ничего не отстрелили, — показался из-за забора Шматов, с почему-то вымазанным пылью лицом. — Доброго здоровьишка, барышня, и вам господин доктор.
— Здравствуй, Федя, — мягко улыбнулась Люсия. — Как твоя нога?
— Вашими молитвами, — расплылся в улыбке денщик, и хотел было сказать еще что-то любезное столь приятным и участливым людям, но подошедший Будищев бесцеремонно прервал этот поток красноречия:
— Хорош базлать! — тихо шепнул он ему.
— А чего? — искренне удивился парень. — Мы же закончили…
— Вы знаете, — спохватился Дмитрий, как будто вспомнил что-то очень важное, — нам уже пора. Служба. Уж извините.
— Да-да, конечно, у нас тоже масса дел, — охотно согласился Щербак, но тут к нему подскочил ефрейтор Барнес и принялся что-то шептать на ухо.
— Какую яму разрыли солдаты? — не понял доктор. — Мешки грузят?
— Что-нибудь случилось? — с невинным видом поинтересовался Будищев.
— Да вот Марк говорит, что на заднем дворе разрыты ямы, в которых были мешки, по всей вероятности, с чем-то ценным. И какие-то солдаты их утащили. Вы ничего не знаете об этом?
— Я?!! — искренне удивился прапорщик. — Ни сном, ни духом!
— Хм, а может это были какие-то припасы, спрятанные местными жителями? — продолжал размышлять вслух доктор. — Нам бы они очень пригодились.
— Точно! — убежденно подтвердил его догадку Будищев. — А казаки нашли, да и уперли по своему обыкновению. Вот разбойники!
— Вы думаете это казаки?
— Да кто же еще? — уже из-за забора отвечал им уходящий Дмитрий.
— Таки вы думаете, что я перепутаю казаков с артиллеристами! — возмутился молчавший до сих пор Барнес, убедившись, что прапорщик уже ушел и его не слышит.
— А почему ты сразу не сказал, что это были артиллеристы? — нахмурился Щербак.
— Разве?! — сделал честное лицо Марк.
— Ладно, Бог с ними всеми, не до того сейчас, живо за работу, — отмахнулся Щербак, после чего обратил внимание на поскучневшую баронессу, — Люсия Александровна, голубушка, вам нехорошо?