— Я так не думаю, сэр. Ее имя Биквин. Элизабета Биквин.
Блэкуордс помолчал, обдумывая его слова. Потом глубоко вздохнул и двинулся к двери.
— Я хочу, чтобы через сорок пять минут она спустилась вниз, и чтобы она была готова, Лупан, — приказал он. — Отговорки не принимаются.
Блэкуордс покинул помещение, его телохранители окружали его, словно луны — планету. Лупан посмотрел на меня.
— Вам надо вести себя с ним как можно более осмотрительно, — произнес он.
— Чего ради? — спросила я.
— Ради меня! — он почти кричал.
Он наклонился, открыл свою черную сумку и вынул чистый серый защитный костюм, широкое прямое черное платье и коричневую шерстяную накидку с капюшоном — такое могли бы носить монахини. Все вещи были аккуратно сложены.
— Вы наденете это. Я принесу воды, вам нужно помыться.
— Я не собираюсь мыться или переодеваться, пока вы будете в комнате, — ответила я.
— Я подожду снаружи, — заверил он.
— И я настаиваю, чтобы здесь не было этих… вещей, — добавила я, указав на кукол, которые снова устроились в креслах, когда Блэкуордс вышел вон.
— Согласен, — ответил Лупан.
Он выбежал, но скоро вернулся с тазом, полотенцем и ведром теплой воды. Все это он разместил на приставном столе. Потом извлек из сумки расческу, щеточку и пилку для ногтей, бутылку воды и немного хлеба с сыром, завернутых в вощеную бумагу.
— Я подумал, что вы, возможно, проголодались, — сообщил он. Так и было, хоть я не позволяла признаться в этом даже самой себе.
— Вам необходимо прилично выглядеть, — произнес он. — Прошу вас, побыстрее.
Он подошел к двери и кивнул куклам.
С промедлением, которое казалось мне похожим на неохоту, они снова сползли со своих кресел и потопали прочь из комнаты. Кукла-девочка все еще держала в руках свой шиньон из человеческих волос; проходя мимо, она скосила глаза, чтобы взглянуть на меня.
Перед тем, как закрыть за собой дверь, Лупан повторил:
— Пожалуйста, побыстрее.
Дверь закрылась, и я принялась за еду, отхлебывая воду из бутылки. В голове мелькнула мысль, что в еду и питье добавили наркотики замедленного действия, но я решила принять на себя этот неизбежный риск. Голод и жажда начали притуплять мой разум, а физическая энергия и так была почти на нуле после беспамятства, вызванного химическими веществами, которыми меня накачали.
Продолжая жевать, с куском хлеба в одной руке и бутылкой в другой, я прошлась по комнате, заглядывая под и внутрь немногочисленных предметов мебели, находившихся здесь. Проглотив еду и питье, я проверила окна. Лупан не соврал. Я находилась на шестом этаже, в странноприимном доме, расположенном на территории миссии. Внизу… далеко внизу лежала мокрая от дождя площадь Фениксиан-Сквер. Прихожане уже собрались на полуденную службу в грандиозной Базилике Святого Орфея, к которой примыкал обслуживавший ее странноприимный дом. Другие богомольцы, пилигримы из дальних мест и с других планет, выстроились в длинные очереди у ларьков по сторонам площади, чтобы купить освященные свечи, схемы посещения святынь и осмотра знаменитых фресок, в лаконичной и зримой форме являвших величие и славу Бога-Императора.
Все окна были наглухо заперты. Всматриваясь, я поняла, что вполне могла бы спуститься по фасаду здания — но это был неподходящий вариант. Чтобы выбраться наружу, нужно было разбить стекло — но на шум сбежались бы люди. К тому же, я не смогла бы спуститься по фасаду среди бела дня — меня бы непременно задержали.
Я вздохнула и откусила еще хлеба с сыром.
Я размышляла, почему Экклезиархия так заинтересовалась мною. Если вся моя ценность ограничивалась лишь присущим мне свойством псионической «пустоты» — у Церкви не должно было возникать затруднений, чтобы обзавестись носителем таких свойств с использованием других каналов. Парии встречались редко — но их можно было найти. У представителей Экклезиархии не было причин похищать парию у Ордосов.
Впрочем, могло оказаться так, что ни Блэкуордс, ни Церковь не знали, во что ввязались. Цели и дела Зоны Дня были тайной по самой своей природе. Вполне вероятно, никто из участников не имел понятия, что во всем этом замешана Святая Инквизиция. Возможно, они считали, что Зона Дня была частью каких-то темных, не вполне законных и не вполне честных махинаций.
Но во всем этом деле по-прежнему оставалось слишком много загадок. Если Блэкуордс и Церковь подозревали, что Зона Дня была частью незаконных махинаций, почему они тоже решили в них ввязаться? Затронула ли коррупция Экклезиархию Королевы Мэб? Конечно, подобное не было беспрецедентным, неслыханным случаем в истории Империума, но несомненно являлось серьезным нарушением. А если они узнают, что об этом стало известно агенту Инквизиции….
Впрочем, куда больше меня беспокоили другие вещи. Слова, которые они использовали — «Король», «программа», «Восемь». Лупан неосмотрительно упомянул, что Блэкуордс знал о Когнитэ, и что это сообщество каким-то образом причастно к падению Зоны Дня.
Я полагала наиболее вероятным, что все происшедшее со мной было последствием какой-то важной операции Ордоса, частью которого была Зона Дня, и о которой ни Секретарь, ни Мэм Мордаунт не сообщали никому из нас. Теперь, когда они оба скрылись в неизвестном направлении, не у кого было выяснить детали, но похоже, Зона Дня была замаскирована — так, чтобы ее принимали за то, чем она не являлась в действительности. И, кажется, Секретарь избрал стратегию, в рамках которой Зона Дня и ее кандидаты выглядели как некое секретное, тайное общество… возможно даже как секретное тайное еретическое общество — но все это было сделано, чтобы раскрыть и обезвредить настоящих еретиков.
Если мне повезет, и я смогу проникнуть в ближайшее окружение Понтифекса Урба, возможно, мне удастся проверить его и, если я пойму, что он не стал отступником — рассказать, кто я такая. Тогда можно будет установить связь с Инквизицией, и это положит конец всей этой мрачной истории.
Если я пойму, что он не стал отступником.
Конечно же, я была бы полной дурой, если бы не понимала, что возможно множество других, различных истолкований последних событий — и многие из них могли быть более чем тревожными — и я не была дурой.
Но некоторые вещи, которые я слышала, были настолько неясными, что это сбивало с толку — ведь, если все это соответствовало действительности, мне предстояло полностью пересмотреть практически все, что я знала, и чему меня учили всю мою жизнь.
Глава 23.
Базилика Святого Орфея
Лупан вел меня вниз.
Я вымылась и надела вещи, которые он дал мне. Защитный костюм оказался нужного размера, как и платье. В этих одеяниях я ощущала себя монахиней или послушницей — кроме того, Лупан настоял, чтобы я надела капюшон. Коричневая шерсть была жесткой и колючей. Впрочем, я смогла, по крайней мере, избавиться от стесняющего движения, а теперь еще и покрытого грязью костюма Лаурели Ресиди. Сейчас я чувствовала, что окончательно освободилась не только от костюма, но и от нее самой.
Когда я вышла из комнаты, он провел меня по внушительному коридору с расписанным фресками потолком, позолоченными люстрами и каменным полом. В стенах коридора на каждой стороне располагались двери, но все они были закрыты. Вокруг не было ни души, в прохладном воздухе витал слабый аромат ладана. Вдалеке я слышала колокольный звон — он несся с высоких башен, созывая верующих на молитву.
Я знала, что могла бы разобраться с Лупаном, когда он пришел, чтобы забрать меня — но он прихватил с собой одного из телохранителей-мужчин. И я решила, что не буду оказывать сопротивление.
Коридор заканчивался огромной круглой площадкой; оттуда мы спустились по лестнице на два этажа и вышли в вестибюль, где нас ожидал Балфус Блэкуордс. Здесь же находились еще три телохранителя и два облаченных в мантии исповедника из Адептус Министорум.
Один из них, которого, как я поняла, звали Хоуди, смерил меня взглядом с головы до ног, а потом снял с моей головы капюшон, чтобы разглядеть мое лицо.
— Это и есть то, что сотворил ваш Король? — спросил он, с явным сомнением. Он был малопривлекательным седоватым мужчиной с нечистой кожей и редкими зубами. Его белоснежное одеяние было украшено золотой вышивкой, поверх нее красовалась епитрахиль из алого атласа.
— Он не «мой» Король, святой отец, — ответил Блэкуордс.
Хоуди бросил на него быстрый взгляд, а потом вернулся к изучению моей персоны.
— Она — нечто большее, чем то, что видят ваши глаза, — продолжал Блэкуордс. — Программу совершенствовали в течение весьма продолжительного времени. Они знают, что делают. Это — редчайшая возможность…
Хоуди снова перевел взгляд на него.
— Торговля, сын мой. Вы всегда торгуетесь. Но взгляните на эту обитель. Она — дом божий. Деньги не имеют здесь никакого значения. Нас ждет великое дело. Из наших рук это дитя получит участь, которую Король не в силах вообразить даже своим восхваляемым всеми разумом.
Он помолчал.
— He глядите с таким изумлением, Блэкуордс. Вы получите достойное вознаграждение, в соответствии с условиями нашего договора. Мне лишь больно иметь дело с такими, как вы — с теми, кто не понимает, что их труды ради собственного спасения — сами по себе вознаграждение, которое превыше всех суетных благ.
Блэкуордс кивнул. Было заметно, каких усилий ему стоит сохранять смиренный вид.
— Вы сможете доставить к нам остальных? — спросил другой исповедник.
— Надеюсь, что да, — ответил Блэкуордс. — Мы как раз проводим расследования и ищем их.
— Может быть, она знает, где можно найти других? — задал вопрос второй исповедник, взглянув на меня.
— Не знаю, — без обиняков заявила я.
Блэкуордс помрачнел. Исповедники переглянулись, и их лица осветились улыбками.
— Она с манжетом? — спросил Хоуди. — Ее можно контролировать?
— У нее есть ограничительный манжет, — ответил Блэкуордс.
Хоуди подошел ко мне, взял мое запястье и поднял его, чтобы осмотреть манжет. Манжет был включен. Он осмотрел приспособление и отпустил мою руку.
— Не отключай его, — произнес он, обращаясь ко мне. — Вряд ли те, кто соберется сегодня в медной комнате покое, оценят твою «пустоту». Поняла?
Я кивнула.
Хоуди взглянул на своего товарища-исповедника.
— Я провожу ее, — произнес он. — Потом ты приведешь остальных.
Он развернулся, чтобы вывести меня из помещения.
— Я не отпущу ее, пока сделка не будет совершена! — заявил Блэкуордс, делая шаг вперед.
Хоуди повернулся и смерил его презрительным взглядом.
— Вы обвиняете Церковь в намерении обмануть вас? — поинтересовался он. — Вы считаете, что мы способны на мошенничество?
— Этот товар принадлежит мне, пока сделка не будет исполнена, — ответил Блэкуордс.
— Она — не товар, Балфус. — произнес Хоуди. — Она — шанс на спасение от того, что подстерегает всех нас. Советую вам задуматься об этом, сын мой — мы терпим ваше участие в этом деле, потому что вы имеете возможность оказать нам помощь, но вы должны радоваться и ценить, что мы позволили вам зайти так далеко.
Блэкуордс выглядел подавленным — ему недвусмысленно дали понять, где его место. Я готова была поклясться, что заметила выражение удовлетворения, промелькнувшее на лице Лупана.
Исповедник Хоуди взял меня за руку и направился к нескольким огромным позолоченным дверям, богато изукрашенным резными барельефами, которые повествовали о славе и величии Бога-Императора. Увидев его, служители распахнули одни из дверей, чтобы мы могли пройти. Эти служители были привратниками и смотрителями храмовой территории — проповедники и младшие клерики, которые ухаживали за святыней и охраняли ее от воров. Они носили блекло-серые одеяния, их лица закрывали раскрашенные маски, выполненные в виде ликов святых.
Миновав двери, мы оказались в огромной мраморной зале — и нас охватили звуки, суета и яркий свет. Эта зала была, в сущности, мостом, связывавшим странноприимный дом с огромной базиликой. От улицы, располагавшейся несколькими этажами ниже, сюда вели широкие лестницы, по которым мог подняться каждый желающий, а пересечения этих лестниц с переходом обрамляли высокие колонны, каждая — в виде статуи святого или аллегорического изображения одной из добродетелей. Дневной свет падал со всех сторон, щедро освещая помещение. В воздухе висел неумолкающий, гул доносящихся отовсюду голосов. Мы пересекли помещение, петляя между групп прихожан и паломников.
Меня охватил трепет. Базилика Святого Орфея была одним из самых крупных и самых важных зданий в Королеве Мэб, настоящим средоточием Имперской Веры в этом уголке мира и почитаемой святыней. Я не посещала ее уже много лет, и успела забыть ее величие. Помещение, которое мы пересекли, было лишь одним из многочисленных входов в собор. С этого моста я видела несколько других мостов, также ведущих внутрь церкви. Громадный фасад базилики возвышался перед нами, как утес, и мы вошли в его тень.
Внутри было огромное пространство, наполненное тьмой и тишиной. Паломники рядом с нами почтительно понизили голоса, перейдя на шепот. Я почувствовала легкое головокружение — от толщины стен, окружавших нас, и высоты потолка. Нас окружал могильный мрак, который лишь слегка рассеивали огоньки спускавшихся с потолка паникадил. Наши голоса терялись в пространстве, возвращаясь приглушенным эхом.
Но это был лишь притвор храма, где паломники могли омыть свои руки и ноги холодной водой из каменных бассейнов и очистить свой разум, готовясь к молитвенному отрешению. Хоуди даже не замедлил шаг, продолжая тащить меня за собой. Мы приблизились к дверному проему напротив выхода с моста — это был раскрытый рот огромного барельефа в виде человеческого лица, занимавшего всю стену. Громадные глаза без зрачков пристально смотрели вверх с выражением мольбы. Казалось, лицо заходится в беззвучном крике — но еще больше было похоже, что его рот раскрыт в религиозном экстазе. Стена и лицо на ней были выполнены из кованой меди — и, в обступившем нас мраке я поначалу даже не заметила формы этого входа… пока мы не оказались совсем близко от него, и я не обнаружила, что вот-вот буду поглощена этой распахнутой пастью.
За этим жутковатым входом располагались в ряд четыре эскалатора — на ступенях каждого из них могли расположиться по три человека. Мы ступили на левый. Старинные, тонкой работы ступени были выполнены из золота и меди, а перила эскалатора — выложены слоновой костью. Костяные пластины, отполированные руками исполненных благоговейного трепета верующих, тускло блестели.
Мы поднялись на ступень и позволили механизму нести нас. Так, стоя бок о бок, мы торжественно вплыли в грандиозное здание базилики.
Вы когда-нибудь были там? У Святого Орфея? Я знаю, что там много кто побывал. Каждый год этот храм посещают тысячи паломников. Конечно же, большие здания есть в других городах и на других планетах — но это было первое грандиозное Имперское здание, которое я увидела, и таким оно навсегда останется в моей памяти. Оно ошеломляет. Главная часть увенчанного куполом здания размером примерно с городскую площадь, толпы пилигримов и богомольцев, собирающихся здесь, напоминают поросль лишайника. Примерно половина этой площади уставлена рядами церковных скамей — тысячами рядов, где любой верующий может сидеть, вознося молитвы или созерцая главный алтарь. Купол настолько огромен и высок, что под самой его вершиной клубятся облака — результат действия внутреннего микроклимата. Нескончаемые толпы людей входят сюда через обрамленные колоннами дверные проемы, расположенные по всему периметру главного зала, а ряды эскалаторов — такие же, как тот, на котором сейчас стояли мы — доставляют посетителей из расположенных рядом зданий. Каждый ряд эскалаторов вытягивается из открытого рта — такого же, как тот проем, через который мы попали в храм — но эти рты принадлежат другим лицам: они больше, сплошь покрыты сверкающими листами золота, и увенчаны громадными головными уборами в виде солнечных лучей. Стены базилики словно составлены из этих гигантских лиц: исполненные благоговейного страха, застывшие в экстазе людские лица — это из их ртов тянутся ряды эскалаторов, — и чередующиеся с ними благородные лики, обрамленные стилизованными шлемами, символические образы Адептус Астартес.