Просто невероятно, как она умудрилась так опростоволоситься. Опять.
Хочешь знать, кто я? Хм, я и сам порой не понимаю. Меня зовут Сайрус Финч. Меня также зовут Тайлер Уокер. По крайней мере, одну восьмую меня так зовут. Вот что получается, когда тебе в башку всаживают кусок серого вещества другого чувака, понял? А теперь я ни то, ни сё, такое ощущение, что меня меньше, чем нас обоих, вместе взятых.
Если ты заполучил себе шмат расплёта и раскаиваешься в этом — знай, ты такой не один. Вот почему я основал Фонд Тайлера Уокера. Звоните нам 800-555-1010. Нам не нужны ваши деньги; нам не нужны ваши голоса — нам всего лишь надо починить то, что сломано. Помните: 800-555-1010. При нашем участии вы примиритесь с вашей частью.
— Спонсор: Фонд Тайлера Уокера
Орган-пират, которому и в голову не приходило, что он скоро умрёт, оставил дверь хлева открытой. И этой ночью сюда наведывается койот. Увидев гостя, Риса кричит, бросает в него клочьями сена и швыряет маленькую садовую тяпку. Удар приходится койоту прямо по морде; животное визжит и улепётывает. Риса ничего не знает о диких зверях, их повадках и привычках. Она помнит, что койоты — хищники, но не уверена, охотятся ли они в одиночку или стаями. Если койот вернётся со своими многочисленными собратьями, ей несдобровать.
Он возвращается через час, один. Обходит Рису сторонкой — а вдруг она опять бросит в него чем-нибудь? Может не опасаться — ей больше нечего швырнуть. Риса кричит, но койот не обращает на её вопли внимания, сосредоточившись на орган-пирате — уж этот-то не окажет сопротивления.
Койот обедает трупом мужика, который в летнюю жару уже начинает пованивать. Смрад, понимает Риса, усилится, а потом, через сутки-двое, к нему присоединится вонь её собственного мёртвого тела. Кажется, койот сообразил, что и эта строптивая добыча тоже умрёт не сегодня-завтра, значит, стоит подождать. У койота холодильника нет, так что лучше пусть еда сохраняется в живом виде. Орган-пирата хватит на несколько обедов, а там, глядишь, и свежатинка подоспеет.
Наблюдая за пиром койота, Риса постепенно становится невосприимчива к этому ужасному зрелищу. Она словно видит всё со стороны, как будто её это не касается. Интересно, думает она, кто более жесток — человек или дикое животное. Должно быть, человек. Зверь не испытывает угрызений совести, но и злобного умысла в нём тоже нет. Растения, поглощая свет солнца и выделяя кислород, точно так же исполняют своё предначертание в круговороте жизни, как и тигр, рвущий на части ребёнка. Или падальщик-койот, пожирающий другого стервятника — человека.
Койот уходит. Наступает рассвет. Симптомы обезвоживания всё сильнее. Риса надеется, что жажда убьёт её раньше, чем она ослабеет настолько, что не сможет противостоять койоту. Девушка впадает в сонливость, и в смутных видениях перед ней проходят эпизоды её жизни.
Это просто отдельные картинки, ничем, в общем, не связанные между собой; у этих воспоминаний нет какой-то особой ценности; они случайны, как случайны наши сны, только немного более близки к реальным событиям прошлого.
Драка в столовой
Рисе семь лет, и она дерётся с другой девочкой, обвинившей её в краже одежды. Повод просто нелепый, потому что абсолютно все в государственных детских домах носят одну и ту же практичную униформу. Риса ещё слишком мала, чтобы понять — речь не об одежде, а о власти. О социальном статусе. Противница Рисы старше, крупнее и злее; но когда она прижимает Рису к полу, та тычет пальцами ей в глаза, изворачивается и, оказавшись сверху, плюёт старшей девчонке в лицо — то есть делает как раз то, что собиралась сделать противница. Учителя растаскивают их. Девчонка вопит, что драку затеяла Риса, что она, мол, применяет грязные приёмчики. Да только взрослым наплевать, кто начал первым, главное — что всё кончилось; к тому же, по их мнению, любые схватки между обитателями сиротских приютов всегда грязные. Однако дети считают иначе. Для них самое важное — что Риса победила; после этого мало кто отваживается драться с ней. Её же сопернице отныне никто не даёт спуску.
Музыкальная комната
Рисе двенадцать, она играет на пианино в маленькой звукоизолированной студии в Государственном детском доме №23 штата Огайо. Пианино расстроенное, но девочка к этому привыкла. Она исполняет старинную пьесу без единой помарки. Публика — сплошные лица без туловищ — слушает равнодушно и безучастно, несмотря на всю страсть, которую Риса вкладывает в игру. В тот раз всё прошло гладко. Зато на важнейшем, решающем концерте четыре года спустя, Риса ошибается...
Автобус по дороге в заготовительный лагерь
Администрация приюта нашла простой и оптимальный, на их взгляд, способ уменьшить бюджетные расходы — отправить каждого десятого призреваемого на расплетение. Назвали это «вынужденным сокращением». Несколько фальшивых нот, допущенных Рисой на концерте, решают её судьбу — она среди этих 10 процентов. В автобусе по дороге в лагерь рядом с ней сидит невзрачный мальчик по имени Самсон Уорд. Странноватое имя для щуплого парнишки; но поскольку согласно закону все сироты на государственном попечении носят фамилию Уорд[14], личное имя, как правило, если и не совсем уникально, то, во всяком случае, своеобразно и зачастую носит ироничный характер — потому что даётся не любящими родителями, а бюрократами. Циниками, считающими, что наделить болезненного, родившегося до срока мальчика именем Самсон — это ах как остроумно.
— Лучше пусть какая-то часть меня достигнет величия, чем я останусь целым, но бесполезным, — говорит Самсон. Это воспоминание с подоплёкой. Самсон, как выяснилось значительно позже, был тайно влюблён в Рису, что и проявилось впоследствии в личности Камю Компри. Кэму досталась часть мозга Самсона, содержащая его математический талант, а в нагрузку — фантазии о недоступных девочках. Да, Самсон был способным математиком, но не гениальным, и этого оказалось достаточно, чтобы угодить в злополучные 10 процентов.
Глядя на звёзды
Риса с Кэмом лежат на травянистом пригорке на одном из Гавайских островов, ранее служившем колонией для прокажённых. Кэм называет ей имена звёзд и созвездий, и в его речи внезапно прорезается новоанглийский акцент, поскольку юноша задействует часть мозга человека, знавшего всё о звёздах. Кэм любит её, Рису. Поначалу она его презирала. Потом примирилась с его существованием. А затем оценила ту личность, в которую он вырос, тот дух, что сумел подняться над собственной разрозненностью и стал больше, чем просто сумма своих частей. Однако девушка чётко осознаёт: она никогда не будет чувствовать к нему то же, что он чувствует к ней. Это попросту невозможно, потому что она по-прежнему безгранично любит Коннора.
Коннор
За несколько месяцев до звёздной ночи на Молокаи. Риса сидит в инвалидном кресле в тени стелс-бомбардировщика посреди аризонской пустыни, и Коннор массирует ей ноги. Риса их не чувствует. Она не подозревает, что пройдёт совсем немного времени, и её позвоночник заменят на новый, так что она опять сможет ходить. Всё, в чём она пока отдаёт себе отчёт — это что Коннор не может быть с ней по-настоящему, так, как она этого хочет. На нём лежит слишком большой груз ответственности; его ум занят исключительно тем, как сохранить жизнь орде беглецов, нашедших себе пристанище на кладбище самолётов.
Кладбище
Теперь это и в самом деле кладбище. Мёртвый пустырь, зачищенный властями, словно гетто во время Второй мировой войны. Все его обитатели либо убиты, либо увезены в заготовительные лагеря для расплетения — или, как обтекаемо говорится в официальных бумагах, «для суммарного распределения». А где же Коннор? Риса знает — он наверняка скрылся, потому что если бы его поймали или убили, юновласти обязательно похвалились бы этим в СМИ. Тем самым был бы нанесён смертельный удар по Движению Против Расплетения, которое и без того в последнее время столь же эффективно, как мухобойка против дракона.
И снова в старом хлеву сгущаются сумерки, а с ними приходит и койот, на этот раз в компании своей подруги. Риса вопит во всю мочь, чтобы показать, что ещё не окончательно ослабела; но силы её быстро тают. Звери не обращают на неё внимания, они заняты — терзают мертвеца; и тут вдруг Рису озаряет. Раньше с того места, где она сидит в ловушке, даже когда она вытягивалась во весь рост, до трупа оставалось ещё как минимум пара футов. Но койоты оттащили его от стенки!
Изо всех оставшихся сил Риса тянется к мертвецу и указательным пальцем левой руки ухитряется поддеть край его брючины.
Она начинает понемногу подтягивать к себе труп, и тогда койоты соображают, что завтрашний обед становится угрозой для сегодняшнего. Они скалят клыки и рычат на Рису, но та не сдаётся, продолжая тянуть мертвеца к себе. Тогда один из койотов вцепляется зубами ей в плечо. Риса кричит и использует старый приём —тычет пальцем зверю в глаз. Тот ослабляет хватку, Риса вырывается и снова дёргает труп к себе. Сейчас она могла бы дотянуться до его кармана, но тут на неё прыгает второй койот. В распоряжении у девушки только одна секунда. Она запускает пальцы в карман и молится, чтобы ей выпало ну хоть чуть-чуть удачи. И она находит желаемое как раз в тот миг, когда койот снова кусает её за плечо. Риса даже толком не чувствует боли.
Потому что в руке у неё телефон.
Она забивается в свой угол, подальше от зверей, которые злобно щёлкают на неё челюстями. Девушка поднимается на дрожащих ногах, и койоты отбегают, напуганные её ростом. Но медлить нельзя — скоро до них дойдёт, что этот враг не в силах оказать им сопротивление, и тогда с Рисой будет то же, что с орган-пиратом.
Она включает телефон — заряда в нём совсем немного, из чего следует, что её жизнь зависит от прихоти маленькой литиевой батарейки.
Кому может позвонить человек, скрывающийся от закона? Лично у неё нет знакомых, кто мог бы ей помочь, а если она наберёт стандартный номер экстренной помощи — да, её спасут, но только для того, чтобы вернуть обратно в ад, который хуже смерти. Однако есть один номер... Наверно, она может довериться этим людям, хотя раньше никогда к ним не обращалась. Риса нажимает кнопки. Батарейка почти сдыхает. Один гудок... два... и тут на том конце раздаётся мужской голос:
— Фонд Тайлера Уокера. Слушаем вас.
Глубокий выдох облегчения.
— Это Риса Уорд, — сообщает она. А потом произносит три слова, которые презирает больше всего на свете: — Мне нужна помощь.
13 • Кэм
Миранды, Миранды, сплошные Миранды...
Нескончаемое изобилие юных девиц, которым приелась унылая банальность обычных парней. Они бросаются на Кэма очертя голову, словно с обрыва в пропасть. И каждая ожидает, что его сильные «сплетённые» руки поймают её. Иногда он оправдывает их ожидания.
Девушки хотят водить пальчиками по симметричным линиям на его лице. Они жаждут утонуть в глубине его проникновенных синих глаз; а сознавая, что глаза, собственно, совсем не его, они желают этого ещё больше.
Кэму не часто случается попадать на такие пышные приёмы, каким его удостоили в Вашингтоне, поэтому фрак используется редко. В основном они Робертой выступают с лекциями и презентациями. На этих мероприятиях Кэм носит элегантный блейзер, галстук и слаксы — словом, одевается достаточно неформально, чтобы не походить на представителя корпорации. То есть на ставленника «Граждан за прогресс», которые без единого звука оплачивают все его прихоти.
Кэм и Роберта совершают турне по различным университетам, и аудитория у них невелика, ведь летом университеты пустуют; но высший учёный состав продолжает заниматься текущими исследованиями — именно на этих маститых академиков и направлены сейчас усилия Кэма и Роберты.
— Нам необходимо, чтобы научное сообщество смотрело на тебя как на достойный их внимания проект, — внушает ему Роберта. — Ты уже завоевал симпатии и сердца широкой публики. А теперь тебя должны оценить профессионалы.
Презентации всегда начинаются с выступления Роберты: она представляет мультимедийное шоу, в лучших академических традициях подробно рассказывающее о создании Кэма, хотя сама Роберта так этот процесс не называет. Пиарщики из «Граждан за прогресс» решили, что Кэм не был создан, он был «накоплен» — тщательно, по драгоценным крупицам. И все эти крупицы, фрагменты и куски вместе образовывают его «внутреннее сообщество».
— Накопление Камю Компри заняло долгие месяцы, — докладывает Роберта учёным. — Сначала стояла задача определить, какими качествами должно было обладать его внутреннее сообщество. Затем мы должны были выявить эти качества в имеющейся популяции объектов, ожидающих расплетения...
Словно на концерте, Роберта «разогревает» публику, и вот тогда...
— Леди и джентльмены, я подвожу вас к кульминации наших медицинских и научных изысканий. Камю Компри!
Включается прожектор, и Кэм вступает в пятно света под аплодисменты или под пощёлкивание пальцами, если в данном округе аплодисменты запрещены в качестве превентивной меры против атак хлопателей.
Кэм всходит на подиум и выдаёт речь, написанную бывшим спичрайтером президента США. Его выступление остроумно, продумано до мелочей и заучено наизусть слово в слово. Затем приходит черёд вопросов и ответов; и хотя на подиуме в это время присутствуют оба — и Кэм, и Роберта, в основном вопросы задают Кэму.
— Не бывает ли у вас проблем с физической координацией?
— Никогда, — отвечает он. — Все мускульные группы моего тела научились ладить друг с другом.
— Помните ли вы имена хотя бы кого-нибудь из членов, составляющих ваше внутреннее сообщество?
— Нет, но иногда я вижу их лица.
— Правда ли, что вы бегло говорите на девяти языках?
— Da, no v moyey golove dostatochno mesta dlia escho neskolkikh, — отвечает он, что вызывает смешки у русскоговорящих слушателей.
Он с блеском отвечает на все вопросы, даже на неприкрыто враждебные и провокационные.
— Признайте: вы всего лишь сборная модель, — говорит ему один такой подстрекатель во время встречи в Массачусетском технологическом институте. — Вас составили, словно игрушечный автомобиль, из готовых частей. И вы считаете себя человеком?
Реакция Кэма, как все его ответы на подобные вопросы, корректна и ставит провокатора на место:
— Я бы скорее назвал себя концепт-каром[15], — произносит он без малейшей враждебности. — То есть итогом творческой фантазии всех экспертов в этой области. — Кэм улыбается. — И если под определением «модель» вы имели в виду образец для подражания, то я с вами полностью согласен.
— А как насчёт тех, кто отдал свои жизни ради того, чтобы жили вы? — раздаётся вопрос из аудитории Калифорнийского университета.
— Благодарю за вопрос, — говорит Кэм в установившейся напряжённой тишине. — Угрызения совести по этому поводу подразумевали бы, что я чувствую себя виноватым в их расплетении. Но это не так. Я на принимающем конце цепочки. И всё же — да, я сожалею об их утрате и поэтому считаю своим долгом дать им голос, выразить их надежды и мечты, предоставить им возможность проявить свои таланты. Разве не так мы выказываем своё уважение к тем, кто пришёл до нас?
После вопросов и ответов идёт заключительная часть презентации — музыка. Музыка Кэма. Он выносит гитару и исполняет классическую пьесу. Он играет так безупречно, с таким чувством, что его игра зачастую вызывает стоячую овацию. Конечно, среди публики бывают и те, кто никогда не встаёт, но их мало, исчезающе мало.
— Осенью нам надо бы начать выступать перед аудиториями побольше, — заявляет он Роберте после одного особенно успешного представления.
— Уж не на стадионах ли? — вопрошает Роберта с кривой усмешкой. — Ты не рок-звезда, Кэм.
Но у него своё мнение на этот счёт.
Что касается вашей последней редакционной статьи «Камю Компри — олицетворённое противоречие», то, прошу прощения, я не вижу здесь никаких противоречий. Мне кажется, что газетчики, как обычно, подняли бурю в стакане воды. Я лично присутствовал на одной из презентаций м-ра Компри и нахожу его красноречивым, воспитанным и привлекательным. Он производит впечатление интеллигентного и скромного молодого человека — как раз такого я желал бы видеть в качестве друга моей дочери вместо всех тех шалопаев, которые обивают порог нашего дома.