— Потому, что в СССР они продаваться не будут.
— Почему? — хором.
— Мы тоже начали борьбу с курением. На днях в газетах напечатают постановление правительства. Договорились?
— Окей.
Интерлюдия четвёртая
Блондинка утром встаёт и подходит к окну. Муж спрашивает:
— Какая сегодня погода?
— Как я могу увидеть? Там такой дождь стеной, что ничего не разглядеть!
— В те далёкие времена…
— Когда деревья были большими?
— Не. В те далёкие времена…
— Когда колбасу делали из мяса?
— Да нет. В те далёкие времена…
— Когда молоко скисало на второй день и превращалось в простоквашу, а не стояло месяц, как свежее, даже без холодильника?
— Да нет, чёрт побери! В те далёкие времена…
— Когда был ещё жив Бернард Воннегут?
— Бинго! В те далёкие времена, когда проклятые американцы засеивали облака над Вьетнамом твёрдой углекислотой и дымом йодистого серебра, (спасибо товарищу Воннегуту за наше безоблачное детство), чтобы вызвать ливневые дожди и смыть не менее проклятых «чарли» в океан, а заодно лишить их продовольствия, в СССР над Москвой тучи ещё не разгоняли.
— Почему?
— Дай мне бог собраться с мыслями!
— Потому, что Ирина Аллегрова ещё не спела песню «Я тучи разгоню руками»?
— Щас в прошлое закрою дверь!
— Ну деда!
— Всё, не перебивать. В тот день на стадионе «Динамо» в районе Аэропорт…
— Тот, который называется «Ареной Льва Ящина»?
— Эх… На нём. Посмотреть матч с участием того самого Льва Иваныча, а также небезызвестных Вава и Гарринчи на стадионе собралось полста тысяч человек. Небо с утра было хмурым. Потом Аллегрова почти разогнала тучи руками, но к шести они собрались снова.
— А Аллегрова?
— Руки ей отрезали. Сейчас точно не буду рассказывать.
— Ну деда!
— Эх… К шести вечера небо затянуло грозовыми тучами, и…
— Пошёл дождь?
— Эх… Пошёл дождь, да с градом. Крупные такие градины…
— С куриное яйцо?
— Не, внучка, помельче…
— С голубиное?
— Эх … С воробьиное!
— Всёёё, всё, не уходи, не буду больше перебивать, рассказывай.
— Дождь с градом начался, когда команды выходили на поле. Вышли, получили по кумполу градинами с… голубиное яйцо и зашли назад.
— А матч?
— А матч состоится при любой погоде, потому через пять минут, когда град прекратился, а дождь чуть ослаб, команды снова вышли на поле под хрип громкоговорителей.
— А чего хрип?
— Из бумаги делали.
— А люди?
— Чего — люди? А, на стадионе. Не, болельщики — не люди.
— А кто???
— Сумасшедшие. Подожди, как там по-вашему… «фанаты». Фанаты прикрылись газетами «Советский спорт» и спокойно переждали град. Советский спорт градом не возьмёшь. Тут шрапнель нужна.
— Почему???
— Да там руководители все деревянные… по пояс… с обеих сторон.
— Как Буратины?
— Точно, как Буратины! Слушай, внучка, а давай тебе чупа-чупс в рот сунем, и тогда он у тебя занят будет, и ты не будешь меня перебивать, и я тебе расскажу историю про замечательный футбольный матч.
— Два! Один не справится!
— Два так два. Два раза судья подкидывал монетку. Первый раз она упала на траву и воткнулась ребром.
— Р… б… р… б.
— В воротах у бело-голубых играл Чёрный паук. Защитники жались к воротам, и их было четверо — Виктор Аничкин, Владимир Долбоносов, Валерий Зыков и Георгий Рябов. Полузащитники решали, защищаться или нападать. Оба-двое — и Валерий Маслов, и Сам Геннадий Еврюжихин. Нападающих тоже четверо — два Юрия, Сёмин и Авруцкий, Владимир Ларин, ну и Численко Игорь. Тоже Сам.
Получило «Динамо» право на первый удар. Ударили. Еврюжихин со всей дури послал его в свои ворота. Мяч не долетал, мокрый, тяжёлый. Попал в ноги Виктору Аничкину, тот перепасовал Сёмину. Сёмин побежал. Недалеко убежал — Сарай удачно подкатился, ничейный мяч сунулся под ноги Самого Еврюжихина, и тот снова под крики болельщиков и Чёрного паука послал его в свои ворота. Ещё ведь дальше — но опять круглый не долетел. Проскользнул по мокрой траве и ушёл в аут. Выкинул его на поле Понедельник, прямо под ноги Сократеса. Мальчик легко перебросил его через набегавшего Долбоносова, потом — мимо бегущего выпучив глаза Зыкова, и отдал неизвестно откуда взявшемуся Вава. Чёрная смерть Чёрного паука не стала огорчать ветерана советского футбола. Она остановилась метрах в двадцати от ворот и перевела мяч на правый фланг. Вторая чёрная смерть «Чёрного паука» обогнула по касательной, или даже по эвольвенте, последнего защитника Валерия Зыкина и вышла один на один с вратарём.
— Деда, а ты где был?
— Кхм… Я-то? Ну, недалеко. Видел всё.
— А того мальчика, который перебросил мяч, почти как тебя зовут. Только ты Сократ Оливейро. А у того как фамилия была?
— Ди Соуза Виейра.
— Длинная.
— Так ты хочешь узнать, что дальше было? Или вопросы будешь задавать?
— Не решила пока. Ты рассказывай. Чего там Чёрный паук?
— Он бросился на Гарринчу и почти достал до мяча — вернее, даже достал, коснулся кончиками пальцев. Но Манэ в тот день был в ударе. Ударил не в девятку, как думал паук, а пониже.
— В восьмёрку?
— Пусть в восьмёрку. Мячик залетел в ворота, ударился о заднюю штангу и выкатился назад, прямо под ноги пауку. И тот со всей силы запулил его на трибуну. Прямо в руки твоей бабушки.
— Чего она? Отдала пауку? Брр.
— Нет, она никому не отдала, билась за него как лев. Тьфу, как львица.
— Мы такие, Оливейры.
— Баба Маша потом пришла на пресс-конференцию и попросила меня расписаться на мяче.
— Вон на том, коричневом?
— Да, так мы и познакомились.
— А она сейчас где?
— Ну, они с твоей мамой поехали добивать Англию.
— Добьют?
— Кто бы сомневался.
— Хорошо! Давай дальше про паука.
— Дальше мяч пинали все кому не лень. А потом меня сбили в штрафной «Динамо».
— И ты забил?
— Нет. Забил вратарю Яшину наш вратарь Йонас Баужа.
— Как так? Перебил через всё поле?
— Нет, он бил пенальти. Вратарь вратарю. Представляешь?
— Представляешь.
— Забил и гордым пошёл назад, а по дороге сальто сделал.
— И вы выиграли?
— Нет. Это только начало игры. Потом они нам два мяча забили. Один — Численко, второй — Сёмин.
— Ничья?
— Нет, матч ведь кубковый был. Пенальти били.
— Победили?
— К сожалению нет. Там ведь паук.
— Да. А ты, деда, ведь чемпион?
— Чемпион.
— Правильно! Мы, Оливейры, такие.
Глава 17
Событие двадцать восьмое
Старики на демонстрации несут плакат: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство».
— Вы что, рехнулись? Когда у вас было детство, товарища Cталина ещё на свете не было!
— За то и спасибо.
— Ты, Пётр, знаешь, что сказал Хрущёв авиаконструктору Яковлеву, когда тот опубликовал мемуары о своих встречах со Сталиным?
— А должен? — нехороший вопрос.
— Должен. Вот что сказал: «Вы кто, конструктор или писатель? Зачем книжки пишете?», — погрозил пальцем и добавил: — «Вы конструктор — вот и занимайтесь конструкциями. Для книг есть писатели, пусть они и пишут. А ваше дело — конструкции…»
— Так Хру…
— Оставь болезного. О тебе разговор. Ты — конструктор человеков. Ты, бля, должен создавать людей завтрашних. Коммунистов, патриотов, пахарей. Вот с детей правильно начал. И преступников канал рыть тоже правильно отправил. И всё! Ты тут больше полугода — да год скоро уже. И что, чего сделал? Поднял производство железобетонных конструкций в два раза, увеличил производство кирпича в три раза, в полтора раза увеличил производство тракторов, построил пятьдесят домостроительных предприятий с нуля, сейчас вот табачное производство совместное с пиндосами, как ты их называешь, организовал. Да, в Павлодаре организовал производство «виллисов». Тут производство музыкальных инструментов, опять с этими пиндосами, наладил. Вертолёты вон производить будешь. Какое слово чаще других сейчас в моей хвалебной речи звучало? Сиди, молчи! «Производство»!!! Опять тебе говорю в третий раз: бросай подменять предсовмина. Замечательный у тебя предсовмина республики, Масымхан Бейсебаевич Бейсебаев. У него опыта в пять раз больше, чем у тебя. Шестьдесят лет. Разы — скажешь? Да, при тебе тут всё крутится. Всё в разы растёт. Возможности у тебя другие, да и с головой вроде дружишь. Потому и разы. Молодец. Орден буду рекомендовать дать тебе к годовщине.
— Спасибо, скоро вешать некуда будет, — Пётр и вправду в третий раз уже слушал эту отповедь от мамонта.
— Заслужил — носи. Потом отнимут, как у меня, да и ещё у кучи народу. Вот. Реабилитацией займись. Есть ведь у тебя тут всякие раскулаченные несправедливо, за «колоски» отбывшие — это твоё. Партия виновата — партия исправит. И про тех, кто не дожил, вспомни. Им всё равно, если того света нет — а дети сейчас думают: стыдно, отец-то враг народа. А будут знать, что хороший человек.
— Да, Георгий Максимилианыч, сам собирался! Но нельзя же в одной республике. Во всём Союзе надо, и очень аккуратно. Ведь и настоящих врагов хватало — и они живы до сих пор. Семичастный и Шелепин с Хрущёвым многих зря освободили.
— Тяжёлый вопрос. Слышал про твои стычки с Шелепиным по этому делу. Я сам из таких. Захотели — наградили, захотели — врагом объявили, потом снова наградят. Вот и занимайся, найди людей. Организуй. Можешь ведь. Нужное дело.
— Молотова дадите на это дело?
— Ух ты! С козырей зашёл. Почти восемьдесят ведь ему. Старый. Но живчик, видел недавно. Да чего уж! Уговоришь — забирай. Просит в партии восстановить — восстанавливай. С Шелепиным сам разберусь, если зудеть будет. Только Вячеслав Михайлович — фигура…
— Создам комитет при ЦК по реабилитации. Секретарём ЦК. Пойдёт?
— «Создам»! Новый культ личности тут развёл. Знаешь, что Карл Маркс про это написал?
— Карл Маркс писал про культ личности?
— Темнота! Вот все вы, нынешние, такие — классиков не читаете. Карл Маркс про всё писал. Глыба.
Маленков хитро улыбнулся.
— В докладе у меня было, потому запомнил. Карл Маркс говорил в письме известному социал-демократу Вильгельму Блосу о неприязни своей ко всякому культу личности. Он писал, что никогда не допускал огласки многочисленных посланий, в которых превозносились его заслуги, и которыми ему надоедали из разных стран, — и даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал. А ты говоришь. Глыба!
— Георгий Максимилианович, с репрессированными — понятно. Займусь. На самом деле ведь, по всей стране пора. Только очень тщательно — не огульно, как Шелепин с Хрущёвым. А, может, чего подскажете по воспитанию людей? Нет у Маркса?
— Дурак ты, Пётр! У него всё есть. Читай. Но вопрос твой оценил. С тройным дном вопросец. Наслышан про твои методы — пороть и к позорному столбу привязывать. А пори! И привязывай. Тут Азия, привыкли тут люди к этому. Только с умом. Мусульмане-то и так не шибко пьют. Ты смотри только, палку не перегни, национальную рознь не устрой. Будут милиционеры-казахи пороть алкашей-русских, слухи поползут. Аккуратней. Ты вообще-то знаешь, почему беседы с тобой такие веду?
— Ну, старшие товарищи…
— Опять дурак. Да потому, что ты лучший. Чуть тебя подучить и подправить — и цены тебе нет. Остальные в республиках, да и половина в самом Политбюро — карьеристы и горлопаны. Потому и вожусь тут с тобой. Всё, Пётр Миронович, завтра улетаю в Монголию. Теперь сам. Долго ещё будешь железом блестеть?
— Месяцев пять.
— Ох, ни… себе! Ну, держись. Самолёт правильно отдал.
— Так ведь…
— И правильно купил. Время — самое ценное. Дашь до Монголии долететь?
Событие двадцать девятое
Сидят два наркомана, курят косяк, один спрашивает:
— Слышь, Митяй, а что будет, если я всю эту травку сам выкурю?
— У тебя из носа кровь пойдёт!
— Чего это?
— Потому что я его тебе разобью.
В кабинете у Петра — не на Комсомольской, в домике — сидели втроём. Нога, будь она неладна, разболелась, потому пригласил товарищей домой. Титов Виталий Николаевич, второй секретарь ЦК Компартии Казахстана, сверкал новыми затемнёнными очками. Надо будет позвонить Андрюхе Олдему, поблагодарить его и попросить прислать такие себе. Без диоптрий, понятно. Сидишь на совещание, прикрыв глаза, уйдя в нирвану (главное не захрапеть), а оратор с пафосом рассказывает, что число коммунистов в Семипалатинской области выросло на три целых пятьдесят три сотых процента. Ещё бы не захлопать спросонья. Такая победа!
Третьим был Председатель Совета Министров Казахской ССР товарищ Масымхан Бейсебаевич Бейсебаев. Вопрос был один — борьба с вредностями. Пока, к сожалению, не про промышленные фильтры. Три вредности в Казахстане. На Руси-матушке — две, а тут — три. Ещё и наркотики, мать их итить. По более поздним временам Пётр отлично знал, что вырубанием и выжиганием конопли проблему не решить. И даже усугубить болезнь можно, ведь, как всегда, запретный плод сладок.
— Давайте начнём с водки, — Тишков посмотрел на зеркальные очки.
— Хорошо бы пива.
— Нет, только вино! — веселятся, гады.
Посмеялись. Великая комедия — «Бриллиантовая рука».
— Товарищи! Виталий Николаевич.
— По данным правоохранительных органов города Краснотурьинска, количество преступлений, связанных с алкогольным опьянением, снизилось в восемь раз. В первые несколько месяцев увеличилось почти впятеро количество преступлений и административных правонарушений, связанных с производством и сбытом алкогольсодержащей продукции. Сейчас, по прошествии двух лет, эта цифра лишь чуть превышает средний уровень по стране.
— А минусы? — сделал вид, что улыбается, Бейсебаев.
— Да, Масымхан Бейсебаевич, есть очереди в вино-водочные магазины, и есть заметное снижение выручки этих магазинов.
— Неизбежное зло.
— Неужели нет другого пути? — предсовмина оглядел заговорщиков.
— Ну, я его не знаю. Кроме того, никто ведь водку и прочие вина не запрещает. Сдвигается график работы магазинов — нельзя купить в обеденный перерыв. Значит, не будут пить на рабочем месте — ну ладно, меньше будут. Свинья грязь найдёт. И вечером неуравновешенные граждане не побегут за второй бутылкой. Придут на работу не с бодуна. Тоже одни плюсы, — Пётр выпил очередную болеутоляющую таблетку. Неужели ещё полгода так маяться?
— Кроме того, нужно развернуть в газетах и в кинотеатрах антиалкогольную кампанию. Я предлагаю в вытрезвителях наснимать сюжетов, и показывать эти зарисовки с натуры в кинотеатрах перед показом фильма. Кто-то себя увидит, кто-то — знакомых. Общественное порицание — это серьёзный стимул, — поддержал Титов.
— Хорошо. Давайте будем начинать. Статьи в прессе, картинки с выставки, изменение графика работы вино-водочных магазинов и отделов — ещё есть предложения? Лекции на производстве?
— А есть данные по рождению уродов или больных детей в связи с алкоголизмом? — Пётр пытался вспомнить, чем ещё Горбачёв народ пугал.
— Поищем. Думаете это доводить на рабочих собраниях?
— Хуже ведь не будет.
— По кухонным «боксёрам» — вы серьёзно, Пётр Миронович? «Доски почёта» — это я понимаю, но телесные наказания… А если человек трезвый?
— Трезвый человек бьёт слабую женщину и беззащитного ребёнка? — Тишков мотнул головой.
— Ремнём и воспитывает ребёнка.
— Ремнём — тоже не очень хорошо, но согласен, возможно такое, и можно «не заметить» несколько раз. А если это садизм? Просто нужно разбираться.
— Виталий Николаевич, а что в этом «городе мечты»? — Бейсебаев повернулся ко второму секретарю.
— Вы ведь понимаете, что часть проблемы загнана, так сказать, в подполье. А цифры, что лежат на поверхности, вполне говорящие… — снял очки, протёр платочком, явно паузу мхатовскую выдерживая. — Снижение в три с лишним раза. И это уже достоверная информация. Тщательно расследуется в школах каждый синяк у детей, сообщается участковым о следах побоев у женщин. Поощряется разбор на собраниях жильцов дома фактов ругани в семье. Я готов проголосовать за все эти нововведения. Письма и прямые обращения в прокуратуру были. По каждому письму и обращению проведена проверка — сами понимаете, что ничего не подтвердилось, и на заявителей возбуждены материалы за ложный донос. Эти случаи опубликованы в местной газете. Вот уже больше года ни одному кухонному «боксёру» и в голову не приходит жаловаться на «профилактическую работу» милиции. Есть небольшой минус: количество разводов увеличилось, но не катастрофически. Укладывается в средний показатель по стране. Добавлю, что «доски почёта» стоят почти пустые. На каждую новую фотографию народ бросается. Теперь экзотика.