И как…
— Чуешь? — спросила я, дернув эльфа за рукав. И тот принюхался.
Нахмурился.
И произнес:
— Это ненормально.
Ага, совершенно ненормально… а еще ненормально, что мы вместе крутанулись, пытаясь уловить направление. И ведь получилось же, чтоб их…
…дом — не дом, так, хижина, не известно, каким образом уцелевшая. Стоит, покосилась, грязна и мрачновата с виду. Крыша из гнилой соломы зияет прорехами. Окна заколочены. А во дворе, за рухнувшим забором лебеда в человеческий рост поднялась. И из нее, сизой, дерьмецом несет отчетливо. Заодно уж слышится характерное такое гудение.
— Не успеем за помощью, — Эль снял куртку и набросил мне на плечи. — Надень, как полетят…
…свяжьи матки, конечно, малы, но жалят больно, а уж яд их, пусть и не смертелен в малых количествах, но и вывести его не каждый целитель сподобится.
— А ты?
— Я как-нибудь… — он повесил мне на шею амулет. — Огонь?
Я кивнула.
Единственный способ. Подойти нам не дадут. Гнездо лежало черным огромным шаром, набухшим, готовым разорваться от переполнявшего его роя. Поднялись в воздух охотники, их темные тела тускло поблескивали в лунном свете.
Если волной…
Направленной…
Я присела и, дотянувшись до обломка доски, провела линию. Конечно, защитный круг лучше рисовать по правилам, но времени нет. Рой разворачивался. Вот и рабочие показались, они меньше охотников и слабее, но переполненные ядом раздутые их тела делали рабочих похожими на маток.
Их задача — отвлекать хищников.
А этих…
…я старалась не слишком пристально всматриваться в тени, уж очень мне не нравилось то, что и без того вижу.
Шар лопнул именно тогда, когда я вычертила последнюю руну.
А Эль направил с ладони волну белого яркого света. Та пролетела, стерев первую линию охотников, испепелив свягов…
…мой огонь послабее будет, но если направленно. Давно хотела попробовать замкнуть стандартный контур кольцом… вот так… диаметр побольше, чтобы гнездо влезло. И гудение… гудения не слушать. Запахло гарью.
Свяги метались, силясь вырваться из контура, но я держала.
Силы у меня не так, чтобы много, но на гнездо хватит… и кто-то горестно завыл, сетуя, что ночной пир не удастся, кто-то заухал… а гудение стихло.
Ненадолго.
— Второе… — Эль смахнул пот со лба. — И… справимся?
…пять.
Их оказалось пять, треклятых гнезд, к счастью, последние три были еще на стадии созревания, а потому уничтожить их оказалось куда как проще. Но к концу я ощущала себя полностью обессиленной.
И не только я.
— Будешь? — Эль протянул флягу.
С водой.
Ледяной и сладкой водой, от которой заломило зубы.
— Спасибо… — я села на землю.
И плевать, что в пыль. И в принципе… плевать.
На все.
Я смотрела на выжженный двор и домишко, который, как ни странно, уцелел… а докладную придется-таки писать. Хуже всего, что за работу, подозреваю, мне не заплатят.
…папенька жарил оладушки.
Сияла чистотой кухня, на которой обустроилась рыженькая женщина, главным достоинством которой был, несомненно, выдающийся бюст.
— Юся! — воскликнула она, подавшись вперед. — Как ты выросла!
— Как-то, — буркнула я. — Сама удивляюсь.
Губы женщины задрожали, в зеленых очах появились слезы.
…а я ведь помню ее, госпожу Франтишек, частенько заглядывавшую в маленький наш домик. Она приносила конфеты в карманах своего клетчатого передника, да и не только их. Карманов было множество, а чудес, в них скрывающихся, и того больше.
Лоскутки разноцветной ткани, из которой госпожа Франтишек кроила платья для моей куклы.
Иглы в пузатой банке-игольнице.
Два золотых наперстка. То есть мне они казались золотыми… и еще пуговицы, крючки, ленты и ленточки… как-то она заплела мне девять кос, и я весь день ходила счастливая. А потом она взяла и украла нашего с Гретой отца.
— Обижаешься, — вздохнула госпожа Франтишек, смахивая со стола несуществующие крошки. Передо мной появилась тарелка с башенкой из пышных оладушек.
Плошка с медом.
И с вареньем.
Высокий кувшин, над которым поднимался парок. И…
— Не знаю, — честно ответила я, сглатывая. Что и говорить, в тавернах готовили неплохо, но несколько однообразно, что ли. А у меня самой руки были не той стороной к телу пришиты, чтобы вот так… оладушки.
— Ты ешь, ешь… тебе сладенького надо, ишь, какая тощая…
Хотелось ответить чего-нибудь этакого, но в животе урчало, да и… Эль остался ждать некромантов вкупе с городской стражей, которой надлежало опечатать дом и начать разбирательство. Он проводил меня до самого забора, хотя я бы и сама прекрасно добралась, но…
…не положено.
Кому и кем не положено, понятия не имею.
Он вообще предлагал отправиться в пресветлый особняк, если мне домой неохота, но вот встречаться с матушкой Эля мне хотелось еще меньше, нежели с Гретиным отцом.
Оладушки я ела.
С медом, с вареньем. И запивала горячим терпким яблочным компотом, в который госпожа Франтишек добавляла травы и можжевеловые ягоды. И как ни странно, жизнь становилась если не лучше, то всяко терпимей.
— Я там тоже прибралась, — сказала она, устраиваясь напротив. Ручкой щеку подперла… а она не так уж и молода. Матушка как-то обозвала ее юной прохвосткой, но… морщинки вот и седина, которая в морковного колера волосах видна явно.
Сколько ей?
Матушке было бы за сорок, доживи она…
— Надеюсь, ты не против?
— Не против.
— Хорошо… и… не обижайся. Мы ненадолго. Вот навестим госпожу Игнеру, и домой…
…домой.
Почему-то стало обидно. Значит, у них дом есть. Наверняка большой, светлый. Полосатые шторки на окнах. Цветы в горшочках.
Оладушки вот.
Не по праздникам, но просто так… и еще пахнет там отнюдь не алхимической лабораторией, в которой по недомыслию умертвие доиздохло.
— Мы в Бессаве живем, — продолжила госпожа Франтишек. — Тут недалеко… если порталом, то в один переход. Мои родители оттуда… правда, уже их нет, но…
— Моих тоже. Матери во всяком случае.
Не стоило этого, наверное, говорить. Разве сложно притвориться, что все хорошо? Я ведь притворяться умею. Пара улыбок… неотложные дела на завтра, а там уже и визит к этой достопочтимой госпоже, которой моя Грета не нравится.
— Мне жаль.
Я не поверила.
А она поняла и вздохнула, сказала тихо:
— Она была удивительной женщиной, но… с очень сложным характером… ты же знаешь.
Знаю. Понимаю.
И нет.
— Все получилось не так… мы не собирались убегать… тайно и вообще… думали, она просто даст развод… у них давно все разладилось, иначе я никогда бы… а она отказалась. Напротив… меня выгнала… кричала, что это я во всем… а что сама дома не появлялась не то, что днями, порой неделями, бросив и хозяйство, и вас на Бжизека…
Упомянутый Бжизек тяжко опустился на стол и добавил:
— Я ее крепко любил. Поначалу… молодой был. Она-то постарше, да все одно… яркая, горячая… что ни слово поперек — то скандал. Думалось, страсть… только этой страстью быстро наелся. А она… она, ты вряд ли помнишь, без крика жить не могла. Напряжение скидывала. Я ей, мол, может, лучше травок каких попить, а она сковородкой.
Он потер голову и поморщился.
— Это я еще стерпел… только… я ж тоже работу бросить не могу. Мастером едва стал, а значит, надобно имя делать, клиентов искать. Не так оно и просто. Вот и Франечку наняли, стало быть, в помощь.
На свою голову.
Я промолчала.
Мне, по-хорошему, не было дела до произошедшего много лет тому.
— Как Франечка появилась, так Марьяна и вовсе забывать стала, что у нее дом имеется. Бывало, объявится, пропахшая гарью, гнилью, помоется, спать заляжет, а проснувшись, исчезнет вновь. И никогда не говорит, куда она и зачем… я-то сперва интересовался. А она огрызалась, мол, не моего ума дело. Кто я? Артефактор со слабеньким даром. Она ж уже тогда известна была… отпускал… ей эти походы нужны были.
Нужны.
Она и потом не переменилась. Уходила. Возвращалась. Отсыпалась и отлеживалась, порой залечивала раны и тогда, вынужденная отдыхать, снисходила до нас с Гретой. И позже, когда мой дар развернулся и окреп, учить меня бралась. Правда, у нее быстро заканчивалось терпение, поскольку сама я не отличалась ни особым умом, ни, говоря по правде, талантом.
— Потом уж до меня доходить стали слухи, что она не только на нежить охотилась… что меня одного ей было мало. Сперва-то не верил, только… один, другой, третий… я не выдержал. Спросил. А она ответила. Как есть правду, что… сила требует.
Слухи?
Не знаю. То ли мне они были не интересны, то ли актуальность утратили, то ли матушка изменила образ жизни, но мужчины в этом доме не появлялись.
— Вот тогда-то я и задумался о разводе. Попросил… а она вспыхнула. Не из любви, детонька, — Бжизек подвинул ко мне блюдо с оладьями. — Ешь, ешь… в вас оно все одно не задерживается.
— Почему?
— Силу тратите. Вон, пустая вернулась…
— Нет, — оладушек я стянула. — Почему не из любви?
— Так, выходит, не было ее никогда, — развел он руками. — Сама сказала, что выбрала меня, потому как другие знали про ее… особенности… вот для постели были охотники, а чтоб законным браком… ее это задевало крепко, уж не знаю, почему.
Я сунула палец в миску с медом.
Я так в детстве делала, пока однажды по пальцу этому не получила, оно, конечно, обидно, да все равно из миски и пальцем мед определенно вкуснее.
— Развода она не даст, сказала, лучше честной вдовой станет, — Бжизек скривился и, задрав рукав, протянул руку. Левую. — И знаешь, я поверил… я не робкого десятку, однако же…
Черное пятно на запястье походило на жирную пиявку, присосавшуюся к венам, да так и издохшую. Она была мертва, несомненно, но…
— Это… она?
Червь? До того я подобное лишь в учебнике видела. Червь не нечисть, но проклятие из запрещенных, довольно простое, требующее от некроманта лишь силы и желания. Силы, к счастью, немалой, что подтверждает: матушка моя необыкновенными талантами отличалась.
Посадила и… собиралась ли снять?
Червь к жертве прикипает, сперва он мал и слаб, но, кормясь жизненной силой, разрастается, становится заметен, тогда-то его можно обезвредить. Но не снять. В любом случае, если бы Бжизек пошел в полицию… в Гильдию…
Он же рукав поправил.
— Я поначалу понять не мог, что происходит. А уж как оно появилось, так и… приятель один, слава богам, помог… только сказал, что целиком снять уже не снимешь.
— Почему…
— Она не со зла, — покачал он головой. — Просто… характер такой… неуемный. Сама творит, после сама жалеет… а жалеть не умеет, вот и больше творит.
Все равно.
Незаконно.
Опасно.
И… и слов не найду.
— Это она когда мы уехали… нашла быстро… тут и искать нечего было, куда нам податься, кроме как к моим родителям, — госпожа Франтишек отвела взгляд. — Я его уговорила уехать тихо… боялась я очень.
Как понимаю, не зря.
— А она появилась однажды… сказала, чтобы я вернулся, а не то хуже будет. Я ответил, что устал от такой жизни.
О детях оба не слишком, полагаю, думали.
— Я хотел забрать вас, — будто подслушав мои мысли, сказал Бжизек. — Только…
— Не позволила?
Он развел руками.
— Сказала, что вы ей самой нужны…
Знать бы для чего.
— А деньги? — спросила я, раз уж завели этот разговор, то следовало выяснить все до конца.
— Деньги? — он удивился. — Я продал лавку… да, оставил только четверть, но мне самому нужны были…
…и поганей всего, что он не врал.
…что я знаю о гномах, кроме как, что отличаются они завидной сквалыжностью, и сложно придумать клиентов хуже. Дотошны. Занудны. И так и норовят обсчитать, ибо чужаку платить полную сумму совесть не позволяет. А чужаки для гномов все, в ком крови их нет.
Или есть, но мало.
Или даже много, но кровь эта давно ушла, разорвав с общиной деловые связи.
В общем, гномов я не слишком жаловала, а потому от субботнего визита не ждала ничего хорошего, впрочем, о предчувствиях своих я предпочитала помалкивать, дабы не испортить Грете настроения.
Она порхала.
Цвела.
И щебетала, как-то легко найдя общий язык не только с отцом, но и с рыжеволосой его подругой. Точнее супругой, ибо развод разводом, а вдовство, оно тоже себе способ избежать брачных обетов.
Я не мешала.
Я…
…утром ушла в город и бродила, пытаясь выбросить из головы лишние мысли, которых оказалось как-то слишком много. А потому, оказавшись в знакомом переулке — при дневном свете выглядел он куда как солидней, почти не удивилась.
Вот и обваленный нами заборчик.
И дом, над которым ныне маячит купол охранного заклинания.
— Юся? — окликнули меня.
Я обернулась.
Надо же, какая встреча… и не сказать, чтобы радующая.
— Привет, — сбегать было не в моих привычках.
— Привет, — отозвался Глен, несколько смутившись. — А ты здесь… по делу или так?
— Так, наверное. Это мы вчера…
— Знаю.
— А ты…
— Решили, что здесь от меня будет больше пользы, чем в лаборатории, — мой бывший погрустнел, любовью к полевым выходам он, в отличие от многих, не отличался. — Здесь гнездо спящих выжлов нашли… если бы только наши нашли…
Он примолк, позволяя додумать самой. Наши, надо полагать, это гильдейцы. Что бы сделали? Да потихоньку зачистили и все дела, даже по документам проводить не стали бы, чтобы не выплыло, не приведите боги. Выжлы — это серьезно.
Это почти чрезвычайное происшествие, а кому они нужны?
Вот именно.
— Твой… эльфов притащил, — пожаловался Глен, облокачиваясь на хилую оградку. — И теперь вот…
…замолчать не выйдет.
И у главы города появятся весьма интересные вопросы, ответов на которые у гильдейцев, полагаю, не будет…
— …поэтому тебе лучше тут не мелькать особо…
Ага, а виновата, как обычно, Юся…
— …потому что эльфы эльфами, а наши крепко злы…
— За дело, — огрызнулась я.
Это ж кем надо быть, чтобы выжлов проворонить? Нет, я все понимаю, город немаленький, людей и нелюдей в нем изрядно, за каждым не уследишь. Тут проклятьице обронят, там кровь прольют, которая возьмет да и переродиться во что недоброе, но выжлы…
Хищные волкоподобные твари, которые, собственно говоря, от волков и происходили, если верить современной науке, правда, случилось это давно и под влиянием сил высших, которые оставили разве что костяк волчий. А так… выжлы сильны, выносливы и до отвращения малоуязвимы.
Еще соображают куда быстрее обыкновенной нечисти.
Помнится, пару десятков лет тому их вовсе пытались внести в список разумных, да как-то оно не заладилось…
— Так ведь… — бывший пожал плечами. — Может, оно и так, но… на себя злиться сложнее.
Я прищурилась: прежде Глен как-то попроще был, что ли.
— Пошел слушок, что ты пакостишь…
— Как?!
То есть, выжлов проглядели они — страшно подумать, что было бы, проснись они, выжлам местная охранка на ползуба да и вообще, — а виновата я? И каким таким образом?
— Не знаю, — он потер щеку и тихо произнес: — Уехать бы тебе куда-нибудь…
— На год другой?
— Насовсем.
И прозвучало это не сказать, чтобы по-доброму. Стоит ли говорить, что домой я вернулась в столь отвратном настроении, что исправить его не смогли ни борщ с крохотными чесночными булочками, ни сливовый пирог…
…а утром мы отбывали, следовательно, вечер можно было считать потерянным.
Грета собиралась.
Пять чемоданов.
Три корзинки.
И большая шляпная коробка, в которой мыши свили гнездо. Мыши были изгнаны, коробка обернута хрустящей бумагой и наполнена доверху каким-то хламом. Причем Грета с Франечкой — именовать подругу ее папеньки следовало именно так — тщательно укладывали все эти резные шкатулочки, гребешки и деревянные заколки, оборачивая каждую в ту же бумагу, обсуждая…
— Смотри, дарить надо, начиная с младших… сначала четвероюродные сестры, потом… — голос Франечки слышен был даже на чердаке. А Гретиному папеньке не хватило чувства такта и самосохранения, чтобы оставить меня в покое.