По лицу японца пробежало облегчение, и он нагло потребовал.
— Пусть офицер подтвердит ваше обещание!
Подпоручик глянул на меня и нехотя тоже продублировал мои слова.
В этот момент с треском распахнулась дверь и в горницу влетела Майя.
Девушка равнодушно мазнула взглядом по японцу и палаческому антуражу, после чего категорически потребовала:
— Мне надо помещение под операционную и много горячей воды. Быстро!
Собакин как пружина слетел с табурета и, браво щелкнув каблуками, отрапортовал:
— Подпоручик Собакин! К вашим услугам. Я немедля распоряжусь!
Но Майя, даже не удостоив его взглядом, круто развернулась и ушла.
Подпоручик сконфузился и опять сел. Я про себя ухмыльнулся и приказал старику.
— Фомич, поступаешь в распоряжение господина доктора. Вперед…
На допросе нет смысла останавливаться — старший лейтенант все выложил как на духу. Я даже разочаровался — думал, что дети страны восходящего солнца — суровые, несгибаемые фаталисты — а тут такой афронт. Впрочем, по паре случаев судить нельзя. В любом стаде есть паршивая овца.
Отмена пытки тоже разочаровала, ненависть и злость рвались наружу, но взамен я приготовил этой сволочи уж вовсе незавидную участь.
Следом за японцем притащили отечественного «иуду» — для подтверждений показаний лейтенанта. Но этот, ссыльный поляк, Генрих Качинський, оказался не в пример упорней и мужественней: стойко терпел оплеухи и брызгая слюной рассказывал, как он ненавидит русских и Россию. Впрочем, отрезанного уха хватило, и он тоже принялся заливаться, как соловей.
А вот следующий, щуплый и невзрачный японский солдатик в звании готё, то есть ефрейтора — наотрез отказался говорить, не помогли даже раскаленные клещи. Вообще. Вот и думай…
На нем я перестал заниматься допросами. Все что хотел — уже узнал, к тому же, даже несмотря на загадочное средневековое нутро, мучительство ради мучительства меня не совершенно не привлекает.
Судя по полученной информации, в ближайших окрестностях японцы находились только в Тымово, следовательно, у нас получалось двое-трое суток на отдых.
Общего обсуждения по итогам не было — подпоручик, наконец, окосел и едва ли не падал с табурета. Я приказал его уложить, а сам отправился баниться. Но почти сразу передумал и пошел я проверять посты и вообще, прогуляться по деревне, порядку ради. Тайто и Лука следовали за мной хвостиком, вот только великан зачем-то опять взвалил на себя пулемет.
— Нахрена ты его таскаешь?
— Дык, — Лука извиняюще улыбнулся. — Их бродие сказал, глаз не спускать, вот я и не спускаю, а вдруг кто потянет. Народец нынче ушлый. А оружье знатное, чижолое… — он любовно погладил пулемет по радиатору на стволе. — Вот тока… неведомо как пулять. Я и так пробовал и сяк, не пуляет зараза.
— Найдем надежное место для хранения, — пообещал я и присел возле пулемета.
В академии нас знакомили с образцами новейшего оружия, в том числе французского, так что идентифицировать «оружье» удалось сразу. Пулемет системы Гочкиса образца 1897 года, на легком треножном станке. В отличие от Максима, питание из однорядных кассет, емкостью в двадцать четыре патрона. Патрон…
— Стоп… — я вытащил из брезентового мешка плашку с масляно отблескивающими желтыми патронами. — Да это… ну нихрена себе…
— Штось не так, Христианович? — забеспокоился Лука. — Поломатый? Вот же напасть…
— Нет, все в порядке… — я улыбнулся.
Нам неимоверно повезло, вместо восьмимиллиметрового лебелевского патрона, «оружье» питалось стандартными патронами Арисаки. Честно говоря, я даже не подозревал о такой модификации, но изделие стояло перед глазами. Ну что же, тем лучше — японских патронов у нас сравнительно много. И будет еще больше. А где французский Лебель искать?
— Отец, научишь стрелять из этот большой ружье? — тихо попросил Тайто.
— После меня! — сурово оборвал его Лука.
— Хорошо, хорошо, большой человек! — быстро согласился айн.
— Научу обязательно, — уверенно пообещал я ближникам.
В самом деле, почему нет? Вряд ли кто из отряда умеет пользоваться французской трещоткой, у меня тоже такого опыта нет, срочную я служил только формально, в спортроте, но в учебке, куда меня запроторили по ошибке, обучался на стрелка-пулеметчика. Так что теорию стрельбы из пулемета знаю крепко — гоняли не на шутку. А она одинакова, как для ПКМ, так и для остального однотипного оружия, в том числе допотопного Гочкиса.
И тут же чуть не сел на задницу, от очередных откровений подсознания.
Что, мать твою? Какая, нахрен учебка, если я учился в Павловском императорском училище? Какая спортрота? Что такое ПКМ и почему новейший Гочкис допотопный? Бля… Ну ладно, с тем что из меня прет средневековое нутро, вместе с типичными воспоминаниями, я уже примирился, ну а это откуда?
Попытка покопаться в себе опять закончилась дичайшей головной болью, я плюнул и поперся проверять посты.
Закончив с часовыми вернулся в деревню. Майя с Мадиной уже вовсю тиранили раненых в просторной избе, отведенной под хирургическое отделение. К ним, помимо ополченцев, выстроилась целая очередь из деревенских баб с детишками. Кстати, как я узнал, местные сестер знали и даже наведывались к ним на заимку лечиться от случая к случаю.
— Фомич… — я показал на избу. — Под твою ответственность. Обеспечь всем необходимым. Жилье, еда, баня. И приструни своих, установи часы приема, что ли, а то Майя Александровна весь день на ногах. Понял? Вот и молодец.
Сам соваться к сестрам не стал и пошел проведать айнов, ставших лагерем отдельно от остальных.
Староста выглядел смурным и сразу же нажаловался на своих мужиков, которые, с того времени, как подрядились воевать, почти перестали принимать во внимание его авторитет. Проще говоря, даже в хрен его не ставили.
— Плоха! Очэнно плоха! — ворчливо бухтел Кадо. — Боги гневаться, айна так никогда не жить. Надо уважати старший и обычай! Япона резай — он потома айна резай! Плоха…
Я как мог успокоил вождя и, в качестве компенсации, подарил саблю старшего лейтенанта, вместе с портупеей и его же плохонькие часы-луковицу. Что сразу примирило мужика с действительностью. А так да… он совершенно прав. Я прямым ходом толкаю айнов под японский нож. Выгнать косоглазых с Сахалина мне никак не удастся, даже при самых благоприятных раскладах, а айнам японцы будут мстить — попросту вырежут целый народ, да и все. С них станется. Вот если поднять всех аборигенов Сахалина разом, тогда может что-то получится. Да как же я их подниму? Н-да… задачка, однако…
После старосты в меня вцепился Куси, муж роженицы и потащил в шатер из шкур, который соорудили для матери с ребенком.
— Она хочет называть ребенка твой имя, отец, — растолмачил Тайто. — Отказать нельзя, такова обычая…
Муж и мамаша активно закивали головой, показывая на бутуза у сиськи. Выглядела девушка вполне миловидно, она уже слегка отошла от родов, но жуткая татуировка вокруг губ, в виде мужских усов и бороды, делала ее похожей на Гуинплена.
— Обычай так обычай… — я дал добро. — Пусть будет Александром. Гм, девочка? Ну тогда Александра. А ну повтори. Н-да… Тогда Алекса, так короче.
Айны довольно разулыбались, а Тайто шепнул:
— Теперь подарка. Обычая такая…
Я понял, что обряд, собственно, из-за подарков и затевался, но чиниться не стал и высыпал мамаше все трофейные японские монеты и ассигнации, чем привел родителей в бурный восторг. Уж не знаю, почему они так радовались куче помятых бумажек и горсти монет.
А после того, как вернулся в деревню — попал в руки к жителям, в основном женщинам, хотя и мужиков хватало.
Меня наперебой обнимали, лезли целовать, благодарили на разный лад, приглашали в избы отведать чего боженька послал, но основной посыл был не в этом.
Первое что интересовало людей — когда будут казнить японцев и способ этой казни.
— Спалить иродов, как они бабку Неонилу спалили! В сарай загнать и спалить.
— Ну не томи, вашбродье, повели немедля порешить нехристей.
— Ужо мы натерпелись от них досыта!
— По самые краешки! Мало застрелить, мало, пусть вдоволь помучаются, как мы!!!
— На кол косоглазых!
— Потопить как кутят!
— Али отдай, отдай нам, мы сами управимся!
— Да я их сам голыми руками порву, за Настену мою!!! Тока отдай!
Второй вопрос был гораздо менее кровожадный. Людей интересовало, что им делать дальше.
— Дык, вы уйдете, а оне вернуться…
— Косоглазые хучь в Александровск обесчали отправить, а тама в Россею, а таперича как?..
— И куды нам таперича?
— Ой, горе-горюшко, пропадем ведь…
В конце концов, мне надоел гвалт, и я рявкнул страшным голосом:
— Ма-а-алчать!!!
Люди немедленно заткнулись.
— Вот так хорошо… — я сразу подобрел. — Я просто не могу ответить на все вопросы сразу. Теперь по порядку. Казнить — завтра. Как, я еще не решил. Может вам отдам, сами все сделаете, как захотите. Кроме самого главного — он мой. Но он тоже сдохнет — обещаю. Теперь второе, что вам делать? Тоже пока не знаю, но что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю уже к завтрему. Не переживайте, еще пару-тройку дней здесь будет безопасно. Но на всякий случай начинайте собираться помаленьку. И последнее — спасибо за приглашения. Выберу время и к каждому зайду. Но позже, сейчас занят. На этом все? Разойтись…
Люди помаленьку стали рассасываться, при этом оживленно переговариваясь.
Ну… успокоил как мог. Хотя, что вам делать дальше, я даже не представляю. Но оставаться в деревне вам точно нельзя.
Разобравшись с жителями, заметил на крыльце импровизированной операционной сестер и подошел к ним.
— У вас прямо талант общаться с людьми, — с доброй улыбкой сыронизировала Майя
Мадина просто молча бросилась мне на шею.
Вдосталь покружив девочку, я тоже присел на лавочку.
— Как вы, Майя Александровна?
— Устала… — пожаловалась девушка и зло процедила. — Вы знаете… в деревне почти всех женщин изнасиловали. Даже пожилых. Зверски…
— Знаю. Но японцы ответят за это.
— Вы помните о моей просьбе? — Майя внимательно на меня посмотрела.
— Не женское это дело, если рядом есть мужчина. Я уже исполнил за вас кровную месть.
Думал, она будет настаивать, но Майя неожиданно теплым голосом поблагодарила меня.
— Спасибо, Александр Христианович… — а потом прыснула и добавила. — Кто этот прыткий молодой человек? Впрочем, неважно. Передайте, если он будет лезть ко мне со своими ухаживаниями, я его пристрелю.
И склонила свою голову мне на плечо. А Мадина на другое.
Так и сидели. И мне было неожиданно очень приятно. Хотя… хотя к Майе, я ничего кроме отеческих чувств, по-прежнему не испытываю.
Потом пришли бабы и забрали сестер в баню. А меня утащил Фомич — тоже париться. А возле дверцы придержал и отвел в сторону.
— Тут такое дело, Християныч… — старик заговорщицки улыбнулся. — Дело молодое, тудыть-сюдыть, так-растак…
— Не тяни, Фомич. Чего надо? Париться хочу, мочи уже нет.
— Можыть бабенку ладную под бочок, ты как, Християныч? — горячо зашептал Фомич и покосился на статную наряженную молодуху, прогуливающуюся на расстоянии. — Не подумай, японы не тронули ее, Глашка умная, мордяку сажей измазала, ушат тухлой рыбьей крови на себя вывернула — те и побрезговали. А так она вдовушка, муж евоный, Матвей, еще в прошлом году в лесу сгинул. Мается баба, дурная совсем сделалась. Верная будет тебе, обиходит, постирает, все как положено. Ты как?
Я задумался. Бабу хотелось. Даже очень. Ты смотри какая, пышная и ладная, все при ней. И мордаха приятная. Но вот это «верная, «обиходит» и «постирает» сильно настораживает. Женой я обзаводиться не собираюсь. Опять же, что-то подсказывает, что с бабами надо повременить…
— Нет, Фомич. Я бы с удовольствием— но не могу.
— Дык я што, я ничего… — старик с пониманием закивал. — Видать твоя дохтурша… того… ревнивица… Ну тадыть я Глашку охфицерику молодому пристрою…
Собакин не заставил себя ждать, приперся с дурной мордой, видать башка раскалывалась с перепоя. Как у него прошли переговоры с дедом, я не знаю, ибо полез в баню.
Ум-м-м, хорошая банька, да с веничками, да кваску на каменку поддать — это что-то с чем-то!
Лука меня отходил вениками на славу, как оживил. Кстати, Тайто тоже парился умело и с удовольствием, оказывается айны знали толк в банном деле. Подпоручик сперва опохмелился и тоже оторвался не на шутку.
В общем, в избу к деду Фомичу мы вернулись уже далеко ночью. А перед тем, как пображничать на сон грядущий, я расстелил на столе трофейную карту.
— Моя-то похуже была… — зло заметил подпоручик. — Ну и черт с ней. Ладно, Александр Христианыч, какова наша диспозиция.
— Я со своими иду сюда… — я показал тупым концом карандаша место. — Увы, для меня это первоочередная задача. Вам советую тоже самое — для того, чтобы вырваться из треугольника Тымово-Дербинское-Рыковское. Здесь кишмя-кишат японцы, а на севере их гораздо меньше. В тех краях вы можете создать свою постоянную базу и уже оттуда устраивать набеги. Я же после выполнения своей задачи, присоединюсь к вам
— Как вариант… — подпоручик задумчиво кивнул. — Но на носу зима, а у нас ни продовольствия, ни зимней одежды. Смотрите, — он показал пальцем на Тымово. — Вот здесь, есть резервный склад продовольствия, медикаментов и прочего снаряжения, в том числе валенков и полушубков, его устроили на случай партизанских действий. К тому же, среди моих есть приказчик Лыков, он говорит, что знает где у купца Карлюкова был тайный склад, откуда от приторговывал контрабандой, это в самом Тымово. Там вообще много всего. Не исключаю, что японцы все это уже обнаружили, но проверить стоит…
Я взял со стола лист с показаниями старшего лейтенанта.
— Тымово — рота без одного взвода. Это примерно сто — сто десять человек. А скорее всего меньше, лейтенант говорил, что они разослали людей по деревням. Н-да… а почему бы и нет? Сначала обрубим связь с Дербинским и Рыковским, а потом… Но есть еще один вопрос — людей здесь бросать нельзя — японцы вернутся и вырежут.
— И что с ним делать? — Собакин досадливо поморщился.
— А что если взять с собой на север? Лодок много, пока мы будем работать в Тымово — они проскочат по реке. Опять же, в таком случае, мы сможем рассчитывать на местных ополченцев. А так они своих ни за что не бросят. А это минус шестнадцать стволов…
Обсуждение долго не продлилось. По итогу решили — операции быть.
А Собакин на предложение старого сводника все-таки согласился.
Ну что же, как говорит Фомич, дело молодое, «так-растак, тудыть-раскубыть».
Глава 10
Перед тем как я заснул, ко мне снова наведалась делегация местных жителей. Опять слезно просили отдать им японцев, падали на колени и всячески умоляли. Я плюнул и согласился, даже не спросив, что они с ними будет делать. Да плевать, пусть хоть спалят. Опять же, я обещал косоглазым их не убивать, а деревенские уж никак не штаб-ротмистр Любич. Н-да… что-то последнее время во мне стало частенько проявляться какое-то средневековое иезуитство. Хотя… хотя, к вывихам своего подсознания я уже стал привыкать.
А уже утром, меня попросили пройти на околицу деревни.
Законно подозревая, что приглашают на казнь, я прихватил с собой еще старшего лейтенанта Кабо. В назидательных целях и для пущего ужаса. Пусть обгадится самурай хренов.
На самом краю поля стоял добротный сарай, срубленный из бревен и крытый деревянной дранкой. Японских солдат загнали туда, после чего мужики стали подпирать брусьями дверь и ставни.
Остальные жители деревни стояли полукругом неподалеку от сарая. Все одетые в черное, мрачные и спокойные, люди молчали.
— Что они собираются делать с моими солдатами? — забеспокоился лейтенант. — И почему они в черном?
— Сегодня будут еще похороны, тех жителей, которых убили вы лично и по вашему приказу, — вежливо объяснил я японцу. — Черный цвет у нас знак траура. Зачем запирают солдат, я пока не знаю, но подозреваю, что будет тризна, это значит поминки мертвых. В древних русских традициях ее справляют кровью врагов. В том числе, еще до похорон, чтобы родичи ушли отмщенными.