Пришел.
Принес взвар и тот самый пирог. На тарелочке.
Салфеточкой укрыв.
Поставил.
Помялся. Кхекнул, когда я рукой махнула, тонко намекая, что в компании не слишком нуждаюсь, однако не ушел. Сказал:
— Если вздумаете переехать, то у нас всегда место найдется…
— Куда переехать?
И этот о переезде заговорил. Вот… не нравится мне такое активное желание окружающих спровадить меня в неведомые дали. Мне и в ведомых живется весьма неплохо. Он же мялся, вздыхал…
— К нам от… домик, если продать, то у нас можно прикупить… жилье недорогое… в городе меня знают, уважают… стало быть, вас примут…
— А жених?
Вообще-то я про Гретиного спрашивала, но Бжизек лишь рукой махнул:
— Какой из эльфа жених?
Как по мне, совершенно замечательный. С романтикой не пристает, луну с неба достать не обещает, еще и подкармливает от случая к случаю. Нет, такого жениха бросить совесть не позволит.
И договор, опять же.
— Я про Грету…
— А… — он дернул себя за бороду и помрачнел. — Боюсь…
— Не сладится?
— Так-то оно да… только вот нет…
Я похлопала по старому шкафу, который лежал, а потому был весьма удобен для сидения. И Бжизек опустился рядом.
— Не примут? — нет, не то, чтобы у меня самой были какие-то радужные надежды, однако Грета была счастлива, и мне бы хотелось, чтобы она побыла счастливой еще некоторое время.
— Не примут, — эхом отозвался отчим и руку поскреб. — Он-то, может, и ничего… не знаю, не встречался с ее этим… только вот про маменьку его наслышан. Она из Клеповицких.
Ни о чем не говорит.
И Бжизек понял:
— Батюшка ее на Северном кряже шахтами владеет. Не сам, конечно, но в старшинах ходит, как и его отец, и отец его отца, и…
— Я поняла, — а то этак мы всю родословную переберем от сотворения мира.
— Ага, — Бжизек моргнул. — Они там… не то, чтобы от мира отгородились, просто вот… старые порядки крепко блюдут.
А в старых порядках, если я чего-то смыслю, полукровкам не место.
— Игнера… она и не каждого гнома за гнома считать будет… а уж людей или этого твоего… ушастого…
Он дернул себя за ухо и с надеждой поинтересовался:
— Может, он туточки останется?
Это он зря. Туточки оставаться Эль не пожелал. Он объявился рано, с мертвым маншулом на пару, вид которого произвел на Бжизека странное впечатление. Тот сперва крякнул.
Дернул себя за бороду.
А после неожиданно улыбнулся и сказал:
— Хороший котик… от себя не отпускайте.
И вот как-то мне совсем расхотелось отправляться в этакие гости. И даже то, что Эль, переступив через древние правила приличия и собственное воспитание, взял меня под руку, как-то совсем не успокоило.
Нас встречали.
Прямо за портальным кругом и встречали. И желание вернуться без того сильное, возросло и окрепло. Оно прямо-таки почти непреодолимым сделалось, но… я крепче вцепилась в руку своего эльфа, а он величаво кивнул мрачному гному.
Гном помрачнел еще больше и возложил ладонь на боевую секиру.
— Добро пожаловать, — сказал он тоном, в котором читалось куда более искреннее «чтоб вам к демонам провалиться». — Мы всегда рады гостям.
И троица за его спиной кивнула, подтверждая: мол, конечно рады.
А доспех напялили исключительно из глубочайшего личного уважения, которое они к нам испытывают. И штандарт захватили от радости. И… и что забыли телегу для багажа, так оно случается.
— Тут недалеко, — мстительно осклабившись, произнес давешний гном. Представиться он не соизволил, потому про себя я его окрестила Рыжим, за окрас. Честно говоря, настолько рыжих гномов вижу впервые, а этот еще и веснушками усыпан был щедро.
Он развернулся и шагнул к порталам.
Ага… значит, мы отправляемся дальше? И судя по тому, как нахмурилась Грета, для нее это было неожиданностью.
…портал.
Круг.
Легкая тошнота от переноса.
И вновь портал. Круг…
…это ж куда нас ведут-то?
К Северному кряжу. Я вот, стоило выйти из пятой, если не сбилась со счета, портальной комнаты, как-то сразу и поняла, что находимся мы на этом самом Северном кряже. Да и где еще? Слева возвышались горы, изумрудно-зеленые, будто стеклянные. Справа — тоже горы, на сей раз сизоватые и высокие, вершины их пронизывали облака, а основание терялось в туманной дымке.
Было свежо.
И дышалось с трудом.
— Сейчас пройдет, — Эль сотворил какое-то заклятье, ущипнувшее меня за шею. И дышать стало легче. — Здесь воздух разрежен, с непривычки тяжеловато.
Он начертил заклятье и для Греты, и для побелевшей Франечки. А вот отец отказался: мол, хоть и полукровка, а гор не боится.
И я не боюсь.
Просто вот… мы стояли на длинном уступе, который протянулся над пропастью, а я не могла отделаться от мысли, что пропасть эта глубока, а ограждающее заклятье не так и надежно. Я бы предпочла забор.
Или два.
Три, так вообще идеально.
Наше сопровождение щурилось и держалось за топоры, всем видом своим демонстрируя собственное превосходство… ага, посмотрела бы я, куда оно на кладбище подевалось бы…
Впрочем, кладбищ здесь не было, а гномы имелись.
И с ними — пяток чемоданов, три корзинки и давешняя шляпная коробка, которая на этом птичьем уступе смотрелась совершенно нелепо. И это не считая собственно моей рабочей сумки, захваченной исключительно по привычке.
— Тележки не найдется? — поинтересовалась я, прерывая затянувшееся молчание. — У девушек багаж…
И чемодан пнула.
Легонечко.
Намеком.
— Пусть здесь остается, — Рыжий решил проявить великодушие. — Не упрут.
Оно-то, может, и не упрут, но Грета выглядела несчастной. Она весь вечер платья собирала, и не только их. Подозреваю, что четыре из пяти чемоданов забиты склянками самого разного размера, а уж содержимое их… что ж, если порталы пропустили, стало быть, откровенно запрещенного там нет.
— Тележку, — повторила я.
— Юся… — Грета дернула меня за рукав. — Может…
Не может.
Здесь нам не рады, а следовательно, хуже точно не будет. Скорее наоборот, спустим, они окончательно убедятся, что гости слабы, беспомощны, следовательно, не заслуживают не только любви, но и элементарного уважения.
Нет, я была слишком зла, чтобы отступить.
Гном фыркнул.
А эльф, присев, почесал маншула за ухом и произнес этак, задумчиво:
— Вижу, здесь ничего не изменилось. Как и прежде, сыновья Золотой жилы слишком хороши, чтобы уважать собственные законы гостеприимства…
…тележку нам все-таки привезли, правда, кривоватенькую и скрипучую, но это уже мелочи. Папенька проворно нагрузил ее чемоданами, отцепил побелевшую ручку супруги и сказал:
— Ведите уже…
И нас повели.
Подозреваю, повели нарочно кружным путем, возможно, проложенным специально для дорогих гостей, ибо пол в коридоре был неровный, потолок низкий, а сам коридор петлял, как старая гадюка.
Мы молчали.
Скрипела тележка.
Прял ушами маншул, прислушиваясь к тому, что творится в толщине камня, и клянусь, мне не нравилось задумчивое выражение его морды. А заодно уж это место.
Гномы.
И Гретин жених, причем последний — заочно, раз уж допустил, чтобы над невестой так измывались… в общем, вопрос крепко я задумалась, а нужно ли нам этакое счастье-то?
Но вот коридор вильнул в последний раз, подло подставив подножку из трех гранитных осколков, намертво впаянных в пол, и вывел к залу.
К такому типично гномскому залу, каковыми их в учебниках истории рисуют. Эта пещера, предполагаю, изначально исключительно естественного происхождения, за последние пару сотен лет преобразилась. Она расширилась, приобрела приятную округлость свода, выложенного полудрагоценными камнями. Появились колонны, отсутствие изящества которых сполна компенсировалось внушительностью. На полу легла сложная мозаика, изображавшая то ли сотворение мира, то ли героические хроники из жизни Северного кряжа…
Стены укрыли драгоценными камнями.
Воткнули пару сотен светильников, от энергии которых кожа зачесалась.
А заодно уж согнали толпу встречающих. Я остановилась. Вот как-то… не внушает мне доверия это благочинное собрание. Гномы, гномы и еще раз гномы… совсем старые, частью облысевшие, но при том с бородами, закинутыми на плечо. И молодые. И совсем юные. И в том смутном возрасте, когда собственно сам возраст определить почти невозможно.
Главное, что было их даже не сотня, сотню я бы как-нибудь перенесла.
Две?
Пять?
Десять?
Над гномьими головами вздымались штандарты, а от блеска украшений, которые нацепили на себя многоуважаемые гномки, слепило глаза.
Или от светильников все же?
— Клеповицкие — очень большой род, — тихо произнес папенька. А я закрыла приоткрывшийся было рот: после выскажусь.
Наедине.
С собой.
Сипели трубы, блеяли рога горных туров, перехваченные медными кольцами. И звук их, отраженный стенами, заставлял пещеру трястись, а меня морщиться.
Я даже палец в ухо засунула.
— Мы рады приветствовать гостей Северного кряжа, — рявкнул пухлый гном, обряженный в алую хламиду. Хламида, пусть и шелковая, щедро украшенная вышивкой и красными каменьями, смотрелась нелепо, а уж остроконечный колпак с темным, цвета венозной крови камнем, и вовсе был, мягко говоря, странен.
— Советник, — произнес Эль тихо. — Правая рука патриарха…
Упомянутый патриарх восседал на уродливого вида кресле. Сделанное из переплавленных секир и ломов, украшенное то ли рубанками, то ли киянками, то ли и тем, и другим, и еще прочим разнообразным инструментом, оно выглядело на диво неудобным.
А еще кресло было велико.
Приземисто.
И почему-то кривовато. Во всяком случае левый подлокотник был заметно выше правого, к которому патриарх и сполз вместе с пухленькой подушечкой. Впрочем, он изо всех сил старался выглядеть грозным, топорщил седую бороденку и бровями играл, изображая, кажется, глубокую работу мысли, но все одно казался безобидным милым дедом.
Он позевывал и тер глаза.
Моргал отчаянно и, честно говоря, складывалось впечатление, что он не слишком хорошо понимает, где находится и как сюда попал.
— И мы рады, — откашлявшись, ответила Грета. Только голос ее, не усиленный магией, потонул в гомоне толпы.
Гномы заговорили все и сразу.
Кто-то, кажется, обсуждал вчерашние новости, кто-то — Гретин наряд, исполненный в лучших столичных традициях, но здесь, на Северном кряже, неуместный и даже смешной. Досталось и Бжизеку, а щеки Франечки стали краснее свеклы…
— Не обращай внимания, — Эль кивнул старичку, который ерзал, силясь сохранить равновесие. А я разглядела, что кресло и вправду перекосилось. Ножки справа выгнулись, того и гляди треснут. — Это обычная практика… им нравится ставить гостей в неудобное положение.
Я кивнула.
Практика стало быть… а положение… они говорили и поглядывали на нас, мол, что будем делать среди всей этой толпы разряженных гномов.
— Грета, — довольно громко спросила я. — А ты сильно замуж хочешь?
— Уже не знаю, — сестрица вздохнула и ковырнула розовый камешек, которыми было расшито платье. — А что?
— Меня от такого гостеприимства домой тянет…
И ведь не соврала же.
Бжизек испустил очередной тяжкий вздох, то ли сетуя на мою невоспитанность — нехорошо уходить, даже чаю не попимши, то ли на обстоятельства нынешнего бытия, но Франечка отчаянно закивала.
— Тогда, полагаю, нам стоит вернуться, — произнес Эль, и тут толпа несколько примолкла.
А заодно на ковровой дорожке, постеленной, надо полагать, чтобы гости дорогие с пути не сбились, появилась гномка весьма солидных статей… как солидных… в общем, что вверх, что вширь стати были примерно одинаковы. Платье из алого же, — полагаю, родовые цвета — шелка лишь подчеркивало монументальность фигуры. На внушительной груди возлежала золотая цепь в три ряда, щедро посыпанная драгоценными камнями. В прическе поблескивали алмазы, с ушей свисали массивные серьги.
Золотые браслеты.
Золотые кольца и перстни.
Золотой пояс. И золотые цепочки, с пояса свисавшие. Не удивлюсь, если и туфли ее из золота отлиты.
— Здравствуй, дорогая, — неискренне произнесла гномка, разглядывая Грету и при том щурясь на оба глаза. — Я несказанно счастлива, что ты приняла мое приглашение.
Ага… а уж мы как счастливы.
И главное, толпа резко смолкла. Теперь все, за исключением придремавшего на троне патриарха — бедолага закрутился в подбитую мехом мантию, — смотрели на нас и только на нас.
— Это твоя семья? — поинтересовалась господа Игнера.
— Да, — Грета смутилась. — Это мой… папа… Бжизек…
— Горский, — ответил папенька. — Старший мастер…
Игнера скривилась, то ли ей имя не понравилось, то ли звание, хотя старшего мастера за красивые глаза не дают, особенно полукровке.
— Моя супруга, — он взял под руку Франечку, которая неуклюже присела, изображая столичный книксен. — И моя старшая дочь с женихом…
— Эльфом? — уточнила Игнера, будто до того понятно не было.
— Любовь зла, — меланхолично ответила я.
И как ни странно, ответ этот нашел полное понимание у госпожи Игнеры. Прочие гномы слушали, смотрели… и запоминали все.
Сплетничать, небось, будут.
…пускай себе.
— А это? — госпожа Игнера указала на маншула, который стоял тихонько, только хвост слегка подрагивал.
— А это наш котик… — Грета выдержала взгляд потенциальной свекрови. — Моя сестра его сама сделала.
— Сделала? — а вот и новое старое лицо, тот самый советник в алом балахоне.
Колпак его слегка сполз, отчего вид у советника сделался не столько грозный, сколько несколько дурковатый. Сказать, что ли?
Или обидится?
— Юся — некромант, — Грета посмотрела на меня умоляюще. И я кивнула. Как есть некромант. Даже диплом имеется… дома… где-то…
— Некромант — это хорошо… — советник поскреб лоб, намечающуюся лысинку и произнес этак, доверительно: — У нас в пятой шахте чегой-то шебуршится…
…и в этот момент я явственно осознала, что следовало остаться дома.
Нет, нас препроводили не в пятую шахту, ибо шубуршание шубуршанием, а порядок приема гостей, пусть и не самых желанных, был установлен. Нас ждали комнаты — крохотные коморки, в которых и коту-то тесно будет, не говоря уже о людях, но… может, на Северном кряже всех гостей так встречали? Главное, здесь было тепло, сухо и ничего — я проверила — не шубуршалось.
Остальное же…
— Может, все-таки домой? — поинтересовалась я, глядя, как Грета пытается запихнуть чемоданы под низенькую кровать. Впрочем, назвать кроватью настил из досок, на который бросили тонкий соломенный матрасик и прикрыли это сооружение простыночкой, к счастью, чистой, язык не поворачивался. Чемоданы не лезли. Грета злилась.
И расстраивалась.
— Не выпустят, — Эль отобрал чемодан и поставил его в угол. А на него — второй и третий. Это он ловко придумал, получился этакий комод… почти.
Открыть не откроешь, но если Грета про подарки заикнется, то я сама ей шляпную коробку с гребешками на голову надену.
— Почему?
— Потому что тогда у нас будет повод заявить о недостаточном гостеприимстве. И подать иск.
— Это как? — мысль об иске показалась донельзя свежей. Хотя, конечно, отсудить у гномов хотя бы медяшку, это постараться надо…
— Некогда сам Тадеуш Бронзовый топор, восьмой король Подгорный, соизволил путешествовать по своим владениям инкогнито. И прием ему оказали не самый теплый. После чего и появился на свет известный в узких кругах свод Закона о гостеприимстве, — пояснил Эль, озираясь.
Шкафа, чтобы запихнуть на него шляпную коробку, в комнатушке не наблюдалось.
— Тот, кто нарушит его, обязан выплатить виру оскорбленному гостю…
— То есть, они соблюдают закон? — уточнила я.
Вот как-то не вязалось у меня откровенное хамство встречающих с понятиями гостеприимства.