Я ударяю кулаком по дверному косяку.
— Давай останемся. — Мои слова звучат беспечно, но в предложении нет ни капли беспечности. Сдается, я в жизни не произносил ничего серьезнее этой пары слов.
— Где? Здесь?
— Да. Может, нам удастся зарезервировать этот номер еще на одну ночь.
Мне нравится выражение ее лица, будто она всерьез обдумывает мое предложение.
— Но твоя группа уезжает. Ты говорил, у вас завтра выступление.
— Вчера ночью мы решили, что я ухожу из группы.
— О. Я думала, это всего лишь предложение, а не окончательное решение.
Подойдя к ней, я тяну за край полотенца, которое она подоткнула на груди. Оно падает на пол. Наши губы встречаются в поцелуе, и я чувствую ее улыбку. По ее жарким объятьям я понимаю, что ей тоже совершенно не хочется уезжать. А ответный поцелуй мигом развеивает ужасающее чувство тоски, успевшее обосноваться в моей груди. — Хорошо, — отвечает Лейла еле слышно.
Показания
Я проговорил уже полтора часа кряду, а детектив не проронил ни слова. Я бы и дальше продолжил, но все это время Лейла не смолкала. Нужно удостовериться, что с ней все хорошо.
По крайней мере, настолько, насколько может быть хорошо девушке, которую держит в заточении ее же парень.
— Прошу прощения, — я обращаюсь к нему, выдвигая стул из-за стола. — Вернусь через несколько минут.
Детектив с пониманием кивает и останавливает запись.
Я снова иду наверх умолять ее довериться мне, пока не разберусь в происходящем. Открыв дверь, вижу, как Лейла, стоя на коленях, изо всех сил пытается освободить запястья от веревки, которой ее руки привязаны к изголовью.
— Лейла, — говорю я беспомощно. — Перестань, пожалуйста.
Она резким рывком тянет руки на себя в попытке разорвать веревку. Я содрогаюсь. Наверняка это ужасно больно. Подойдя к кровати, я осматриваю ее запястья. Они все покрылись ссадинами после многочисленных попыток освободиться и даже начали кровоточить.
В ответ она бормочет что-то невнятное, и я отклеиваю ленту с ее губ. Лейла жадно глотает воздух.
— Пожалуйста, развяжи меня, — просит она, глядя на меня покрасневшими глазами, полными печали. Ее левая щека перепачкана тушью. Мне больно видеть ее такой. Я не хочу, чтобы ей приходилось терпеть это, но у меня нет выбора. Во всяком случае, мне кажется, что у меня его нет.
— Я не могу. Ты же знаешь.
— Прошу, — молит она. — Мне больно.
— Не будет больно, если прекратишь вырываться. — Я поправляю подушку и немного ослабляю веревку, чтобы Лейла могла лечь. Я понимаю, что она чувствует себя узницей. В каком-то смысле так и есть. Но я, по крайней мере, не стал связывать ей ноги. С ней все было бы в полном порядке, если бы она лежала смирно и перестала сопротивляться. Может, даже смогла бы наконец отдохнуть.
— Дай мне еще пару часов. Я заберу тебя с собой, когда мы закончим.
Она закатывает заплаканные глаза.
— Ты обманщик. Теперь только и делаешь, что врешь мне.
Я не принимаю ее слова близко к сердцу, понимая, что она говорит не всерьез. Просто напугана и расстроена.
Но и я тоже.
Наклонившись, я целую ее в лоб. Лейла пытается отодвинуться от меня, но ей мешают веревки. Она плачет, старательно отводя взгляд, и я стискиваю зубы, подавляя чувство вины.
— Я не буду заклеивать тебе рот, если пообещаешь не кричать.
Она соглашается на такие условия и кивает, сломлено глядя на меня, будто в этом сражении я одержал победу. Но я хочу сражаться лишь за то, чтобы у нас все снова стало нормально.
Закрывая за собой дверь в комнату, я слышу, как Лейла начинает всхлипывать. Я чувствую, как ее боль отзывается в каждой части моего тела до треска в костях. Перевожу дух, прижавшись лбом к двери, и стараюсь взять себя в руки.
Когда я возвращаюсь на кухню, на столе меня ждет стакан с напитком темного цвета. Детектив жестом приглашает меня выпить.
— Бурбон, — поясняет он.
Я сажусь за стол и, понюхав жидкость, делаю глоток, с наслаждением чувствуя, как она обжигает горло. Волнение мигом ослабевает. Стоило сразу налить себе выпить.
— Как вас зовут? — интересуюсь я. Мне известен только адрес почты, с которой он отвечал на мои письма, но это рабочая почта. Его настоящее имя в ней не указано.
Он опускает взгляд на свою рубашку с логотипом Jiffy Lube1, заляпанную масляными пятнами, и нашивкой с именем Рендалл. Он указывает на нашивку.
— Рендалл.
Детектив возобновляет запись, но мы оба знаем, что это не его имя, и я уверен, что рубашка тоже ему не принадлежит. Но, даже понимая, что он скрывает от меня свою личность, я продолжаю отвечать на вопросы, потому что на целом свете больше нет человека, который мог бы мне как-то помочь.
А мне отчаянно нужна помощь.
Настолько отчаянно, что я принимаю решения, которые еще пару месяцев назад не осмелился бы принять.
Любопытно, как сильно необъяснимые явления могут изменить мировоззрение человека. И не только мое мировоззрение, но и моральные принципы, ценности. Мои цели. Мое сердце.
Лидс из прошлого двухмесячной давности захлопнул бы дверь перед носом этого парня. А сейчас я сам обратился к нему, моля о помощи. И теперь, когда он здесь, остается лишь надеяться, что я принял верное решение.
— Как долго вы пробыли здесь после первой встречи? — спрашивает он.
— Еще три дня.
— Произошло ли за это время что-то примечательное?
— Не припомню ничего особенного. В основном мы проводили время в номере. Спускались, только чтобы поесть. Мы оказались здесь в разгар рабочей недели, так что постояльцев было немного.
— После этого вы вернулись в Теннесси, а Лейла уехала в Чикаго?
— Нет. Даже проведя вместе четыре дня, мы были не готовы прощаться. Я пригласил ее погостить неделю у меня в Теннесси, но неделя превратилась в две, потом в шесть, а потом и в восемь. Мы не хотели расставаться.
— И как давно вы уже вместе?
— Около восьми месяцев.
— Произошли ли в вашей жизни какие-то существенные изменения после встречи с ней? Кроме очевидных.
Я отвечаю ему вялым смешком.
— Я даже понять не могу, что вы имеете в виду. Очень многое изменилось.
— Под очевидными изменениями я подразумеваю все, что происходит в доме, — поясняет детектив. — Какие изменения произошли еще раньше?
Я делаю еще глоток бурбона.
И допиваю до дна.
Я размышляю обо всем, разглядывая дно пустого стакана. О фотографии, которую выложил в сеть и последствиях моих действий, о страхе и выздоровлении.
— Первую пару месяцев все было идеально.
— А потом?
Я отвечаю на его вопрос тяжелым вздохом.
— А потом появилась Сейбл.
— Кто это, Сейбл?
— Моя бывшая.
Глава 3
Лейла читает журнал, лежа на моей кровати, а я тем временем запихиваю пару джинсов в рюкзак.
— Ты взял зарядку для телефона? — проверяет она.
— Взял.
— Зубную щетку с пастой?
— Все есть.
— Возьми с собой книжку, — предлагает она. — Тебе долго ехать.
— У меня нет книг.
Лейла опускает журнал к груди и смотрит на меня с выражением, будто я ее оскорбил.
— Лидс, давно доказано, что читающие люди живут дольше. Ты что, хочешь умереть молодым?
Ее мозг как извращенная версия Википедии.
— Я читаю. Просто с телефона. Мне нравится путешествовать налегке.
Она смотрит на меня, вскинув бровь.
— Брешешь. Какую книгу ты прочел последней?
— «Признания опасного человека».
— Кто автор? О чем она? — Лейла ухмыляется, будто мне не выдержать этот допрос.
— Я не помню имя автора. В семидесятых он вел «Гонг-шоу». — Я отбрасываю рюкзак в сторону и, взяв телефон, включаю его впервые со вчерашнего вечера. Лейла, приподнявшись на локте, с любопытством наблюдает, как я жду, пока загрузятся приложения. Я сажусь на кровать и нахожу нужную книгу в киндл. — Чак Бэррис. Еще он выпустил шоу «Игра молодоженов».
— Это автобиография?
— Наверное. Мужик утверждает, что был киллером на службе у ЦРУ, но я еще не дочитал книгу.
— Ведущий «Гонг-шоу» был киллером?
— Поговаривают, что он все выдумал. Поэтому я ее и читаю.
— Ух ты. Как сексуально.
— Ты считаешь киллеров сексуальными?
— Нет, — мотает головой Лейла. — Сексуально то, что ты читаешь книги. — Она вновь берет журнал и устремляет взгляд на его страницы. — Ты сексуальный. Пишешь песни, читаешь книги. Жаль только, готовить ни хрена не умеешь.
Я отталкиваю ее в сторону и игриво шлепаю по заднице, а она, хохоча, падает на спину.
— Ну правда. Ты даже сэндвич сделать не можешь, не испортив.
— А ты мне, по-твоему, на что?
Лейла в ответ закатывает глаза. А я начинаю просматривать все сообщения, которые пропустил за те двенадцать часов, что телефон пролежал выключенным.
Первое сообщение от Гаррета со временем и местом сегодняшней встречи.
Я не ушел из группы. Когда мы с Лейлой выехали из гостиницы, Гаррет написал мне, как ни в чем не бывало, будто я не пропустил два концерта подряд из-за девушки, с которой только что познакомился. «Твой отпуск уже закончился? Нужно, чтобы ты сыграл сегодня», — все, что написал он.
Той ночью я не смог придумать толковой отговорки, чтобы отказаться, да и, зная, что Лейла пойдет со мной на выступление, уже не испытывал прежнего ужаса. С тех пор прошло несколько недель, и хотя стоя на сцене, я ощущаю все ту же мертвую пустоту внутри, благодаря Лейле все же чувствую себя живым.
Я не считаю себя циником в вопросах любви, но за всю жизнь лишь пару раз состоял в отношениях. Всегда воображал, что любовь настигнет меня годам к сорока, когда я устану от жизни и путешествий. Уверен, что такой взгляд на жизнь у меня сформировался из-за Джерри Сайнфелда2.
В пятнадцать я запоем посмотрел все сезоны «Сайнфелда» и пришел к убеждению, что Джерри был прав. В каждом человеке есть какая-то раздражающая черта. И раздражает она достаточно сильно, чтобы отношения с этим человеком начали походить на пытку. Став свидетелем череды неудачных отношений Джерри, я начал искать в людях самые раздражающие особенности. Их смех. Отношение к обслуживающему персоналу. Предпочтения в кино, музыке, выборе друзей. Их родители. Едва начав встречаться с девушкой, я уже обдумывал варианты разорвать отношения.
Пока не встретил Лейлу.
Мы провели в Corazón del País еще три ночи, но даже после этого я не хотел с ней прощаться. Я не нашел в Лейле ни одной раздражающей меня черты. Напротив, мысль о том, чтобы остаться одному, вселяла в меня больший ужас, чем перспектива быть с девушкой. Такое со мной впервые.
Я пригласил ее провести вместе неделю во Франклине, но с тех пор прошло уже больше двух месяцев, в течение которых я занимался сексом чаще, чем рассчитывал заняться за всю жизнь. Когда мы не трахаемся, я играю ей свои песни, или пишу песни, или же думаю о них. Кажется, что моя музыка обрела больше смысла с тех пор, как Лейла ей заинтересовалась.
Она верит, что я смогу стать знаменитым, и ее вера начинает передаваться и мне.
Три недели назад ей наконец удалось уговорить меня выпустить несколько песен, хоть это стоило мне немалых усилий. А две недели назад она разместила на ютьюбе видео с моим исполнением, и оно уже набрало почти десять тысяч просмотров.
Такой отклик вызывает у меня смешанные чувства. Но оказалось на удивление приятно, что в моей жизни появился человек, вселяющий в меня веру, что мое творчество заслуживает быть услышанным. И мне этого достаточно, даже если Лейла окажется моим единственным слушателем.
Гаррет будет в ярости, если я уйду из группы и начну сольную карьеру, но в Нэшвилле несложно найти басиста на замену.
Лейла ездит со мной на все выступления, сколь бы мучительны они ни были для нас обоих. И каждый раз, во время заключительной песни, она повторяет свой несуразный свадебный танец. Теперь я хотя бы заканчиваю выступления в хорошем настроении.
Я люблю ее.
Наверное.
Нет, точно. Я ее люблю.
Люблю в ней все. Ее уверенность, чудаковатость и задор, ее тело, минеты, спонтанность и веру в меня. Я люблю смотреть, как она спит. И как просыпается.
Я вполне уверен, что это любовь.
На часах всего пять вечера. Осталось два часа до моего отъезда, поэтому пришлось заставить себя вылезти из постели и закончить сборы. «Группа Гаррета» выступает на пляжном фестивале в Майями, и мы с Лейлой провели весь день в кровати, чтобы компенсировать те три, что проведем врозь. Она впервые пропустит мое выступление. Фургон до отказа забит оборудованием, не оставив места для пассажиров, и перспектива провести три дня с Гарретом и ребятами не показалась ей заманчивой. Я не стану насильно подвергать ее такой пытке.
Сегодняшний наш день стал моим любимым. Проснувшись утром, мы не стали включать телефоны и зажигать свет, а оставили шторы задернутыми, и я заполучил ее и на завтрак и на обед.
Сейчас комнату освещает только настольная лампа, в свете которой Лейла листает журнал.
Я захожу в инстаграм и тут же жалею, что включил телефон. Прошлым вечером выложил нашу совместную фотографию и больше туда не заходил. Я впервые опубликовал фото с девушкой. Мы, само собой, лежали в постели. Лейла задремала у меня на груди, и мне было так хорошо в тот момент, что я сделал снимок и выложил его в сеть без подписи.
С тех пор, как я встретил Лейлу и выпустил несколько треков, у меня появилось почти тысяча новых подписчиков, но в общей сложности их было не больше пяти тысяч. Я предполагал, что при такой скромной аудитории фотография не привлечет особого внимания. Может, покажусь наивным, но я, признаться честно, вообще не ждал никакой обратной связи.
Большинство подписчиков оставили нам поздравления, но несколько девушек в комментариях перемыли Лейле все кости. Хорошо, я не стал отмечать ее на фотографии. Не хочу, чтобы она читала мерзости, сказанные в ее адрес.
Чем дольше я читаю комментарии и личные сообщения, тем сильнее мне хочется удалить профиль. Понимаю, что если однажды начну прилично зарабатывать на своей музыке, то буду благодарен за каждого подписчика. Но сейчас меня возмущают комментарии вроде «твоя девушка похожа на шлюху» и «одиноким ты был сексуальнее».
Интернет — чертовски жестокое место. Мне неспокойно оставлять ее одну на три дня. Не думаю, что она успела увидеть фотографию, поэтому я даже не чищу комментарии, а, полностью удалив запись, кладу телефон экраном вниз.
— Ты точно не против остаться дома одна? — спрашиваю я.
Лейла опускает журнал на грудь.
— А что? Хочешь, чтобы я уехала?
— Нет, конечно.
— Уверен?
— Абсолютно.
— Мы ни на миг не расставались с момента нашей встречи. Конечно, ты устал от моего постоянного присутствия.
Она даже не представляет, насколько далека от правды.
Да и откуда ей знать о моих чувствах, если я ни разу не говорил о них вслух? Я выражаю их, но никогда не озвучиваю.
Я вырываю журнал у нее из рук и, бросив его на пол, наваливаюсь на нее всем телом. Мне нравится, каким становится ее взгляд, когда она понимает, что я вот-вот ее поцелую. Ее глаза блестят от предвкушения. Как же приятно знать, что эта девчонка с нетерпением ждет моих поцелуев.
— Лейла, — едва слышно говорю я. — Я не устал от тебя. Я влюблен в тебя.
Слова прозвучали обыденно, но Лейла в считанные секунды улавливает их смысл. Осознав, прячет лицо в ладонях. Впервые вижу ее в таком смущении. Едва я целую ее ладошку, она убирает руки от лица и, сжав в кулачки, прижимает к подбородку.
— Я в тебя тоже.
Я тотчас набрасываюсь на нее с поцелуем, желая поглотить эти слова. В моем воображении они выведены у меня внутри печатным шрифтом и скачут, отталкиваясь от органов, бесконечно вращаясь в животе и груди, в ногах и руках, пока не коснутся каждой части моего тела.
Отстранившись, я любуюсь ее довольной улыбкой.
— Значит, решено, — заявляю я. — Мы влюблены, и ты остаешься здесь, пока я в туре. И, пожалуй, это значит, что мы только что официально съехались.