Барон невольно усмехнулся. В школе книжников ученики были самыми прилежными. Там почти никогда не повышали голоса. Сам Аралд находил их занятия скучными до крайности, и вряд ли ему пришло бы в голову назвать это место хаосом.
— Поверю вам на слово. — Затем, обращаясь к Джорджу, барон прибавил: — Будь по сему, Джордж, то, о чем просишь, будет исполнено. Завтра утром явишься в школу книжников.
Джордж неловко повозил ногами.
— Бу-бу-бу, — пробубнил он, и барон снова подался вперед, хмурясь от усилия разобрать еле внятные слова:
— Что-что?
В конце концов бедный мальчик сумел поднять глаза от пола и прошептать:
— Спасибо, милорд. — И торопливо отступил назад, в строй.
— О… не стоит благодарности, — слегка оторопело отозвался барон. — Итак, кто следующий?..
Дженни уже выступала вперед. Белокурая и хорошенькая, она была немного полновата, хоть это ее и не портило — на праздниках у нее не было отбоя от ухажеров.
— Мастер Чабб, сэр! — подступив вплотную к столу, выпалила она.
Барон не смог удержаться от улыбки при виде столь страстного рвения.
— Бедняга Мартин… — мягко произнес он, и девушка смешалась, сообразив, что в своем нетерпении нарушила порядок церемонии Дня выбора.
— Ох, прошу прощения, сэр… мил… барон… Ваша светлость, — торопливо выпалила она, пытаясь вспомнить, как следует обращаться к барону.
— Милорд! — громким шепотом подсказал Мартин.
Барон Аралд посмотрел на секретаря:
— Да, Мартин?
Мартин весь сжался, поняв, что хозяин недоволен его вмешательством в разговор:
— Я просто… хотел осведомить вас, сэр, что соискательницу зовут Дженнифер Далби.
Барон кивнул:
— Благодарю, Мартин. Итак, Дженнифер Далби…
— Дженни, сэр, — отозвалась девушка, и барон сдался:
— Дженни, значит… ты хочешь, я полагаю, поступить в ученицы к мастеру Чаббу?
— О да, сэр, прошу вас! — выдохнула Дженни, восторженно глядя на дородного, огненно-рыжего кухмейстера.
Чабб хмурился, внимательно рассматривая соискательницу.
— М-м-м… может быть, может быть… — бормотал он.
Дженни обворожительно ему улыбалась, но Чабб не попадался на подобные женские уловки.
— Я буду работать как лошадь, сэр, — убеждала его Дженни.
— Знаю, что будешь! — откликнулся он, заметно оживляясь. — Об этом, девочка, я позабочусь. Никакой расхлябанности, никаких послаблений или битья баклуш на моей кухне, позволь тебе заметить.
Испугавшись, что упускает счастливый случай, Дженни решила использовать главный козырь:
— У меня подходящая фигура, сэр.
Чабб не мог не признать, что формы Дженни обладают полнотой и округлостью. Барон готов был расхохотаться.
— В этом она права, Чабб, — заметил он, пряча улыбку, и повар обернулся к нему, выражая согласие:
— Формы имеют значение, сэр. У всех больших поваров вкус… к полноте и округлости.
Он снова повернулся к девушке, все еще раздумывая. «Конечно, другим-то куда как легко брать учеников, — рассуждал он. — Но кулинарное искусство — это нечто особенное».
— Скажи мне, — обратился Чабб к Дженни, — как бы ты поступила с пирогом с индюшатиной?
Дженни ослепила его улыбкой.
— Съела бы, — незамедлительно выпалила она.
Чабб стукнул ее уполовником по макушке:
— Я хочу сказать, как бы ты стала его готовить?
Дженни чуть замешкалась, собираясь с мыслями, затем пустилась в пространное описание процесса. Четверо других воспитанников, барон и даже Мартин слушали ее с каким-то благоговением, хоть не поняли и половины из сказанного. Чабб, однако, кивал, видимо удовлетворенный услышанным.
— Девять раз, говоришь? — с любопытством переспросил он, и Дженни обрадовалась, почувствовав твердую почву под ногами.
— Моя матушка всегда говорила восемь раз — для слоистости, и еще разок — ради пущей любви к искусству.
Чабб задумчиво помотал головой.
— Недурственно. Недурственно, — произнес он, затем повернулся к барону. — Я ее забираю, милорд.
— Вот это сюрприз, — мягко съязвил барон и обратился к девушке: — Так тому и быть, завтра утром явишься в кухню, Дженнифер.
— Дженни, сэр, — снова поправила его девушка, озаряя улыбкой всю комнату.
Барон Аралд улыбнулся в ответ.
— У нас остается еще один соискатель. — Он сверился с лежавшим перед ним списком, затем поднял голову и, встретившись со страдальческими глазами Уилла, ободрил его жестом.
Мальчик вышел вперед и слабым голосом проговорил:
— Уилл, сэр. Меня зовут Уилл.
Глава 4
— Уилл? Уилл-Как-Бишь-Тебя? — закипая от раздражения, спросил Мартин, быстро пролистывая бумаги со сведениями о соискателях.
Мартин стал служить барону всего несколько лет назад и не знал историю Уилла. Теперь он убедился, что в бумагах мальчика не было никаких сведений о его семье, не было и прозвания.
— Как твое прозвание, мальчик? — строго вопросил Мартин.
Уилл со стыда готов был провалиться сквозь землю.
— У меня… нет… — уже начал он, но, хвала милосердию, тут вмешался барон.
— Уилл — это особый случай, Мартин, — негромко произнес он, взглядом приказывая секретарю оставить мальчика в покое. Снова обращаясь к Уиллу, Аралд ободряюще улыбнулся: — В какую школу хотел ты определиться, Уилл?
— В ратную, с вашего позволения, милорд, — отвечал Уилл, стараясь придать голосу уверенность.
Барон нахмурился, и Уилл понял, что его надеждам не суждено сбыться.
— Ратная школа, Уилл? Тебе не кажется, что ты… не обладаешь нужными качествами? — мягко поинтересовался барон.
Уилл закусил губу. Он почти убедил себя, что если его желание окажется достаточно сильным, если он действительно будет верить, то его возьмут, несмотря на недостатки.
— Я еще одним махом свое наверстаю, сэр, — в отчаянии сказал он. — Все так считают.
Барон потирал подбородок, зажав его двумя пальцами, и раздумывал о словах мальчика. Потом взглянул на ратных дел мастера:
— Родни, что скажешь?
Рыцарь приблизился к Уиллу, некоторое время рассматривал его, затем медленно покачал головой:
— Боюсь, он недостаточно крупный, милорд.
Уилл ощутил, будто ледяная рука сдавила его сердце.
— Я сильнее, чем кажусь с виду, сэр…
Но ратных дел мастер не внял мольбе — явно тяготясь сложившимся положением, он бросил взгляд на барона и снова отрицательно покачал головой.
— Какой-то еще выбор, Уилл? — Голос барона звучал мягко, даже сочувственно.
Уилл заколебался — он ни разу не задумывался о других возможностях.
— Школа конюших, сэр? — наконец вопросительно проговорил он.
Конюхи ухаживали за могучими боевыми конями, которые принадлежали рыцарям замка. Мальчик подумал, что хоть как-то будет связан с ратной школой. Однако Улф, главный конюший, уже качал головой, барон даже не успел обратиться к нему.
— Ученики мне нужны, милорд, — заявил он, — но этот уж слишком слабый, ему ни за что не справиться с боевым конем. Его затопчут копытами сразу же.
У Уилла перед глазами все поплыло, лицо барона превратилось в бесформенную массу. Мальчик отчаянно боролся с подступающими слезами. Это было очень унизительно — быть отвергнутым мастером ратной школы, конюхом, да еще и разрыдаться на глазах у всех.
— Что ты умеешь, Уилл? — спросил у него барон.
Мальчик лихорадочно соображал. Он не так хорошо знал языки, как Элис, он не умел чисто и безупречно выводить буквы, как Джордж. Не интересовался кулинарией, как Дженни.
И уж точно у него не было мускулатуры и силы Хораса.
— Я хорошо лазаю, сэр, — наконец ответил Уилл и тут же понял, что напрасно — Чабб, кухмейстер, бросил на него гневный взгляд:
— Лазать он умеет будь здоров. Помню, как он влез ко мне в кухню по водосточной трубе и стянул целый поднос сладких пирожков, которые стыли на подоконнике.
Но ведь это случилось два года назад! Уилл был тогда маленький и просто хотел пошалить. Мальчика бросило в жар.
— И как раз этой весной он залез к нам на третий этаж и пустил в окно двух кроликов во время одного из законоведческих диспутов. Это возмутительно! — добавил книжник.
— Ты говоришь, кролики, мастер книжник? — переспросил барон, и Найджел усиленно закивал:
— Пару кроликов, самца и самку, милорд, вы понимаете, что я имею в виду? Это подрывает основы дисциплины!
Леди Павлина изящным движением прикрыла рот рукой, выражая возмущение, а возможно, просто скрывая зевок. Когда она отвела руку, уголки ее губ подрагивали.
— Да-а, — протянул барон, — все мы знаем, как себя ведут эти кролики.
— И, милорд, дело было весной, — весомо добавил Найджел, сделав акцент на слове «весна».
Леди Павлина громко хмыкнула, пытаясь подавить хохот. Барон удивленно глянул в ее сторону.
— Полагаю, мы получили ясное представление о случившемся, мастер книжник, — заметил он.
Нелепо задрав подбородок, Уилл уставился прямо перед собой. В эту минуту Аралд почувствовал сострадание к мальчугану. Он видел слезы, застилавшие живые карие глаза, уже готовые побежать по щекам, сдерживаемые лишь силой воли.
«Уилл, — подумал барон. — Сила[2]…» Не ради же собственного удовольствия он заставлял пройти мальчика через подобное унижение. Так было нужно. Аралд вздохнул.
— Есть среди вас кто-нибудь, кому этот мальчик пригодится? — произнес барон.
Уилл чуть опустил голову, умоляюще глядя на цеховых мастеров, молясь про себя, чтобы кто-нибудь из них сжалился и принял его. Друг за другом, все они отрицательно качали головой.
И тут, ко всеобщему удивлению, тягостную тишину в кабинете нарушил рейнджер:
— Милорд, об этом мальчике имеются сведения, которые вам необходимо узнать.
Уилл никогда раньше не слышал от Холта ни единого слова. У него был низкий и вкрадчивый голос, и говорил он с легким гальским акцентом.
Выступив из-за кресла, Холт подал барону сложенный вдвое листок бумаги. Развернув бумагу, Аралд внимательно прочитал ее и сдвинул брови:
— Ты в этом уверен, Холт?
— Абсолютно, милорд.
Аккуратно сложив документ, барон отложил его. Задумчиво побарабанив пальцами по столешнице, он произнес:
— Мне нужно об этом поразмыслить до завтра.
Кивнув, Холт снова спрятался за креслом, словно желая слиться с фоном. Уилл тревожно смотрел на Холта, гадая, какие сведения тот мог передать барону. Как и все в округе, Уилл был убежден, что от рейнджеров лучше держаться подальше. Они были скрытны и загадочны, их дела держались в тайне. Они прятались в неизвестности, а неизвестность всегда порождает страх.
Уиллу пришлась не по вкусу мысль, что Холту известна правда о нем, да еще такая, которую он решился открыть барону в День выбора. Бумага лежала там, на столе, так близко и все же очень далеко.
Уилл вдруг осознал, что все кончено. Барон обратился к собравшимся:
— Поздравляю тех, кто прошел сегодня отбор. Это был важный день, теперь можете быть свободны. Гуляйте и развлекайтесь. Сегодня будет пир, и весь замок и городок в вашем распоряжении. Завтра с самого утра каждый из вас должен явиться к своему цеховому мастеру. И постарайтесь не опоздать. — Улыбнувшись ребятам, барон обратился к Уиллу с сочувственной ноткой в голосе: — Мое решение насчет тебя ты узнаешь завтра.
Повернувшись к Мартину, Аралд дал ему знак отпустить новых учеников и, простившись со всеми, покинул кабинет через дверь позади стола.
Цеховые мастера последовали его примеру, Мартин выпроводил бывших воспитанников. Ребята весело болтали между собой, испытывая облегчение и радость оттого, что попали туда, куда хотели.
Уилл тащился в хвосте, на секунду замешкавшись у стола барона, где по-прежнему лежал лист бумаги. Мальчик некоторое время смотрел на него, словно надеясь узнать, что там написано. Однако в этот момент ему показалось, будто за ним наблюдают. Подняв глаза, он обнаружил, что оказался почти вплотную к рейнджеру, который все еще стоял у кресла барона в своем незаметном плаще.
Уилла охватил страх, и он поспешил покинуть кабинет.
Глава 5
Было уже за полночь. Огни в замке погасли. Уилл терпеливо дожидался, когда часовых одолеет дремота в последний час перед сменой караула.
Этот день вышел хуже не бывает. Остальные воспитанники праздновали с легким сердцем, лакомились всевозможными блюдами, носились по замку, а Уилл в это время улизнул в тишину леса, снедаемый беспокойством и страхом за свою судьбу. Здесь, в прохладной сени деревьев, он провел время до вечера, вспоминая события Дня выбора, лелея глубоко засевшую боль обманутых надежд и изнывая от любопытства. Что это за документ, который рейнджер показал барону?
Когда наступил вечер и тени удлинились, у Уилла созрело решение. Ему нужно знать правду. Он должен увидеть бумагу, и это можно сделать сегодня ночью.
С сумерками мальчик пробрался в замок, чтобы разжиться хлебом, сыром и яблоками, затем вернулся на свой наблюдательный пункт. Он мрачно жевал, почти не ощущая вкуса еды, пока вечер тянулся бесконечно и обитатели замка готовились отойти ко сну.
Уилл наблюдал за передвижением часовых, стараясь просчитать промежутки времени, когда они делали обход. Помимо обычных стражников, у дверей башни, где был вход в покои барона, стоял сержант, но сонный толстяк вряд ли представлял для Уилла угрозу. Мальчик и не собирался пользоваться дверью и лестницей.
За многие годы жизни в замке Уилл, благодаря неуемному любопытству и любви к тайным местам, научился забираться туда, где ему быть не полагалось, и оставаться никем не замеченным.
Ветер шевелил верхушки деревьев, и в лунном свете их тени сплетались в причудливый узор — узор, который теперь Уилл с большим успехом использовал. Он почти машинально подстраивал свои движения под ритм покачивающихся ветвей, без труда прячась среди их хитросплетений и становясь частью рисунка, теряясь в нем. Отсутствие явного укрытия делало задачу мальчика немного проще. Вряд ли сержант догадается, что кто-то решится просто пересечь двор. Так что, не рассчитывая никого увидеть, он никого и не видел.
Затаив дыхание, Уилл прижался к шероховатой каменной стене башни. Сержант стоял в каких-нибудь пяти метрах, мальчик слышал его сопение, но выступающая часть стены загораживала его от глаз часового. Уилл внимательно присмотрелся к стене перед собой, затем, прогнувшись назад, перевел взгляд вверх. Окно кабинета барона находилось на большой высоте и немного правее. Чтобы достичь цели, Уиллу придется сначала взбираться по стене, затем двигаться прямо над тем местом, где стоит сержант, и снова лезть вверх.
Мальчик нервно облизнул губы. В отличие от гладких стен с внутренней стороны башни, в промежутках огромных тесаных глыб, составлявших наружную сторону, виднелись большие зазоры, так что лезть будет легко. Упоров для рук и ног вполне достаточно. Однако в некоторых местах камни были отполированы дождями и ветрами — там надо двигаться осторожно. У Уилла уже имелся опыт подобной деятельности: три другие башни он излазил вдоль и поперек.
Мальчик понимал, что, если его заметят, ему несдобровать. Этот поступок не спишут на детскую шалость, ведь Уилл собирался пробраться в ту часть замка, где ему запрещалось находиться. Вряд ли барон установил правила просто ради забавы.
Уилл потер дрожащие ладони. В конце концов, что еще они могут ему сделать? Его и так уже унизили в День выбора. Хуже ничего и быть не может.
Но где-то в глубине сознания притаилось сомнение. Уилл до сих пор не был уверен в том, что ему предназначена судьба изгоя; в душе теплилась слабая надежда. Может, барон сжалится. Может, если Уилл попытается уговорить его, расскажет, как важно ему, мальчику без прошлого, научиться сражаться, желание сбудется. А уж тогда он своим рвением и преданностью делу докажет, что достоин быть воином.
Однако если сейчас он попадется, то шанса больше не будет. Уилл не представлял, что станет делать дальше.