факелах, вставленных в металлические скобы, было прозрачно-серого цвета и казалось сделанным
из стекла — это пламя ничего не освещало. Однако и темнота не властвовала здесь: тусклый свет,
источник которого нельзя было определить, равномерно разливался по залу. В дальнем конце зала
высился трон, на котором восседала величественная неподвижная фигура, словно вырезанная из
камня. Это был Бог Мертвых. Мъяонель, не медля, но и не высказывая спешки, направился к нему,
а неживые стражи, окружившие пришельца сразу же после его появления, сопровождали
Мъяонеля на всем пути к трону.
— Что привело тебя в мой дворец, неборожденный? — С усмешкой спросил Бог Мертвых.
— Тебе надоела земля? Ты решил вступить в мою свиту?
— Нет, Владыка, — сказал Мъяонель, коротко поклонившись, — полагаю, что я еще не
готов к этому. Я пришел предупредить тебя. Пока ты справедливо вершишь свой суд, по твоему
дворцу бродят воры и берут все, что им приглянется. Вот, например, один из них сейчас находится
в помещении, где хранятся записи о судьбах умерших. Очевидно, он ищет себе какой-нибудь
сувенир на память. Стоит только представить, в какой беспорядок приведет он твои книги и
свитки...
— Вор?! — Грозно переспросил Бог Мертвых. — Ну, что ж, посмотрим!
И, покинув трон, он отправился в книгохранилище. Мъяонель, пряча улыбку, шел за ним
следом. Он не сомневался, что Повелитель Дорог до сих пор копается в старых пыльных
фолиантах, ибо Мальрибиус из Эрнами никогда не жил на свете, да и сам городок был разрушен
завоевателями много столетий назад.
Обнаружив чужака, Бог Мертвых сковал его своей властью, ибо в Царстве Теней все было
подвластно ему. Увидев, что юноша обладает немалой магией, Бог Мертвых приблизил его лицо к
своему и приник к губам Повелителя Дорог. Вместе со своим дыханием он влил в пленника и
толику своей магии, подчинив принесенную юношей Силу себе и сделав таким образом из вора
покорного слугу. Также он дал юноше новое имя — Кирульт, Проводник Мертвых. Кирульт
скрежетал зубами, наблюдая, как Мъяонель покидает дворец Бога Мертвых, но не осмеливался
напасть на него в присутствии своего господина. Скорой его мести Мъяонель не опасался, так как
был уверен, что у Владыки Царства Мертвых найдется для нового слуги немало работы.
Вернувшись в Инор Таклед, Мъяонель объявил, что опасность миновала. В городе его
приняли как героя. Царь, правивший в Инор Такледе, пригласил волшебника и его возлюбленную
в свой дворец. Там в честь Мъяонеля был устроен пир, а Сантрис смотрела на своего любимого с
немым восхищением. На вопросы, как ему удалось одолеть Повелителя Дорог, Мъяонель отвечал
только: "Ничего сложного: он был глуп. Нетрудно было отправить его в Царство Мертвых."
Нельзя сказать, что его ответы в чем-то противоречили истине, однако все, кто слышали их,
полагали, что Мъяонель одолел Повелителя Дорог в смертельном колдовском поединке. А
Мъяонель молчал, не желая разочаровывать людей, считавших его героем.
И был пир. Вино лилось рекой, изысканные кушанья, подаваемые поварами, источали
столь восхитительные ароматы, что могли бы пробудить алчность даже у аскета, а пляски
обнаженных темнокожих рабынь завораживали взгляд и отнимали разум. Мъяонель провел время
в беседе с колдунами и вельможами Инор Такледа, а когда наступила ночь, удалился с Сантрис в
отведенные им во дворце покои. Там он подбросил в воздух свой плащ, и, как куполом, закрыл им
всю комнату. Так Мъяонель делал каждую ночь с тех пор, как бежал с Сантрис из Башни Без
Окон, чтобы защититься от чар ее отца, ибо ночью Повелитель Оборотней был особенно силен.
Однако во время пира он не заметил, что маленькая мышь прогрызла дыру в его плаще.
Предавшись любви и насладившись друг другом, Мъяонель и Сантрис уснули. Вскоре в окно
влетела сонная бабочка. Бабочка покружила над лицом Мъяонеля, а затем опустилась на пол, где
превратилась сначала в мышь, потом в кошку, потом в лису, потом в леопарда, а потом обрела
человеческие черты. В эту минуту Сантрис проснулась и с ужасом узнала своего отца. Она
принялась трясти Мъяонеля, но тот не просыпался, а Повелитель Оборотней приблизился к
кровати, угрожая смертью обоим любовникам. Ногти на руках у него вытянулись, грудь раздалась
вширь и вперед, голова приобрела медвежьи очертания.
— Перестань, — прорычал он дочери, — своего дружка ты все равно не разбудишь. Я
разорву его у тебя на глазах, а потом убью и тебя тоже — что, впрочем, давно следовало сделать.
И тогда Сантрис запела, а Повелитель Оборотней остановился. Надрывая голос, глотая
слезы, Сантрис продолжала петь — в то время как в душе Повелителя Оборотней злоба зверя
боролась с разумом человека. И тогда он подхватил свою дочь на руки, выпрыгнул в окно,
поднялся в небо и улетел на запад. Мъяонеля он не тронул.
Когда утром действие пыльцы сонной бабочки подошло к концу, вчерашний герой,
проснувшись, увидел, что его возлюбленная похищена. Обнаружив дыру в колдовском пологе, он
узнал, как было осуществлено похищение, а увидев на полу следы когтей — догадался, кем. Не
мешкая, он собрал вещи, свернул свой волшебный плащ и попрощался с хозяевами дворца. Его
уговаривали остаться, но он, поблагодарив, отказался. Еще он расспросил придворных о том, как
добраться до пещеры прорицательницы Гветхинг. Ему подробно описали дорогу, ибо многие из
вельмож Инор Такледа посещали Гветхинг и задавали ей свои вопросы.
И вот, спустя некоторое время, Мъяонель добрался до пещеры прорицательницы. Войдя
внутрь, он встретил облезлую собаку и огромную старую крысу, кормившихся из одной
кормушки. И когда он вошел, собака оторвалась от еды и зарычала на него. Из пасти у нее
вырвалось пламя, а глаза плакали ледяными слезами.
— Я не желаю тебе зла, — миролюбиво сказал Мъяонель. — Я тебя не трону. Я пришел к
твоей хозяйке.
— Проходите, проходите, милорд! — Тотчас закричала крыса. — Не обращайте внимания
на Тирка. Он вас не укусит. Проходите, милорд, не бойтесь!
И Мъяонель, за долгую жизнь привыкший к разного рода чудесам, спокойно прошел мимо
говорящей крысы и демонической собаки, по достоинству оценив чувство юмора старой Гветхинг.
В следующей пещере он увидел Гветхинг. Прорицательница была стара и уродлива, и
выглядела как бездомная плешивая нищенка. Все же Мъяонель с почтением поклонился ей и
поздоровался, обращаясь словно к знатной леди.
— Лесть, — улыбнулась в ответ прорицательница. — Сколько я слышала на своем веку
лести — и что я молода, и красива, и обворожительна, и добра — а все равно на сердце делается
теплее, когда какой-нибудь молодой врун вроде тебя приходит и плетет свои враки. Ну, говори,
зачем пожаловал?
— Госпожа, — промолвил Мъяонель, — слава о твоей мудрости гремит во всех землях. Я
пришел просить совета.
— Совета... — Потянула провидица. — Я должна предупредить тебя, небожитель: цена
моих советов всегда выше, чем польза, которую извлекают из них.
— Что ты имеешь в виду, мудрая женщина?
— Что имею — то все мое, неборожденный. О чем бы ты не спросил меня — я все равно
не скажу тебе ничего нового, а раз так, то чем бы ты не заплатил мне и чем бы не стал
расплачиваться потом, это все равно ведь будет больше, чем ничего, не так ли?
— Темны твои слова, мудрая Гветхинг. Скажи лучше прямо, какую цену ты потребуешь за
свой совет?
— Обычно я не требую высокой цены, но раз уж ты так добр, Мъяонель — отдай мне свой
плащ, который делает всякого, кто носит его, невидимым, невесомым и неуязвимым — ибо мне
надоело отвечать на глупые вопросы, которые задают мне безмозглые люди и ленивые
небожители, и я желаю скрыться от них.
И Мъяонель без споров снял с плеч свой волшебный плащ, и свернув его, положил на
камень. Однако, складывая плащ, он незаметно зажал одну из разорванных нитей между большим
и указательным пальцем.
— Как мне обрести собственную Силу? — Спросил он затем.
— Будто ты сам этого не знаешь, — насмешливо оборонила ведьма, жадно пожирая
глазами подарок.
— Кермалю, истребителю чудовищ, ты дала такой же ответ?
— Глупому мальчишке Кермалю я дала такой ответ, который он смог понять.
— Неужели я хуже его, раз ты мне не даешь даже такого?
— Нет, Мъяонель, не хуже и не лучше. Мне казалось, что ты умнее.
— Отвечай, — гневно процедил волшебник. — Перестань оскорблять меня и отвечай
понятно — или не получишь плаща.
— Что же ты хочешь узнать? — Горько вздохнула старая пророчица.
— Как обрести Силу? Как принести в мир новое волшебство? Как научиться творить
невозможное?
— Сотворить невозможное.
— Говори! — Приказал Мъяонель, едва сдерживая ярость.
— Что же мне еще сказать, если ты не хочешь слушать? Как я могу научить тебя твоей
Силе? Ты должен сам найти к ней дорогу. Только тогда она станет по-настоящему твоей. Ты
освоил многие известные пути волшебства, Мъяонель, но к магии, которую ты жаждешь обрести,
известных путей не существует. Многие гибнут на этом пути — как Кермаль; многие теряют Силу
— как Повелитель Дорог, которого ты так ловко обманул; а многие, обретя Силу, теряют разум —
вспомни Повелителя Оборотней! Прислушайся к волшебству, которое готово родиться в тебе,
Мъяонель — и ты поймешь, что тебе следует делать. Лишь одно я скажу тебе — нельзя обрести
что-то, не потеряв ничего, поэтому подумай еще раз, стоит ли тебе и дальше стремиться к
могуществу.
И вдруг Мъяонелю показалось, что он и в самом деле что-то понял — или вот-вот поймет.
Гнев покинул его, он низко поклонился Гветхинг и вышел из пещеры. Переступая порог, он едва
не наткнулся на крысу и собаку, и понял, что они подслушивали разговор. Собака зарычала, капая
на пол пещеры огненной слюной, а крыса, низко поклонившись, закричала:
— Сразу видно, милорд, что вы — воспитанный и терпеливый человек. Некоторых — вы
не поверите! — силой приходится от нее оттаскивать. Ее б задушили давно, сердешную, если бы
не мы с Тирком. Но, проходите, милорд, проходите. Чую я, что сюда еще один посетитель идет.
— Пускай идет, — пожал плечами Мъяонель. — Ваша хозяйка собирается на покой и
больше не станет принимать посетителей.
— И я говорю: пускай идет! — Пробормотала крыса. — Потому что все равно это вы,
милорд, и нечего вам во второй раз...
Но Мъяонель уже вышел из пещеры и не слышал последних слов крысы. И еще семь лет
он бродил по свету, беседуя с различными мудрецами, отыскивая древние свитки, и разговаривая с
демонами, занимавшими тела маленьких детей, когда души детей уходили во время сна и
забывали вернуться обратно. И узнал Мъяонель, что мир стал совсем иным, чем во времена его
молодости, и то, что прежде казалось незыблемым и неоспоримым, ныне превращалось в легенду
и небыль, а то, чего никогда не могло случиться, случалось и прочно занимало свое место в новом
миропорядке. Откуда бралось это новое? Очевидно, оно приходило извне. И тогда Мъяонель
решил отправиться к пределам реального мира. Однако ему было известно только одно место, где
реальное соприкасалось с нереальным, где размывались границы между ними, где таилась тайна и
куда вел страх, место, где нельзя было найти ни смысла, ни бытия, но которое служило
источником как первого, так и второго. Это было Царство Безумия, Земля Бреда и Хаоса. Туда он
и отправился.
Его путь был долог, однако, одолев все препятствия, он достиг неописуемого Царства
Безумия, где небо плевалось горами из огня и кустами роз, а зеркальная земля пенилась и
расходилась кругами при каждом шаге. Он достиг области, где облака состояли из миллионов
глаз, и миновал поле, где сражались между собой кисти рук, передвигавшиеся на пальцах, как на
маленьких ножках. Тут он заметил, что идет по дороге, выложенной из свитков и глиняных
табличек с непонятными надписями, и счел это неблагоприятным предзнаменованием. На обочине
громоздились добродушные механизмы, зазывавшие Мъяонеля сойти с пути и завернуть к ним, но
он не поддался на искушение. Оставив за спиной механизмы и миновав холмы, где умирают
забытые сновидения, он достиг меняющейся долины. Рассказывать о долине особенно нечего, так
как каждый новый миг она превращалась во что-то новое, но глаз не успевал увидеть во что
именно, поскольку долина уже менялась вновь. Там Мъяонель вынул из своей груди тускло
сияющее сердце и посадил его в прозрачную, как море, землю безумия. И стал ждать.
Через некоторое время небо над ним потемнело, а между землей и небом появилось дерево
— призрачное, словно свитое из теней и снов, тьмы и древесной гнили — червоточина без
внешней оболочки, паутина и плесень, рана, сочащаяся сукровицей. И Мъяонель подумал, что
следует рассмеяться, потому что он наконец причастился к могуществу, которого так долго ждал,
но смех умер у него на устах. И тогда он проснулся.
Он проснулся и увидел, что стоит перед пещерой Гветхинг — семь лет назад, перед тем
как зайти в нее. Только волшебного плаща не было на его плечах и сердце больше не стучало в его
груди. А вместо сердца Мъяонель ощутил в себе силу выполнить то, что, как ему казалось,
выполнить следовало. И он вернулся в темный лес, где стояла Башня Без Окон, и без страха и
волнения подошел к ее стенам. И тогда он впервые применил приобретенное в Земле Безумия
волшебство. Может быть, он приблизил стены Башни к призрачному миру, а может быть —
превратился в призрака сам, но он с легкостью преодолел все заслоны, которые выставил на его
пути Повелитель Оборотней, находившийся в это время в Башне и увидевший, что возлюбленный
его дочери пожаловал снова. И Мъяонель поднялся по лестнице, заполненной чудовищами и
дикими зверями, однако там, где проходил он, суть оборотней менялась. И казалось, что безумие и
тьма шествуют за его спиной, изменяя бешенных животных в нечто, куда более отвратительное.
Поднимались за его спиной мертвые волки, плоть которых точили трупные черви, и соединялись в
единое целое львы и скорпионы, и твари, подобные призрачным псам, безмолвно мчались впереди
Мъяонеля. Сила боролась с Силой, но Мъяонель побеждал, отвоевывая ступеньку за ступенькой,
и, вместе с его продвижением изменялась сама Башня Без Окон — стены ее чернели, слоились, как
будто состояли из обсидиана; и трещины в стенах сочились сукровицей, словно это был не камень,
а живая плоть; и безголовые птицы кружились над башней; а из земли тянулись первые слабые
ростки, сотканные из призрачных теней и тончайшей паутины.
Миновав лестницу, Мъяонель вступил в спальню Сантрис. Там, раскинувшись по всему