— Я это понимаю, — грустно кивает академик, — но мне хотелось бы остаться во главе ВИРа и Института Генетики.
«Требования одной стороны ясны, интересно, что потребует Лысенко, надеюсь, не безоговорочной капитуляции врага».
— Генетики, говорите…. ну что ж, если теперь придётся и о ней говорить, то просветите меня пожалуйста, Николай Иванович, что говорит современная наука по поводу генов: где они находятся, как выглядят?
— На этот счёт, Алексей Сергеевич, — глаза академика по-детски вспыхивают, — у учёных нет определённого мнения, но большинство из них считают, что наследственность сохраняется в ядре клетки в так называемых хромосомах, состоящих из дезоксирибонуклеиновой кислоты, сокращённо ДНК. Хромосомы с трудом видны в микроскоп, но их более тонкую природу рассмотреть не удаётся. Есть много гипотез как выглядят гены, мне лично более близка та, что представляет их как нанизанные на тонкую нить бусинки.
— Интересно, — в голове мелькает отличная мысль, — а что, кроме микроскопа генетики других инструментов не знают? Вот, например, рядом с вами сидит ваш брат — физик, насколько я знаю, один из специалистов в области рентгеноструктурного анализа…
— Ну я бы не стал так о себе говорить, — улыбается младший брат, — но немного занимался этим вопросом.
— Пусть так, так почему же вы не объяснили Николаю Ивановичу: чтобы рассмотреть объект неразличимый в видимых лучах надо переходить на лучи с меньшей длиной волны, рентгеновские — наилучший кандидат. Хотя, с другой стороны, у вас в ВАСХНИЛ десятки институтов, в которых работают тысячи учёных, не только ботаники. Неужели никому такая простая мысль в голову не пришла?
— Насколько я знаю нет, — смущается академик, — была у нас раньше идея применить лучи Рентгена для облучения живой клетки, чтобы воздействовать на гены, но чтобы получить их рентгеновскую фотографию-нет… Серёжа, это вообще возможно?
— Кхм, — пожевал губами физик, — теоретически, думаю, вполне возможно… правда до сих пор этот метод применяется только для определения структуры кристаллов или кристаллитов, используется дифракция рентгеновских лучей. Однако не исключаю, что с практической реализацией могут возникнуть трудности…
Вавилов-старший, как ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку, обиженно поворачивает голову от брата ко мне.
— Такой аппарат уже существует, — добавляю загадочности в свой голос и делаю эффектную паузу, — этот аппарат работает… и, более того, работает сейчас в полусотне метров от нас… в этом самом здании.
— Что за аппарат? Покажите пожалуйста, Алексей Сергеевич, — братья оказываются на ногах, готовые тут же бежать по указанному направлению.
— Покажу, не вопрос, — тянусь к телефонной трубке, — товарищ Коломиец, зайдите ко мне пожалуйста на минутку и товарища Цукермана захватите с собой.
— Мы сейчас увидим ген? — хриплым голосом прошептал академик.
— Пока только двух людей, построивших прибор, который позволит заглянуть в клетку… и не только. В теории он может стать в десять тысяч раз зорче, чем лучший световой микроскоп.
— Товарищ Бланк, — провожая гостей, выхожу в приёмную и передаю «Грымзе» листок бумаги, — разузнайте мне, пожалуйста, всё об этом персонаже…
Бывших чекистов не бывает, мой секретарь продолжает снабжать меня информацией из святая святых НКВД, сегодня об Исае Презенте.
«Надеюсь, что в обратную сторону: из Спецкомитета в ГУГБ поток информации всё же меньше».
— … и разыщите мне Мальцеву.
В ту же секунду её стройная фигурка в белом платье, проявляется на чёрном фоне двери, «Грымза», не удержавшись прыскает в кулак. Оля недовольно передёргивает плечами и первая проходит в кабинет.
— Зачем это я тебе понадобилась? — подруга усаживается на кожаный диванчик в углу, грациозно закидывает нога на ногу, вызывающе поднимая подбородок.
«Хороша чертовка! Нет, сейчас не успеть — столько дел»…
Подхожу к столу, включаю «белый шум», затем к окну — открываю форточку и, старательно отводя глаза от девушки, описываю сложившуюся ситуацию в ВАСХНИЛ со слов академика Вавилова.
— Что скажешь? — завороженно гляжу на кожаную туфельку, пляшущую на оттянутом, как у балерины, носке.
— Ты, конечно, прав что Вавилова надо убирать из президентов, — Оля прерывает молчание, легко поднимается и в одно мгновение оказывается рядом со мной у подоконника, легко толкнув плечом, — вот только оставлять за ним кроме ВИРа ещё и Институт Генетики… Сам посуди, какой из него генетик? Ботаник-да, путешественник — определённо, но не физик и не химик; организатор — посредственный, наплодил институтов, а чем они занимаются толком не знает; в людях плохо разбирается, в общем по-моему мнению — ВИРа с него вполне достаточно. Пусть развивает свою коллекцию семян — при деле будет и голову сохранит.
— Я свёл его с Коломийцем и Цукерманом…
— Нет, для изучения строения ДНК и смежных вопросов нужен другой человек, серьёзный учёный.
— Так Сергей Иванович — физик, поможет брату…
— Не уверена я, — жёстко прерывает меня Оля, — руководить и возглавлять, по-моему, привыкли, а так чтоб самим работать… рассказывал мне о них один дедушка, который занимался реабилитацией старшего Вавилова.
«Ну как можно на тебя обижаться»?
— Кто тогда смог бы? — покладисто притупляю взгляд.
— Нужен биохимик, величина типа академика Баха, директора Института Биохимии Академии Наук… но старенький он уже. Из его учеников, пожалуй, лучший — профессор Владимир Энгельгардт. Его, кстати, неплохо бы также привлечь для работы в Спецкомитете — по радиационной биологии.
— А что делать с Лысенко? Считаешь, что пусть становится президентом?
— Ни в коем случае, — поджимает губы подруга, — лучшая кандидатура на пост президента ВАСХНИЛ — какой-нибудь механизатор или экономист… Лысенко же пусть продолжает заниматься в Одессе селекцией. Это ремесло сейчас идёт бок о бок с шаманством, требует интуиции и большой удачи: всего этого у Лысенко — с избытком.
— Хорошо предположим даже, что он с этим согласится, но с чего ты взяла, что команда Лысенко примет такой расклад? За ним стоит Презент, который имеет на него большое влияние, да и другие, небось, спят и видят себя в столичных кабинетах ВАСХНИЛ.
— Презента я беру на себя, — досадливо машет рукой Оля, — я вот что подумала, не лучше ли будет развернуть основные работы по генетике у нас в Спецкомитете?
— Это ещё зачем? Что общего с нашей тематикой? Своих забот у нас мало?
— Не так уж мало, — подруга порывисто оборачивается ко мне и обидчиво закусывает губу, — слыхал о «меченых атомах»?
— Ты имеешь ввиду радиоактивные изотопы? — примирительно кладу руки Оле на плечи.
— Да, фосфора и серы…
«Их десятки, хотя если говорить о „меченых атомах“ с большим периодом полураспада, то для лаборатории лучше всего подойдёт фосфор-32, а для серы — 35-й».
— Слыхал о таких и зачем они тебе?
— Сможешь их получить?
«Как мне нравится, когда она так застывает с широко раскрытыми глазами».
— Смотря чем будешь расплачиваться, — тонкие брови девушки взлетают вверх, я на всякий случай разрываю дистанцию, — найдём, я думаю, подходящую форму оплаты…
— Я серьёзно! — наступает на меня она со сжатыми кулаками.
— Если серьёзно, — поднимаю руки сдаваясь, — то в нашем котле запросто получим, просто бомбардировкой нейтронами: фосфор-32 из серы-32, а серы-35 из хлора-35-го. Но зачем они тебе?
— Серьёзно? — я попадаю в жаркие девичьи объятия.
— Абсолютно, так зачем?
— Будем проводить классический эксперимент Херши-Чейза… — объятия размыкаются, передо мной теперь учёный-фанатик с горящими глазами, — по доказательству, что генетическая информация находится в ДНК! Понимаешь, сейчас у генетиков идут большие споры, где находятся эти самые гены: в белках или ДНК. Так их эксперимент позволит разрешить этот спор…
«Люблю я слушать о генах, в изложении для чайников».
— … Опыт проводим на бактериофаге Т2, он состоит из белковой оболочки и ДНК и ещё он любит кишечные палочки…
«Без натурализма, пожалуйста»…
— … берём две группы палочек: одна питается… средой с добавлением фосфора-32, другая — серы-35. К обеим группам добавляем бактериофагов, они заражают палочки, вводя в них свой ДНК. Кишечные палочки, используя изотопы в пище, строят новое поколение фагов. Да забыла сказать, что фосфор содержится в ДНК, но отсутствует в белках, а сера — наоборот. Таким образом, в одной группе мы получаем фаги с мечеными серой белки, в другой — с мечеными фосфором ДНК.
— А-а, понял, затем надо взять свежие бактерии и «меченные» фаги, позволить фагам инфицировать палочки своей ДНК и разделить фаги и палочки: в одной группе с фосфором будут радиоактивные палочки, а в другой — нерадиоактивные. То есть, получается ДНК передаёт наследственность.
— Точно! — получаю поцелуй в награду.
— Так может быть тебе самой этим и заняться? — прижимаю подругу к себе, — Бах и Энгельгардт, конечно, большие учёные, но прав на это открытие у них не больше, чем у тебя.
— Не хочу закончить жизнь как Розалинд Фрэнклин, — отстраняется Оля, — положила свою жизнь на алтарь науки, а её конкуренты присвоили себе плоды её труда, распилив Нобелевскую премию.
«Это да, не повезло женщине: работать с рентгеновским излучением сейчас очень опасно».
— Сделаю для тебя полностью автоматический рефлектометр, выставишь рабочую скорость образца, максимальный угол поворота и свободна… а ещё лучше: аппарат к РВМ присоединить, поставлю тебе удалённый терминал в кабинет, ни один луч к тебе не прикоснётся! Будешь результаты на плоттер получать, межплоскостные расстояния на АВМ за минуту получать и всё это без отрыва от разоблачения шпионов. А если здраво рассуждать, то хватит тебе по стенам лазать, пора остепеняться… в обоих смыслах.
— Серьёзно? Мне двадцати ещё нет… — расправляет плечи Оля, — и вообще на себя посмотри, тебе учёную степень давно надо было присвоить, по совокупности заслуг.
«Заслуг, блин, по компиляции и плагиату… Не хочет подруга заниматься наукой. Я бы сам может быть и подумал о научной карьере, если бы не было нужды карабкаться наверх по лестнице исполнительской власти».
Заглянувшая без стука в кабинет «Грымза» краснеет и отводит глаза, а я с сожалением снимаю руку с Олиной талии…
— Тут объективка на Презента…
9 октября 1938 года, 19:00.
— Ты опоздал… — капризно закусывает стройная девушка в строгом чёрном пальто подхватывает под руку высокого плотного мужчину, — я тебя уже десять минут жду.
— Извините… — тот безуспешно пытается высвободить руку из неожиданно крепкого захвата.
— Да прекратите вы вырываться на нас уже внимание обращают… — зло зашептала она, — я от Петрова. Павел Иванович в командировке, теперь будете держать связь со мной. Он же вас предупреждал позавчера.
— Да-да, конечно, но я не ожидал встретить девушку… так всё стремительно.
— А вы, Герхард, хорошо говорите по-русски, акцент какой-то странный, не немецкий…
— Китайский… — смеётся мужчина, с удовольствием поглядывая голубыми глазами на энергично вышагивающую рядом спутницу.
— Открывайте зонт скорее, кажется, начинается дождь. Да, на китайский немного похоже…
— Мой отец работал инженером на КВЖД, сам я родился в Харбине и моими первыми языками были русский, китайский и немецкий, да-да, именно в таком порядке… Над моим немецким долго ещё смеялись одноклассники в Бреслау, когда мы после революции из Маньчжурии. Но я понимаю, вы…
— Ольга, зовите меня Ольга, товарищ Кёгель.
— … не для того, камрад Ольга, позвали, чтобы выслушивать мои мемуары.
— Вы правы, Герхард, — не доходя до недавно открытого нового полного машин и пешеходов Крымского моста, Оля тянет спутника на пустынный, стоящий рядом на деревянных опорах в пятидесяти метрах старый мост, с разобранными трамвайными путями, — есть новости из Берлина?
— Правильнее будет сказать слухи, — порыв ветра едва не вырывает тяжёлый брезентовый зонт из рук мужчины, — как я уже сообщал, неделю назад наше посольство посетил личный эмиссар Гейдриха гауптштурмфюрер Шеленберг… Камрад Ольга, вам не кажется подозрительным мужчина, уже долго идущий за нами?
— Это мой человек, не беспокойтесь, Герхард.
— Это был короткий визит, в тот же день мы провожали Шеленберга на Белорусском вокзале в Берлин. Говорят, что он привёз в посольство два чемодана с золотом… Чемоданы я сам помогал нести, никому из обслуживающего персонала к ним не подпускали, очень тяжелые…
— А с послом Шуленбургом этот гауптштурмфюрер встречался?
— Вы знаете, Ольга, нет. Даже как-то демонстративно нет, ни с военным атташе, ни с представителем абвера. Из всех работников посольства он выбрал почему-то моего начальника советника Хильгера. С ним он крепко выпил тем вечером, отмечая «удачную покупку»… А сегодня утром Хильгер, он очень выделяет меня из остальных работников торгово-промышленного отдела, сообщил по секрету, что в верхушке Вермахта раскрыт заговор, почище, чем фронда Фрича — Бломберга: он назвал имена генералов Бека, Гальдера, фон Браухича, фон Трескова. Это всё известные в армии генералы. Сейчас в Берлине идут повальные аресты. Отзывают в Германию посла Шуленбурга, говорят он тоже участник заговора, да — арестован помощник Канариса — Остер. В столице такая неразбериха, что на неделю задержался ввод войск в Судеты.
Девушка с непроницаемым лицом увлекает немца под арку с подсвеченной электрическим светом надписью: «ЦПКО им. М. Горького».
— Я вижу, что моё сообщение не явилось для вас неожиданным, камрад Ольга? — разочарованно протягивает он, заметив отсутствие интереса у девушки.
— Нет-нет, товарищ Кёгель, ваши данные очень важны для нас, — улыбается она, направляясь к едва различимой в темноте чёрной «эмке», припаркованной на боковой аллее, — а я такая серьёзная, потому что пытаюсь запомнить ваши слова точь — в точь. Сюда!
— Костя, — хлопает меня по плечу Оля, плюхаясь на заднее сидение, — включи печку, мы продрогли.
«Щас, только за дровишками сбегаю. Откуда в „эмке“ печка? — поворачиваю ключ и жму на педаль зажигания до тех пор, пока не затарахтел мотор, — привыкла, понимаешь, смотреть на мир из окна моего персонального автомобиля ЗИС-101».
Ввиду особой секретности предстоящей операции, мы решили ограничиться только своими: ты да я и «Гвоздь», который неделю назад перешёл из «наружки» НКВД в Спецкомитет в Олино подчинение.
— Вечер в хату, — давний друг, полностью амнистированный (в числе ряда других раскаявшихся уголовников) Прокуратурой по моему ходатайству год назад, садится рядом на пассажирское сидение и аккуратно без стука прикрывает за собой дверцу.
— Итак, товарищи, — Оля не замечает вопросительного взгляда немца, — сегодня вечером мы проводим операцию в германском посольстве. Цель операции — установка прослушивающего устройства. Герхард, твоя задача — пройти в свою комнату на втором этаже главного здания посольства и открыть в ней окно, в конце операции, соответственно, закрыть его за мной. Гвоздь, ты отвлекаешь охрану у входа и страхуешь меня снаружи. Костя, ты ожидаешь нас на улице Герцена…
«Ну не совсем так… Гвоздю с немцем об эндовибраторе знать не обязательно… прослушка и прослушка»…
Первоначальное его устройство, что было опробовано на ежовской даче, подверглось кардинальной ревизии: во-первых, место тончайшей мембраны из золота, занял тонкий кружок из пьезокерамики, который заметно лучше справляется со своей задачей быть подвижной стенкой акустического резонатора микрофона; во-вторых, благодаря радикальному повышению задающей частоты генератора, размер стержня-антенны уменьшился до трёх сантиметров и стал «гвоздь» больше походить не на гвоздь, а на портновскую булавку с крупной головкой.
Технология закладки эндовибратора также изменилась: теперь стало достаточным сделать глубокий прокол длинным острым шилом в любом деревянном предмете (мы остановились на спинке любимого кресла посла), вставить в него стержень булавки, предварительно аккуратно смазав изолятор, к которому крепится шляпка, клеем.