— Какой на редкость от… отличный пирог, — выдавил он, — вкус просто… невообразимый.
— Вам правда понравилось? Я так рада! Всегда подозревала, что монахини поставили мне единицу за домоводство просто из зависти! Ну пришлось им заново потолок в кухне побелить — не велика беда…
— Sternkind!* — вмешался граф, надеясь направить разговор в менее приземленное русло. — Лучше скажи, как идет подготовка к Балу? Если тебе нужны уроки танцев, ты можешь рассчитывать на Герберта.
(*нем. Звездное Дитя)
— Я была бы премного благодарна, — промурлыкала Сара, — но из меня никудышная танцорка. Дело в том, что у меня совсем нет опыта. В школе мне запретили танцевать.
— Это ужасно, лишать юную девушку возможности порхать по зале, на крыльях ночи… то-есть, я хотел сказать, что в школе к тебе были несправедливы, — галантно произнес граф. — Наверняка монахини считали, что иначе ты перещеголяешь других пансионерок.
— Очень может быть, — закивала Сара, — хотя сами сестры говорили, будто это из-за того, что я сломала танцмейстеру ногу.
Обеденный зал снова погрузился в густое, всеобъемлющее молчание. Даже вода с потолка, подавшись общему порыву, стала капать потише. Воспользовавшись тем, что в данный момент фроляйн Шагал внимательно рассматривала салфетку, Герберт одним плавным движением смахнул пирог под стол. И улыбнулся такой невинной улыбкой, которая бывает только у детей, и лишь тогда, когда они доели последнюю банку оставшегося на зиму варенья, причем предварительно окунув туда бабушкиного кота.
— Ты действительно это сделала? — боязливо переспросил Альфред, на всякий случай усаживаясь на стул по-турецки.
— Ну да.
— Должно быть, учитель танцев залюбовался твоей красотой, — натянуто улыбнулся граф, — запнулся, упал и…
— Вообще-то, нет. Вообще-то, я наступила ему на ногу и раздробила кость, — сказала Сара задумчиво. — Клиновидную промежуточную. Это та, которая возле ладьеобразной и кубовидной.
— Могу я осведомиться, откуда у столь юной особы такие обширные познания в медицине? — профессор Абронзиус посмотрел на девицу с восхищением, как Дарвин на галапагосского вьюрка.
Та пожала плечами.
— В медицинской энциклопедии уточнила. Хотелось узнать, за что меня так наказали.
— Все-таки в твоей школе были слишком суровые порядки, — заметил Его Сиятельство, но без особой уверенности.
— Ой, даже вспомнить страшно! Верите ли, монахини запрещали мне принимать ванну, говорили что это вредно для здоровья.
— Прискорбно слышать, что столь дикие суеверия существуют в наш просвещенный век.
— Ну хотя бы вы меня понимаете, Ваше Сиятельство. А то монахини утверждали, что если купаться 12 раз в день, то можно уничтожить полезную микрофлору и понизить иммунитет. Вот ведь мракобесие, правда?
В первый раз за всю ночь Герберт подумал, что поухаживать за Сарой было, возможно, не такой уж блестящей идеей. Но если начал, нужно держаться до конца. Тем более что Альфред казался уязвленным дальше некуда. Юноша уже начал мелко трястись, сжимая и разжимая кулаки. Еще немного, и он совсем затоскует без сиятельного внимания виконта!
С опаской глядя на Сару, молодой ученый осторожно опустил ноги, но в этот самый момент кровь отхлынула от его лица. Альфред автоматически перекрестился, заставив обоих фон Кролоков отшатнуться, и прошептал с отрешенным видом.
— Там… под столом…там что-то сидит.
— Что? — подался вперед профессор.
— Не знаю.
— Шевелится?
— Нет. Пока что нет. Такое твердое и как бы слизкое.
— Не пугайся, мой мальчик, я сейчас проверю.
— Только вы мне не говорите что там такое, хорошо? — на всякий случай попросил юноша, вновь подтягивая колени к подбородку.
Когда Куколь явственно прочел в умоляющем взгляде виконта и дополнительный выходной, и прибавку к жалованью, он громко прохрипел,
— Ваше Сиятельство…архр хех… я находить та книга, которая вы обещать показать герр профессор… аргххх… Она сейчас быть в библиотека…хрррххх…
Здесь внимательный читатель задаст вопрос — в чем причина столь разительной лингвистической перемены Куколя? На сей счет существует следующее объяснение: проблемы с согласованием членов предложения и частое употребление междометия «арррхмм» входит в код поведения трансильванских слуг. Для Куколя это было частью парадной ливреи. Ведь посетители мрачного замка над обрывом будут бесконечно разочарованы, если узнают, что прислуживающий им горбун свободно изъясняется на нескольких языках, не считая диалектов, и пишет мемуары на досуге.
— Ты не мог найти другое время, что это сообщить? — раздраженно отозвался граф, чьи взгляды на иерархию были весьма консервативны.
По его мнению, слуги в присутствии господ должны стремиться к максимальному сходству с мебелью, а о том, чтобы заговорить без разрешения, и речи быть не может — выражение «укоротить язык» фон Кролоки понимали в самом что ни на есть прямом смысле.
— Ту самую книгу? Гримуар 15 го века? «Носферат и методы истребления его» авторства графа Маледиктуса Валахского? О, небеса! Эта книга изменила саму историю ламиелогии! Неужели я смогу прочесть ее в оригинале! — Абронзиус зажмурился от удовольствия, даже его лохматые брови выражали восторг. — Граф, сейчас самое время наведаться в библиотеку. Ведь следуя логике, ничто так не стимулирует мозговую деятельность, как сытный обед!
— Господин профессор…
— И слушать ничего не желаю! Умоляю, граф, пойдемте немедленно!
— Последнее желание гостя для меня закон, — граф промокнул губы батистовой салфеткой, встал и сделал приглашающий жест в сторону дверей, куда и устремился профессор, волоча за собой Альфреда. Сара вприпрыжку побежала за ними, наверняка, из конформизма — по мнению виконта, книги ее интересовали лишь потому, что из них можно делать папильотки.
Оставшись в одиночестве, Герберт фон Кролок первым делом засмеялся, прикрыв рот кружевной манжетой. Можно только представить с каким энтузиазмом Профессор будет конспектировать «Носферата.» Граф Маледиктус Валахский, троюродный дядя Герберта, совместил в этом труде две свои страсти — графоманство и любовь к практическим шуткам. Благодаря его книге, поколения охотников на вампиров выросли в уверенности, что лучший способ упокоить немертвого это рассыпать перед ним рис. Причем ни всякий рис, а собранный бенгальской девственницей в полнолуние в високосный год. Или же украсть его носок. В свои носки специально для таких случаев дядюшка Маледиктус засовывал петарды. Ну да черт ему судья, каждый развлекается, как может. И юный виконт тоже готовился поразвлечься.
— Нет, ты видел выражение его лица? — спросил он, когда горбун вернулся с тележкой, убрать со стола. — Бедняга Альфред дрожал как осиновый… тьфу ты… как какой-нибудь другой лист. Мне даже захотелось обнять его, успокоить, сказать, что я люблю только его, но мы, фон Кролоки, в своих намерениях тверды.
— Я заметил, сударь.
— А эта негодная Сара прямо таки разомлела. Еще бы, ведь не часто деревенские простушки получают знаки внимания от аристократов…
Слуга тихонько вздохнул. Несмотря на все его причуды, виконт был славным вампиром и не заслуживал той беды, которая зависла над ним, как нож гильотины. А если уж продолжать сравнение, то виконт, наоборот, торопил телегу для осужденных, потому что ему не терпелось узнать, в честь чего же собралась такая толпа и кто этот странный малый с мешком на голове — «Должно быть, там что-нибудь интересненькое!» Бедный, бедный Герберт! Он вырос в мире, где верхом коварства считалось проснуться пораньше перед Балом и, тихо посмеиваясь, заколотить досками гроб соседа. Настоящие интриги были ему внове.
— Кстати, о фроляйн Саре, сударь. Она попросила вас нанести ей визит в ее же спальне.
— Что, прямо сейчас?
— Боюсь, что да.
— Ну а мне бояться нечего, — виконт направился из залы, насвистывая, — наверное, хочет извиниться за пирог. Кстати, если Альфред спросит, я скоро буду у себя.
У порога девичьей спальни виконт замешкался, размышляя, что же делать дальше. С юных лет вампиров учили, что правильный способ попасть в жилище смертного — это постучаться и вежливо попросить разрешения войти. Иначе проникнуть внутрь просто не получится, потому что «не получится, Герберт, в сотый раз тебе повторяю, что не получится, ну не получится и все тут!» Впрочем, когда виконт подрос, он понял, что это была всего-навсего часть Всемирного Заговора Родителей, имевшего целью привить вампирским отпрыскам — зачастую, весьма необузданным — хорошие манеры и любовь к дипломатии. Ведь если постучать в дверь пару сотен раз, то рано или поздно услышишь ответ, «Да черт с вами, входите! И хватит уже ломать дверь, с меня квартирная хозяйка шкуру спустит!»
Подумав, виконт фон Кролок решил не миндальничать. В конце концов, это его замок — по крайней мере, в перспективе — поэтому он имеет полное право на свободу передвижения. Приоткрыв дверь, он заглянул в спальню, но девицы Шагал там не обнаружил. Стало быть, она в ванной, которая была ей мила, как домовому чердак. Чтобы покончить со всем сразу, Герберт направился к ванной, по дороге удивляясь, куда делась вся паутина, придававшая замку неповторимое очарование старины, и откуда появились розовые занавески на окнах. Перешагивая через разбросанные шпильки и ленты, виконт наконец добрался до ванны и voila! — конечно, Сара была там.
Первая мысль, пришедшая в голову юному фон Кролоку, когда он увидел Сару в прозрачном кружевном пеньюаре, игриво открывавшем колени, была — «Ну и?» Ну и что Альфред в ней нашел? Внешний вид посредственный, ноги никакие. И вообще фроляйн Шагал следовало пореже наведываться в кондитерскую. Зато его тело бабушка Эржбета, известная ценительница красоты, сравнивала с прекрасной греческой статуей («Геееерберт! Чего ты тут стоишь, как Аполлон Бельведерский? Живо за клавесин, сбряцай что-нибудь веселенькое.»)
Потом он начал припоминать, что согласно этикету, в такой ситуации Сара должна покраснеть и завизжать, а он сам — поспешно отвернуться и попросить прощения. Поскольку девица визжать не торопилась, но наоборот, склонила головку набок и подмигнула, Герберт решил подать ей хороший пример
— Прошу прощение, фроляйн, — пробормотал он, прикрывая рукой глаза, — я, похоже, не вовремя. Я немедленно уйду…
— Ну что вы, виконт, останьтесь, — раздалось тихое шуршание шелка и женская рука осторожно коснулась его плеча. — Можете открыть глаза, думаю, теперь бы найдете мою одежду вполне приличной.
Хотя виконт и был уверен, что слова «приличный» и «Сара Шагал» нельзя употреблять в одном предложении, про крайней мере без частицы «не», глаза он все же открыл. По-прежнему улыбаясь, перед ним стояла Сара. Ее рыжие волосы ниспадали на пурпурный халат, расшитый зелеными райскими птицами, которые казались невыспавшимися из-за ярко алых коралловых глаз. Несмотря на все изящество наряда, нельзя было не отметить, что портной сильно сэкономил на ткани — одеяние едва доходило до ее лодыжек, а руки девушки были почти полностью открыты. Герберт почувствовал, что у него засосало под ложечкой от какого-то неопределенного, бесформенного страха.
— Эээ…вы меня звали? Если нет, то я пойду, пожалуй…
Прежде чем он успел смерить расстояние от ванны до коридора, девушка подхватила его под руку, заставив беднягу вздрогнуть.
— Не торопитесь так, Герберт. Почему бы нам не присесть и не поговорить немного? Мы ведь проводим вместе до смешного мало времени!
Первый раз за свою долгую нежизнь Герберт пожалел, что родился в семье родовитых дворян. Отговорки вроде «я только что чайник поставил», «ой у меня сейчас молоко сбежит» или «мне еще нужно уборку закончить» были не к месту. Ему ничего не оставалось делать, как последовать за коварной девицей, которая потянула его в комнату, с ногами забралась на кровать и пригласила вампира присесть. Тот осторожно опустился на край кровати. На губах Сары появилась появилась полуулыбка одалиски, ее ресницы запорхали. Один… два… три… четыре… Виконт следил за взмахами ее ресниц, как птица за взмахами косы, что неумолимо приближается к ее гнезду в траве. И что только Сара замышляет?
— Нам нужно видеться почаще, — продолжала Сара, — это порадует вашего отца. Он намекнул, что мы с вами можем породниться.
В эту минуту Герберт обрадовался, что его сердце давно уже не билось, иначе прямо здесь и сейчас с ним случился бы инфаркт. Неужели намерения отца по отношению к Саре настолько серьезны? У него будет мачеха? Причем моложе его лет этак на двести?! О, нет!
С другой стороны, а почему бы и нет? Сара с отцом укатит на медовый месяц, лет на 30, а Герберт останется полновластным хозяином замка, причем наедине с Альфредом… Шампанское, прогулки под луной, вечеринки до полудня…
— Если отцу так угодно, я препятствий чинить не стану, — пробормотал Герберт, — это все, да? Тогда я пойду…
Сара заливисто расхохоталась.
— А вы забавный! Признаться, я поражена вашей выдержкой. Обычно мужчины такие нетерпеливые.
— Да о чем вы?
Девушка сделала большие глаза.
— Я все о вас знаю!
— Право же… вы говорите загадками.
Сара снова захихикала и пододвинулась к нему поближе. Виконт подумал, что вся эта картина до чертиков напоминала пастораль — игривая пастушка возле пастуха. Жаль только, что у него не было флейты. Потому что флейтой при случае можно отбиться.
— Я знаю, что вы влюблены, — сказала Сара игриво.
— Я?
— Вы. Ведь не будете отрицать?
— Вообще-то, — Герберт почувствовал что заливается краской, что с вампирами случалось нечасто. — Вообще-то, да. Влюблен.
— Ну так нечего стыдиться своих чувств! К чему ходить вокруг да около, просто поведайте об этом вашему предмету.
— Ха! Если бы! А что если мой предмет закричит и убежит, ну, испугается меня? Что тогда мне делать?
— Не убежит! — категорично ответила Сара.
— Да что вы-то знаете о моем положении!
— Все! — провозгласила девица. — Сначала ваше поведение меня несколько обескуражило, но теперь я разгадала вашу стратегию.
Порывшись под подушкой, она протянула Герберту более чем знакомую книгу, которую, казалось, на несколько минут опустили в аквариум с голодными пираньями. Виконт почувствовал, что его челюсть медленно поползла вниз, будто ее потянули за невидимую нитку. Ой что будет, что будет…
— Вы забыли книгу в библиотеке. Пролистав ее, я заметила закладку на этой странице, — Сара потыкала пальцем в книгу, с видом следователя, только что обнаружившего окровавленный нож. — Здесь написано — «Будьте жестоки! Пусть ваше трепетное сердце покроется панцырем льда!!! Не обращайте на предмет ваших вожделений никакого внимания! Не удостаивайте ее даже легкого кивка. А чтобы еще пуще уязвить возлюбленную, начните ухаживать за другой дамой! Лучше, если это будет ее лучшая подруга или сестра. Заметив перемену в вашем поведении, объект вашей страсти начнет ревновать и ее чувства к вам воспрянут как феникс из руин! Примечание — не стоит применять этот метод к дамам, имеющим склонность к насилию, наследственную предрасположенность к буйному помешательству или родственниц в тюрьме Ньюгейт.» Знаете, виконт, на меня как откровение снизошло! Теперь я поняла, почему вы относились ко мне холодно, зато сегодня проявили такое дружелюбие.
«Так. Если отец узнает, что я использовал его „звездное дитя“ в своих целях, он будет в сильной ярости», — подумал Герберт. — «Вернее, сказать что он будет в ярости — это все равно что сравнить Ноев потоп с половодьем. Он меня в землю зароет, предварительно бросив в мой гроб пару головок чеснока. И это будет только прелюдией!»
Мысли жужжали в голове, как рой пчел, и время от времени пребольно бились о черепную коробку, но виконт не терял самообладания. Нужно немедленно изъять книгу, прежде чем нахалка успеет разболтать, что, например, та странная трава, которая вдруг выросла на потолке и во время ужина шлепнулась отцу в чашку крови, на самом деле была омелой, и повесил ее там никто иной как виконт (совет номер 14, «Ничто так не радует сердце девы, как поцелуи под омелой!!!») Отнять книгу придется, к величайшему сожалению, ненасильственным методом, но Герберт не унывал. В конце концов, никто из смертных, за исключением разве что Альфреда, не мог устоять против его шарма! Решив давить на слабое место любой женщины — на ее сентиментальность — Герберт покаянно вздохнул, возвел очи горе и для пущей убедительности опустился на одно колено.