то же должен вытащить тебя из этого леса прежде, чем предаться заботам о собственной славе.
И Мъяонель продолжал мчаться по лесу, прижимая к себе девушку. Свойства его плаща
были таковы, что заставляли деревья и колючие кусты расступаться перед ним, а вместе с тем,
поскольку плащ отнимал у Мъяонеля большую часть его веса, он, не уставая, не столько бежал,
сколько летел по воздуху, едва касаясь земли.
Но вернемся к Кермалю. На берегу ручья Кермаль встретил своего врага, укрепившись
сердцем, обнажив меч и приготовившись к долгому бою. Сначала Повелитель Оборотней явился к
нему в виде льва, но Кермаль без труда одолел его. Затем Повелитель Оборотней принял облик
быка, но Кермаль свалил его одним ударом. После этого Повелитель Оборотней явился в своем
самом ужасающем обличье — в виде многоголового дракона — но витязь не отступил и тогда.
Щитом он закрылся от пламени и яда, а мечом отрубил дракону все головы. Поняв, что силой
противника одолеть невозможно, Повелитель Оборотней превратился в рой сонных бабочек и
обрушился со всех сторон на Кермаля. И хотя рыцарь, подозревая, что тут кроется какая-то
хитрость, завертел мечом с такой скоростью, что тут же превратил крылья бабочек в ворох
мельчайших лоскутков, пыльца, упавшая с их крыльев, накрыла его душным облаком. Кермаль, не
в силах бороться со сном, упал у ручья и заснул, а Повелитель Оборотней, торжествуя победу,
превратился в шакала и перегрыз ему горло. Расправившись с Кермалем, он снова бросился в
погоню за беглецами, приняв свой обычный облик — тысячеголового великана.
Заслышав, что великан настигает их, беглецы поняли, что Кермаль проиграл схватку.
Тогда Сантрис заплакала, умоляя Мъяонеля отпустить ее и таким образом избежать неминуемой
гибели — ибо оставалась надежда, что когда отец получит ее обратно, он не станет преследовать
второго похитителя. Но Мъяонель только рассмеялся в ответ на ее слова. Он бросил поперек их
следа свой посох.
— Полагаю, эта могущественнейшая вещь надолго займет его внимание, а мы тем
временем сумеем улизнуть, — сказал он, все еще смеясь. Далее он остановился и завязал нижние
кончики своего плаща — так же, как доселе были завязаны только верхние. В эту минуту вес его и
Сантрис (плащ был достаточно широк, чтобы укрыть двоих) исчез совершенно, и, подобно
мыльному пузырю, они поднялись в небо и понеслись прочь, гонимые западным ветром.
И впрямь, уловка удалась. В течении дня и следующей ночи никто не тревожил их, и тогда
стало ясно, что они оторвались от своего преследователя. В последующие дни они иногда
двигались по земле, а иногда летели, стремясь поскорее выбраться за пределы леса. Ночью
Мъяонель раскидывал плащ, как полог, и в безопасности они проводили время до утра. В одну из
ночей Сантрис пришла к своему спасителю и предалась с ним любви, и Мъяонель нашел ее
нежной и страстной, девственной и развращенной, скромной и ненасытной. Порок сочетался в ней
с целомудрием, робость — с гордостью. Прежде Мъяонель не встречал подобных ей. Он же был
для нее первым мужчиной.
Мъяонель расспросил Сантрис о ее отце и узнал, что раньше хозяин Башни Без Окон был
совсем другим. Сантрис уверяла, что некогда Повелитель Оборотней был обычным волшебником
— могущественным, мудрым и нежно любившим свою жену и ее семерых детей. Однако поиски
подлинной Силы (при этих словах Мъяонель насторожился и стал слушать вдвое внимательнее)
увели его далеко от человеческой природы, и однажды он потерял власть над происходившими в
нем изменениями. Его разум стал подобен разуму дикого зверя. В сердце его слились ярость льва
и холодная алчность дракона, коварство шакала и бешенство медведя, пробужденного от зимней
спячки. И вот, явившись в одну из ночей в Башню Без Окон, он разорвал мать Сантрис, и выставил
волшебную стражу, чтобы дети его не смогли сбежать. На следующее утро он убил своего
старшего сына, а еще через день — дочь. Так продолжалось до тех пор, пока в живых не осталась
одна Сантрис. И вот, наступило утро, когда он явился за ней. От отчаянья она взяла в руки лютню
и запела, призывая отца опомниться. И тогда Повелитель Оборотней застыл на месте и растерял
свою ярость. Затем он опустился на ковер и заснул. Вечером он поднялся и ушел, а утром,
пресытившись крови путешественников, появился снова, и снова песня Сантрис успокоила его. И
так продолжалось три года — до тех пор, пока Кермаль и Мъяонель не проникли в башню и не
освободили девушку.
Вскоре они выбрались из леса. Мъяонель, считая своим долгом показать Сантрис людские
поселения, отвел ее в один из красивейших городов, из тех, что были ему известны — в Инор
Таклед, дворцы и стены которого возвели еще исполины-фольсхантены. Сантрис поражалась
открывающемуся великолепию, а Мъяонель улыбался, наблюдая ее изумление. Ведь он, бывший
одного рода с небожителями, помнил еще те времена, когда на месте Инор Такледа громоздились
голые прибрежные скалы.
Некоторое время они жили в Инор Такледе — до тех пор, пока до них не дошли слухи, что
один из Обладающих Силой приближается к этим местам, собираясь поработить сей город и
подчинить его законам своей магии. Услышав об этом, Мъяонель стал поспешно собираться в
дорогу, чтобы покинуть город до его прихода, а Сантрис спросила о причине его спешки.
— Но разве, — промолвила Сантрис, когда он объяснил ей причину, — ты не можешь
воспользоваться собственной магией, чтобы противостоять ему? Ведь твой плащ делает тебя
неуязвимым — чего же ты боишься?
— Мой плащ заколдован от действия всех известных мне стихий, — ответил Мъяонель. —
Однако Обладающие Силой несут в себе стихии, которых не существовало прежде. Моя магия
бессильна против них, а их магия поразит меня без труда.
Однако Сантрис не придала никакого значения его словам.
— Что ж, — сказала она, невесело усмехнувшись, — мне жаль, что я полюбила труса.
И тогда лицо Мъяонеля стало чернее ночи, и, забыв о сборах, он удалился, ибо ни один
мужчина, даже бывший когда-то небожителем, не может остаться равнодушным к подобным
словам.
Он подробно расспросил местных жителей о том, какой Силой обладает тот, кто
приближается к городу. И он узнал, что пришельца называют Повелителем Дорог, и власть его
велика, поскольку любой путь он может замкнуть в кольцо, любое оружие может обернуть против
нападающего, и в любую часть мира — на дно океана, на поле битвы или в сердце огненной
пустыни — он может отправить того, кто осмелится встать на его пути. Так же он может ходить
по пламени, не обжигаясь, по воде и по воздуху, как по земле. Более того, он может подарить или
отнять удачу, изменить ход событий, определить время тех или иных событий, отдалить или
приблизить день смерти — ибо, до определенной степени, властен он и над дорогами судеб
смертных людей. В Инор Такледе его прихода ждали с ужасом. Поговаривали, что в городах и
селах, где он останавливался прежде, перемещаться обычным способом становилось невозможно.
Дороги переставали быть прямыми и ровными — они только казались таковыми, а на деле же,
сделав лишь шаг вперед, можно было оказаться на сто шагов позади. Или в небе. Или под землей.
Или внутри горящего камина. Или в собачьей конуре. Или в чужом доме. Или на пороге
собственного дома.
Некоторые из обитателей тех городов сошли с ума, некоторые умерли от голода, а
немногим удалось вырваться — они-то и рассказали жителям Инор Такледа о том, что их ждет,
когда Повелитель Дорог доберется до них. Бежать бесполезно, говорили они. Всякого, кого
пожелает, Повелитель Дорог без труда возвратит к порогу его собственного дома.
Узнав таким образом о своем враге все, что было можно, Мъяонель выяснил так же, каким
богам молятся нынче в Инор Такледе. Ответ его вполне удовлетворил. Не мешкая больше не
минуты, он принял обличье седого старца и вышел за городские ворота. Поскольку, встав на
широкий тракт, ведущий из города, он громко объявил о том, что стремится к встрече с
Повелителем Дорог, нет ничего удивительного в том, что через некоторое время дорога
превратилась в тропу, а тропа привела Мъяонеля к морскому побережью, где на камне сидел
юноша, глаза которого походили на клубок извивающихся змей. Юноша с насмешкой смотрел на
приближавшегося к нему волшебника.
— Что тебе от меня нужно, бессмертный? — Спросил он, когда Мъяонель подошел
достаточно близко. — Говори побыстрее. Я тороплюсь — большой город ждет меня. Ведь не
исключено, что если мне понравятся дворцы фольсхантенов, я сделаю Инор Таклед столицей
своего царства.
— Не сомневаюсь в этом, о могущественный, — сказал Мъяонель, почтительно
поклонившись. — Меня, неумелого старого чародея, привело к тебе желание узнать ответы на два
вопроса, которые мучают меня с тех пор, как я услышал о твоей удивительной силе. Позволишь ли
ты задать их?
— Ладно, говори, — пренебрежительно бросил юноша, которому польстило преклонение
старого мага.
— Вот первый из них: ходят слухи, что не только обычными путями владеешь ты, но и
дорогами судеб смертных. Так ли это? И если так, то не простирается ли твоя власть и на
бессмертных? И если так, то не равняется или даже не превосходит ли твоя сила могущество
богов, ибо никто из них, насколько мне известно, не обладает подобной властью и не властвует
над судьбой?
И, задав этот вопрос, Мъяонель увидел, что юноша поморщился, будто услышав нечто для
себя неприятное.
— Нет, — сказал юноша. — Пока нет. Впрочем, сила моя день ото дня растет, и не далек
тот час, когда и судьбы богов станут подвластны мне.
Мъяонель тихо порадовался такому ответу, поскольку, обладай юноша властью над
судьбами бессмертных уже сейчас — то есть властью и над своей судьбой и над судьбой
Мъяонеля — вся затея, которую он задумал, становилась бессмысленной.
— О могущественный, — вновь обратился к юноше Мъяонель. — Великая честь для меня
беседовать с тем, кто со временем займет престол Судьи Богов. Может быть, смешным тебе
покажется мой следующий вопрос — что ж, смейся, только не сочти оскорблением глупые слова
старика! Дозволяешь ли ты мне говорить?
— Говори, — произнес Обладающий Силой, горделиво, как индюк, раздувшийся от лести
Мъяонеля.
— Владеешь ли ты целиком магией путей и направлений? Или то, Повелителем чего
величают тебя люди, на самом деле не является твоей собственностью? Правда ли то, что тебе
принадлежат все пути мира, или это хитрый обман, имеющий лишь видимость правды?!
— Что?! — Закричал юноша, вскакивая с камня. — Ты сомневаешься в моей Силе? Может
быть, ты хочешь, старик, чтобы я переместил тебя в жерло вулкана и замкнул все пути из него?
Сейчас я так и сделаю, и посмотрим, чего будет стоит твое бессмертие, если всю оставшуюся
вечность тебе предстоит провести в раскаленной лаве!..
— Погоди, о великий! — Воскликнул Мъяонель, молитвенно складывая перед собой руки.
— Прошу, пощади!.. Или покарай меня, как тебе будет угодно, но прежде ответь на мой вопрос!
Неужели я прав, и сказанное мною — истина? Опровергни это, о сильнейший из магов!
— И как же мне опровергнуть эту ложь? — Надменно спросил Повелитель Дорог. — Ну,
говори же, старик! Теперь тебе нечего бояться — участь твоя не станет хуже, ибо она и без того
незавидна.
— Я знаю путь, по которому не осмелишься пойти даже ты, Повелитель Путей.
— Что же это за путь? В райские кущи? Я был там. В ад? Я не нашел там ничего
интересного.
— Вовсе нет, хотя дорога, о которой я говорю, может привести и туда. Хотя бы один раз по
ней, рано или поздно, пройдет каждый живущий.
— О чем ты говоришь?
— Я покажу тебе.
И, поскольку юноша снисходительно кивнул, Мъяонель приготовил все, потребное для
ритуала. Он начертил на песке пентаграмму, и украсил ее углы человеческими черепами. Затем он,
повернувшись на восток, север, юг и запад, обратился к надлежащим силам. Далее, пригласив
юношу в центр звезды, Мъяонель неожиданно ударил его ножом. Но Повелитель Дорог
рассмеялся, а Мъяонель почувствовал, как кровь вытекает из его собственного тела в том же
самом месте.
— Глупец, — сказал юноша, оттолкнув колдуна. — Так это была лишь уловка? Ты дорого
заплатишь за свою глупость и вероломство.
— Нет, господин! — Воскликнул Мъяонель. — Это была не уловка. Я творю магию, как
умею. Может быть, мое колдовство кажется тебе слишком грубым, но у меня нет другого. Я не
сомневался в том, что мой нож не причинит тебе вреда, я лишь желал получить ответ на свой
вопрос. И я его получил, — добавил он поспешно, видя, как юноша поднимает руку для удара, —
ты не владеешь целиком тем, что осмеливаешься называть своей Силой!
— Что ты мелешь, безумный старик? — Презрительно процедил юноша.
— Дорога Смерти! — Крикнул Мъяонель. — Дорога, по которой движутся мертвые! Ты не
осмеливаешься вступить на этот путь, ибо он не подвластен тебе и ты знаешь, что не сможешь
вернуться.
— Глупец! — Повторил юноша. — Я уже был в Царстве Мертвых. Это скучное место.
— Докажи! — Не уступил Мъяонель. — Я знаю, что в одной из счетных книг Бога
Мертвых должна быть сделана запись о некоем Мальрибиусе из Эрнами. Покажи мне эту книгу —
и я поверю тебе.
— Хорошо, — сказал Повелитель Дорог. — Ты увидишь эту книгу. Но пока я буду
отсутствовать, готовься: как только я вернусь из книгохранилища Бога Мертвых, я отправлю тебя
в преудивительнейшее странствие по Дорогам Боли, ибо ты, старик, разозлил меня необычайно.
И вот, юноша прикоснулся к одному из черепов и открыл путь в Царство Мертвых. Так он
и ушел по этой дороге — надменно улыбаясь, исполненный презрения к никчемной магии
Мъяонеля.
Как только он исчез, Мъяонель наскоро исцелил свою рану, и, превратившись в птицу,
помчался обратно в город. Перед воротами мрачного серого храма он вновь принял человеческий
облик, и, стремительно взбежав по ступеням, миновал длинный полутемный зал, уставленный
статуэтками и корзинами, в которые прихожане бросали таблички с именами умерших, и
приблизился к алтарю. Там он обратился к Богу Мертвых, которому принадлежал этот храм, с
просьбой об аудиенции, и просьба его была услышана. Храм объяло серое марево, подул
холодный ветер, отовсюду послышались стоны и причитания, и Мъяонель, поднявшись словно по
стеклянной лестнице над алтарем, шагнул в двери Нижнего Мира.
Он очутился в просторном помещении, вдоль стен которого высились колонны столь
огромные, что вершины их не были видны, теряясь во мраке где-то высоко под потолком. Пламя в