И я запела.
Просто… как-то слишком уж тихо. Действует на нервы.
Эль сперва вздрогнул. Мелькнули серебряными лентами клинки, к счастью, не коснувшись меня.
— И-извини… я п-просто не п-привык, чтобы…
Я махнула.
Никто не привык. Голоса и энтузиазма у меня всяко больше, чем умений. Что поделать, матушка полагала, что будущему некроманту музыка ни к чему…
…снова замерло все до рассвета…
…дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь…
Я остановилась у надгробья, которое прежде было целым, но теперь камень слегка перекривился, местами потек. И на светлом, на нем четко проступали темные пятна.
...словно ищет в потемках кого-то
И не может никак отыскать.
Голос немного сорвался.
И Эль снова дернулся. С нервами у бедолаги совсем плохо… ничего. Нервы мы вылечим. На успокоительных отварах Грета руку давно уже набила.
…ты признайся, кого тебе надо…
…ты провой, упырек молодой…
Лежку не тронули, радовала взгляд разверзтая могила, которую слегка присыпало листвой. В яме остались кости, в основном животных, да и было их не так, чтобы много. Значит, объявился гворх здесь недавно. И могилка-то чужая… относительно свежая, а потому хозяином он тоже не побрезговал, приняв не только обличье.
Я повертела обглоданную локтевую кость и бросила в яму.
И дальше что?
Кладбище чистое. Я три поисковика активизировала.
Эль тоже не стоял на месте. Ходил. Бродил. То и дело останавливался, к чему-то принюхиваясь… я даже петь перестала, чтобы не сбивать бедолагу с мысли. Наконец, он остановился и сказал:
— Его сюда доставили.
И подозреваю, имел он в виду отнюдь не почту.
— Но я не могу понять, зачем?
И я не могу.
Ладно, если кто переворот готовит, или армию мертвецов на соседнем кладбище клепает, хотя практика показывает, что это дело дурное. На армию консервирующего раствора не напасешься, к тому же нежить по природе своей туповата, командовать ими никаких нервов не хватит.
Эль остановился у одной могилки и тихо спросил:
— У тебя лопата есть?
— Неа, — я выбралась из ямы и кое-как отряхнула брюки, к которым налипли листья, сор и пожеванные гворхом птичьи перья.
А что, некромантия — занятие грязное и на редкость неблагодарное.
— Здесь… неладно, — он сморщил эльфийский нос.
И я прислушалась.
И снова прислушалась.
И поисковик запустила, а тот ушел в землю, что нож в масло и… и вышел.
Пусто.
Чисто.
Неправильно. А что именно неправильно, сказать не могу. И поэтому…
— Отойди, — велела я, создавая огневик.
Лопата, лопата… хороший огневик, и что бы там ни лежало, само раскопается.
—…то пойдет на поля за ворота…
…то к могилке вернется опять…
Пробормотала я, спуская шар.
Зашипела земля. Брызнула горячей крошкой. А следом раздался утробный, пробирающий до самой печени вой.
Наверное, стоит все-таки обзавестись лопатой.
…вот за что всегда любила Большой справочник нежити, так за точность изображений. И сейчас, глядя на костлявую уродливую морду твари, я отмечала несомненное портретное сходство.
Жирняк кладбищенский.
Большой.
Определенно большой.
Вон, бородавки налобные сформировались, сочатся гноем. И вторая пара клыков торчит из пасти, загибаясь вниз.
И глаза художнику особенно удались.
Заплывшие, глубоко посаженные, того темно-красного оттенка, который хорошо смотрится в рубиновых гарнитурах, но никак на нежити. И главное, виделась мне в тех глазах мрачная решимость добраться до моего горла.
Пока же жирняк ерзал, норовя выбраться из слишком тесной могилы…
Сверкнули клинки, вот только и зачарованное железо увязло в толстой шкуре нежити. Правда, жирняк заверещал, и голос его заставил меня отмереть. Огненный шар утонул в той же шкуре, в которую вгрызался с шипением и дымком. Дым мерзко пованивал топленым салом, а нежить удвоила усилия.
И решимости-то, решимости в глазах поприбавилось.
Эльф не без труда вытянул клинки, чтобы вновь вонзить их в тушу жирняка. Тот же, похожий на болотную жабу дернулся, и удар пришелся вскользь. Вспоротые бородавки прыснули желтоватым трупным ядом, и вонь стала невыносимой.
Главное, чтобы на кожу попало…
…рванувшись, тварь выбралась-таки из могилы и заурчала. Раздулись горловые мешки, а в глазах, готова поклясться, появилось выражение торжества.
Мол, никуда не денетесь.
Треснула пасть.
— В сторону…
Без него знаю. Правда, не знаю, каким чудом удалось отскочить. Длинный язык жирняка, украшенный дюжиной шипов, врезался в надгробье. И то треснуло, брызнуло камнем…
А язык вновь показался из пасти.
Так.
Думай, Яся… думай, иначе помрешь здесь героически, но на памятник Гильдия вряд ли расщедрится.
…жирняк.
…предпочитает болотистую местность.
…источник магии… массовое захоронение… эманации смерти…
Я бежала.
Бегала я хорошо. Зигзагами, успевая иногда и нырком уходить из-под ударов. Жирняк же, утомившись — бегать он не любил, на наше счастье-то — плюнул ядовитой слизью. Попав на камень, та запузырилась, а надгробья мягко оползли, будто и не гранитные были…
Эль тыкал в тварь клинками, та злилась.
Я бы тоже злилась, если бы вот так посреди ночи подняли и не для позднего ужина.
Остановившись у приличного с виду мавзолея — а вряд ли здесь хоронили деревенских старост, с другой стороны, на сельских кладбищах чего только не встретишь — я помахала рукой.
— Сюда иди…
По-хорошему нам до ограды бы добраться и помощь кликнуть. Все же жирняк — не та тварь, на которую в одиночку ходят, но…
Гордость не позволяла.
Что еще знаю?
Магией их не взять. Шкура и толстый слой трупного бурого жира надежно защищают тварь. Мозг у них крошечный, а вот аппетит — наоборот. Но это понятно. Попробуй этакую тушу удержи от распада.
Клинки…
И зачарованные не возьмут.
У матерых жирняков, поговаривают, шкура вырастает полуметровой толщины. Этот выглядел вполне себе матерым.
Эль, сообразив, что стоять и ждать, пока ее нашинкуют, тварь не станет, отступился. Он благоразумно обогнул жирняка по дуге, ловко увернувшись от пары плевков, и присоединился ко мне. Благо, мавзолей был достаточно древним, а значит, вполне себе пафосным.
Заговоренный мрамор.
Высокая крыша.
И периметр, в котором теплились остатки охранного заклинания. Я добавила силы — жирняку оно вреда не причинит, но заставит держаться в стороне. А мы пока на крыше посидим.
Эль положил клинки рядом и, потрогав кромку, поинтересовался:
— Что делать будем?
Я пожала плечами.
Разум подсказывал, что единственный разумный выход — побег. Но…
— Ты же некромант, — в голосе эльфа послышался упрек.
— Очень хреновый, — чистосердечно призналась я. — Мне и диплом-то давать не хотели, но… мамина память, цеховая солидарность и все такое.
С крыши было удобно следить за жиряком.
Он топтался на месте, обваливая края ямы, в которой спал. А ведь и вправду… откуда взялся? Не болото. И захоронение, конечно, вполне себе массовое, но не того класса, который даст повышенный уровень темных эманаций. А главное, опять же… чтобы дорасти до подобных размеров, не год нужен и не два.
Ладно, над этим подумаем позже.
…я ведь как-то справилась с гворхом. Точнее, мне повезло, но…
В голову закралась идея.
Обычно безумные идеи — это Гретино, но, верно, родная кровь — это вам не водица… снаружи жирняк неуязвим. А вот если изнутри попробовать?
— Слушай… а ты можешь мышь поймать?
— Что? — Эль, следивший за жирняком пристально, моргнул.
— Мышь… или крысу. Лягушку. Что-нибудь живое и…
…лучше бы крупное. Вот маншул бы подошел, но эльф благоразумно оставил мертвого кошака дома.
— Зачем? — светлые бровки сошлись над переносицей.
— Тварь брать будем. На живца.
Ловить мышей эльф отказался на отрез, то ли не умел, то ли любовь к живому и вправду была сильна, но в целом план ему понравился. А коррективы — почему бы и нет?
Спустя четверть часа жирняк сумел-таки выбраться из ямы, потоптался вокруг, снеся с полдюжины надгробий, и заковылял к мавзолею. Махонькие лапки его каким-то чудом не проваливались в рыхлую кладбищенскую землю, а массивная туша, хотя и колыхалась, но не падала.
— Готово, — сказал Эль, убирая руки от тряпичной куколки.
Я такие в детстве делала.
Веточки.
Ниточки.
И пара лоскутков, оторванных от эльфийской белоснежной рубашки. Рвал он, к слову, сам.
— Ты уверен? — куколка, конечно, шевелилась, но… съедобной не выглядела. Может, конечно, у нежити свое собственное восприятие съедобного, однако мучили вот меня сомнения.
— Увидишь, — Эль, подхватив куколку, лихо спрыгнул на радость жирняку, который от счастья аж соловьем залился. Правда, длилось то недолго, поскольку подлый эльф быстренько вскарабкался на крышу.
А куколка…
Какая куколка? На тропинке появилась девочка.
Маленькая такая.
Белокурая.
С личиком румяным, с глазками наивными в пол-лица… я едва с крыши не сверзлась. Вот тебе и магия иллюзий…
Жирняк пасть раскрыл.
Слюну пустил.
Девочка стояла.
Корзинка в руках плетеная. На волосах красная косыночка с рюшками… корзинкой помахивает, рюши щупает. И подмигивает жирняку, мол, чего ждешь-то? А главное, выражение лица у крошки такое вот… циничненькое, как у девы любви, клиента подзывающей.
Тот и не устоял.
Разверзлась пасть.
Мелькнул язык. И… опустела тропинка. Жирняк лишь икнул сыто. Глазки прищурил, правда, закрывать и впадать в спячку он явно не намеревался.
— И… думаешь, сработает? — шепотом поинтересовался Эль.
А я пожала плечами.
Единственное, что у меня получалось более-менее стабильно — взрывы… и этот не стал исключением. Сначала в туше что-то заурчало, заворчало. Ухнуло глуховато, заставив жирняка приоткрыть пасть. И на морде его тупой, клянусь, появилось выражение крайне недоумевающее.
А в следующее мгновенье тушу разорвало.
— Ложись…
Я и без подсказки в камни вдавилась, а эльф сверху растянулся. Это зря… жиру в жирняке накопилось изрядно. И растопленный магическим огнем, смешанный с внутренностями твари и содержимым их, он покрыл все, что находилось в полусотне шагов от взрыва.
Мы вот находились.
Жир был в меру горячий и без меры вонючий.
Он лег на руки, на куртку… теперь только выбросить… судя по шипению и оркскому нецензурному, жениху тоже досталось… и главное, сверху что-то еще шлепнулось, влажноватое, тяжелое…
Я откатилась и села, аккурат для того, чтобы увидеть, как медленно сползает по эльфийскому надменному лицу ошметок шкуры.
— Знаешь, — Эль его отбросил в кусты. — Я себе это как-то иначе представлял…
Как по мне, на подобные темы лучше вообще не фантазировать, но… кому как нравится. Я сняла с пояса флягу и молча протянула жениху.
Он так же молча принял.
Глотнул.
Посмотрел на небо, которое стыдливо зарозовело, обещая близость рассвета и разборок с местными. Чую, не понравится им жир жирняковый с могил отмывать. Да и само кладбище… как-то утратило прежней пасторальности.
А нам еще яму осматривать.
— Надо поспешить, а то на завтрак опоздаем… — меланхолично заметил Эль, допивая отвар. А что, говорю же, успокоительные у Греты получались отменнейшие. — Мама расстроится…
— В таком виде?
Мне отмываться часа два… да и ему не меньше. А яму бросать нельзя, мало ли, кто до нее доберется… нет, пока фон почистишь, пока контуры выправишь и печать сверху…
Однозначно не успеем. Разве что…
Эль, выслушав мои резоны, как-то странно улыбнулся и произнес:
— К сожалению, я полностью выложился. И… мне жаль, но у меня платочек есть.
И вправду платочек протянул. Батистовый. С монограмоой…
…прекрасная леди Алауниэль окинула взглядом девушек, собравшихся в гостиной, и мысленно поморщилась. Идея, еще недавно казавшаяся донельзя удачной, утратила всякую привлекательность.
Несколько месяцев раздумий.
Тщательнейший отбор, ибо мальчик достоин лучшего… и что в итоге?
Юниэль замерла с чашечкой в руках, не замечая, сколь нелепа и неестественна ее поза. Эта вытянутая шея, эти покатые плечики. Явно в обычное время девица сутулится.
Темноволосая Веламиэль говорила слишком уж громко, выказывая полное небрежения правилами хорошего тона. Эравиэль, устроившаяся в дальнем углу, помалкивала и улыбалась, но… если приглядеться, заметным становилось легкое косоглазие… если очень приглядеться.
Но вдруг этот недостаток передастся детям?
У бледнокожей — слишком уж бледной, чтобы это выглядело естественно — Хирумвиэль что-то не то было с прикусом. А вот Сираниэль и вовсе не стоило приглашать. Все-таки троюродный брат ее прабабушки по материнской линии отличался крайне невоздержанным нравом. Родство не столь дальнее, чтобы это не отразилось в девице…
Нет, дело не только во внешности и воспитании, дело во внутренних ощущениях, которые вызывали девицы — резкого неприятия и даже раздражения. И если они раздражают саму леди Алауниэль, то что уже говорить о мальчике?
Супруга должна подарить покой израненной душе.
Окружить бедного Тири заботой и вниманием… а эти… очевидно, что они сами будут требовать внимания. Цветов. Стихов.
Драгоценностей.
Изведут капризами и непомерными требованиями… он ведь такой слабенький, податливый…
Хрустальная лилия подавила вздох.
Быть может…
…стоит.
…подождать? Лет сто… или двести? Она готова пожертвовать собой ради сына… сама будет варить бульон из куриных пупочков… следить за тем, чтобы рубашки были отглажены, а в носках не появлялись дыры. И быть может, иногда позволит себе читать мальчику вслух.
Зазвенели колокольчики, нарушая тишину.
И девицы встрепенулись.
Эравиэль поправила волосы… слишком уж пышные, чтобы поверить, будто они собственные. Шиньонами тоже надо уметь пользоваться. Сираниэль покусала губы, быстро хлопнула себя по щекам… какие плебейские уловки! Право слово, не стоило с нею связываться… Юниэль расправила плечи еще сильней, из-за чего спина ее выгнулась самым ужасающим образом. Еще немного и лопатки коснутся друг друга. И только Хирумвиэль продолжала загадочно улыбаться…
— М-мама, — в голосе дорогого мальчика слышалось волнение. Он осознавал, сколь неучтивым выглядит его опоздание, и наверняка мучился из-за этого…
…или из-за рубашки, которая была недостаточно бела.
Нет, бела она была.
Когда-то.
Все же леди Алауниэль тщательно следила за слугами, но… сейчас одежду ее дорогого мальчика покрывали желто-бурые пятна. И не только одежду. Волосы слиплись тонкими прядками, которые при каждом движении вяло шевелились, будто тинные черви. Кое-где к пятнам прилипли травинки, комочки земли и, кажется, ошметки кого-то… о ком лучше не думать. Тири же поскреб пальцем ухо и сказал:
— П-познакомься… п-пожалуйста… это Юся. М-моя н-невеста…
…кружка выскользнула из пальцев Юниэль и упала на белоснежный хишахсский ковер, дабы навсегда оставить на нем кофейное пятно.
Хрустальная лилия закрыла глаза.
Открыла.
Существо, смутно знакомое к слову, никуда не делось. Более того, оно протянуло руку с отвратительно обветренной кожей и ногтями, никогда не знавшими ухода, и сказало:
— Привет. У вас тут симпатичненько.
Именно в этот момент времени Хрустальная лилия осознала, что не стоило давить на мальчика. Он ведь впечатлительный.
Эмоционально неустойчивый.
И склонный к необдуманным поступкам… наверняка она его приворожила.
Подкупила?
Обольстила?
Последнюю мысль, впрочем, леди Алауниэль отбросила: вряд ли ее мальчик настолько изголодался по женскому обществу, чтобы польститься на подобное. Значит… значит, дело в травме. Она так и знала. Пусть целители в один голос уверяли, будто происшествие не оставит и следа, но…