В свои, «волчьи», двадцать пять, в отличие от человеческих, я еще формируюсь и пока скорее худышка, но наверняка унаследовала мамину фигуру «песочные часы» и ее неповторимую пластику. При первой встрече незнакомые со мной мужчины невольно обращают на меня внимание, оборачиваются с горящими вожделением глазами, сыплют комплиментами. После второй — отводят напряженный взгляд и стараются меньше говорить.
Прислуга сноровисто накрыла стол у окна на три персоны и покинула кабинет. Дона боятся все, кроме внука. Даже сын заметно опасается, чувствуя себя рядом с отцом ущербным и неполноценным, слушается словно хозяйский пес и старательно выполняет команды. Жаль Себастьяна, он совсем не соответствует этому дому, своему отцу и положению. Да и сам по себе добродушный и слабохарактерный. Им помыкает даже его тихоня-женушка.
Дон встал и неторопливо направился к столу, словно забыл обо мне, прикованной цепью к стене. Остановился посреди комнаты, оглянулся, криво ухмыльнулся и, вытащив заветный ключик от замка, подкинул на ладони. К его раздражению, не поймал — артрит мучит последнюю пару лет.
Приказать сыну поднять ключ с пола дон не успел, во дворе раздался шум множества моторов, мощный порыв ветра ударил в окна, поднял занавеси высоко над полом и швырнул ткань на стол, прямо в тарелки. По хмурому лицу дона я поняла, что встреча не запланирована, а значит незваных гостей ждет неласковый прием. Он успел вернуться в свое кресло, словно трон занял, когда в кабинет ворвался Мартинес:
— Там чужаки, я никого из них не узнал. Вооружены и…
Взволнованный и впервые на моей памяти с нотками страха голос помощника оборвала резко распахнувшаяся дверь. Она громко ударила о стену, а мы все дружно вздрогнули от непривычного в этих стенах грохота. Мартинес загнанным зверем отступал спиной назад, не отводя взгляда от явившихся незнакомцев. Себастьян вцепился в угол книжного шкафа, словно думал спрятаться за ним. Дон Саллес напряженно следил за гостями, выпрямив спину и положив ладони на подлокотники. Мне известно, под столешницей у него закреплен пистолет для непредвиденных случаев.
Почему-то именно я, замершая, словно памятник одиночеству в паре шагов от хозяина, привлекла внимание незнакомцев. Пятеро мужчин, одетых по последнему слову деловой моды, выглядели не бизнесменами — а хищниками! Крупные, я бы сказала, матерые, с печатью пресыщенности на лицах. Мое внимание особенно зацепил идущий впереди русоволосый сероглазый красавец. Я даже по телевизору не видела настолько ярких представителей мужского пола. Подтянутый, высокий, с продолговатым лицом и глубоко посажеными, чуть раскосыми глазами, в которых отразилось хмурое небо. Даже трехдневная щетина придала ему не неряшливости, а сексуальности и аристократизма.
В груди разлилась боль — я невольно задержала дыхание. Глубоко вдохнув, чуть не захлебнулась воздухом, потому что каждый рецептор сообщил о долгожданной встрече. Я ощущала и не могла надышаться ароматом волков. Нет, оборотней!
Все во мне натянутой струной дрожало от напряжения, нетерпения и еще сотни непонятных эмоций. Широко распахнув глаза, я всей сутью потянулась к этому незнакомцу, жадно вдыхая его запах, с каждым вдохом осознавая, что явился не просто сильный, а суперсильный вер. Альфа среди альф. Даже у вожака моей погибшей стаи Амадео, трехсотлетнего вера, не было настолько сокрушающего волю и призывающего к покорности аромата.
Неужели это Он? Мой Волк? Тот, который тысячи раз спасал меня в моих сказках, о встрече с которым мечтала годами. Надеялась и верила, что когда-нибудь он придет и спасет меня. Накажет убийц моих родных. И подарит светлое будущее, доброе и…
— Кассандра?! — хриплый, невероятно чувственный и слегка растерянный голос неожиданно прошелся по моим нервам наждачкой.
— Сеньоры, потрудитесь объясниться за вторжение, — спокойно, но недружелюбно потребовал дон Саллес, все еще мня себя хозяином положения.
— Твой новый хозяин, мессир Фабиус де Лавернье, — представил зацепившего меня незнакомца один из его спутников, почти незаметно и слишком стремительно оказавшийся рядом с Себастьяном. Потом со злой усмешкой уточнил, посмотрев на дона Луку: — Слышал о таком, человек?
Мы с доном опешили, ведь оба слышали тревожные новости, что теневой рынок Бразилии подминает под себя группировка, про которую бродят жуткие слухи. Сборище убийц, садистов и насильников, во главе с настоящим маньяком. Неизвестно откуда взявшимся год назад Фабиусом де Лавернье, которого подручные называют мессиром.
— Чего вы хотите? — хрипло уточнил дон Лука.
Но мессира де Лавернье не заинтересовал Кровавый Дон, все его внимание сосредоточилось на мне. Мы встретились взглядами — медово-золотым и серым — и словно пытались пробраться друг другу в голову. Я, наверное, смотрела почти с детским восторгом: вот же он, мой спаситель Волк, передо мной! Но в душу начал закрадываться иррациональный страх, потому что хмурое небо в глазах напротив темнело, чудилось в нем что-то безумное, нездоровое, злое. Нет, больное!
Он двинулся ко мне, совсем не заботясь о замершем у стола Мартинесе, способном ударить в спину.
— Кассандра, родная моя… Я думал тебя сожгли! — прохрипел милорд, застыв рядом и коснувшись моей щеки.
— Мессир? — напряженно напомнил о себе спутник Фабиуса, не понимая, что происходит.
Но сам мессир смотрел лишь на меня, словно не верил своим глазам и, пытаясь убедиться, касался кончиками пальцев моей щеки, ласкал скулу, трогал локон у виска. Не оборачиваясь, он глухо приказал:
— Людей убрать! — Затем нахмурился и глухо то ли упрекнул, то ли пожаловался: — Кассандра… живая… еще красивее, чем прежде, такая теплая, нежная, юная… Больше тысячи лет я прожил один, без тебя. Без любви и тепла. А ведь когда-то ты обещала, что мы будем вечность вместе, что ты только моя, что, захватив Совет, мы станем непобедимыми, самыми сильными. А потом бросила меня, оставила одного на тысячу лет одиночества.
Моя радость уступила место страху и непониманию: этот мужчина передо мной, вер, не просто матерый, он — бессмертный и явно принял меня за другую. Папа говорил, оборотень, проживший больше тысячи лет практически неуязвим. Даже перед огнем. Только если голову оторвать, но кто же позволит лишить себя головы?!
— Меня зовут Мариза, — впервые за тринадцать лет я решилась произнести свое настоящее имя. — Я не…
И обернулась на слишком характерный звук. Дальше я во все глаза смотрела на истекающих кровью, мертвых Мартинеса, Себастьяна, свалившегося кулем у окна, и моего мучителя дона Луку, рухнувшего под стол, сложившись пополам. Таращилась на его труп и почему-то не испытывала удовлетворения, а ведь убийца моей семьи мертв. Еще и Себастьяна стало жалко до слез, он же безобидный как дворняга. Саллеса не жаль, нет, но, оказалось, что я совсем не готова к его смерти. Вот так, сразу, походя, прямо у меня под ногами… И облегчения нет, совсем нет чувства радости и свободы от мучителя. Нет мысли, что родные отомщены. Как же так? Ведь я столько лет мечтала увидеть смерть и мучения Кровавого Дона, но исполнившаяся мечта не избавила от боли и страха.
— Моя Кассандра, моя волчица, моя идеальная пара… — шептал словно загипнотизированный Фабиус, игнорируя мои слова и происходящее вокруг.
Он вынудил меня повернуть голову к нему, приласкал мою щеку, коснулся губ, его глаза горели совершенно нездоровым желанием и похотью, но в этот момент его пальцы спустились к моей шее, к ошейнику и цепи, которой я была прикована к стене.
Сначала вер не поверил себе, намотал цепь на кулак, дернул, я вскрикнула от боли в горле, приподнимаясь на цыпочки, ошейник жестко душил меня. А потом вер сорвался — дернул цепь вверх и прорычал мне в лицо:
— Ты не Кассандра, моя пара никогда не позволит посадить себя на цепь. Поставить на колени! Она сильная! Умная! Ты украла ее тело! Ты не пахнешь как она!
— Отпустите, меня, пожалуйста… — задыхаясь, прохныкала-прохрипела я.
Оборотень явно был не в себе, сыпал обвинения:
— Снова на цепи? Как тогда с Морруа? Как ты могла позволить себя поймать? Бросила меня одного, променяла на него и костер…
— Мессир, — вновь подал голос, напряженно смотревший на нас вместе с тремя другими вер; похоже, я не ошиблась, Фабиус — их вожак, глава.
— Поджигайте здесь! Все! — вдруг успокоился мой очередной мучитель, неожиданно выпуская из захвата цепь, оттолкнув меня так, что я упала на колени.
— А самка? — осторожно уточнил другой спутник.
Мессир резко и угрожающе обернулся к нему, показав, что судьбу «самки» решает здесь только он. И судя по буквально затапливающему меня с головой страху и отторжению, Фабиус — не мой Волк. И оборотни — не равно спасение, как я думала тринадцать лет плена.
— Я все сказал! — прозвучал короткий приказ Фабиуса, затем он смерил меня, сжавшуюся на полу, нечитаемым взглядом, задержался на цепи и молча покинул комнату.
Остальные тоже посмотрели меня, с явной досадой поморщились и последовали за вожаком. Один вер задержался у двери, проследив за людьми-наемниками, заливавшими пол бензином. Вскоре пламя вспыхнуло так высоко и мощно, что я, отпрянув к стене, завизжала от ужаса. Я вновь попала в огненный ад, как тогда, на берегу Жапуры. Когда пожар охватил все вокруг. Только теперь у моих ног не вожак стаи догорает, а ждет пламени труп его убийцы — дона Саллеса.
Пожар разгорелся с неимоверной скоростью, по дыму и треску я догадалась, что горит не только кабинет, а весь дом. Со двора доносились крики, рев моторов, а сильный ветер только усугублял положение. Я металась, пыталась освободиться, но ключ дон выронил у окна, так далеко мне не достать. С радостным визгом я заметила нож для писем, позолоченный, в красивой подставке. Носком туфли смогла дотянуться до нее и подтолкнуть ближе к себе.
Но уже через пару минут я орала от ужаса и безысходности: нож годился лишь для того, чтобы острым концом убиться. Лезвие не годилось перерезать широкий ошейник из толстой крепкой кожи. Я в отчаянии долбила им стену, пытаясь подточить скобу, удерживающую цепь. А огонь подбирался все ближе. Там, где поливали бензином, уже начал проваливаться пол, последние дни стояла удушливая жара, а вентиляторы под потолком только гоняли воздух, «разогревая» пожар.
Я била скобу ножом, царапала когтями до крови, пыталась разорвать ошейник и рыдала от отчаянья. В какой-то момент вспомнила про пистолет. Поскуливая и подвывая, с трудом дотянулась до него кончиками когтей и вытащила. Затем, отклонив голову, приставила дуло к замку ошейника, иначе он меня задушит при обороте. От грохота выстрела я оглохла, меня чем-то чиркнуло по скуле и уху, остро запахло кровью, но оковы спали. Дом уже во всю пылал, единственный оставшийся выход — окно. Я скинула туфли, одежду и, обернувшись, в пару прыжков перемахнула дыры в полу и огонь, жадно лизнувший мои лапы.
Я приземлилась на четыре лапы, кувыркнулась несколько раз по газону и вместе с подпаленной шкурой ощутила свободу и — ударивший в морду вместе с ветром голос, от которого у моей волчицы дыбом встала шерсть на загривке:
— Ну здравствуй, Кассандра, моя сильная, славная волчица. Ты все-таки вернулась ко мне из огня!
Глава 3
Моя волчица дрожала от страха, паники и отвращения, как и моя измученная душа в ней. Я пыталась отпрыгнуть, ускользнуть, сбросить тушу огромного зверя, но силы были не равны. Что может молоденькая самка против матерого самца? Что может юный оборотень против бессмертного вера, давным-давно спятившего и от того еще более опасного и безжалостного?!
Огромный серый волк неизменно оставлял на моей шкуре множество укусов, рваных ран и даже брачных меток. Вот и сегодня силы утекали вместе с волей к сопротивлению и желанием жить, а страшная кровавая игра никак не заканчивалась. Волк, перемазанный в моей крови, гонял меня по просторным, шикарно обставленным покоям как кот мышь.
Наконец зверь навалился на меня всей массой, дыхание сперло, в шею впились здоровенные клыки. Поджав хвост и зажмурившись, я терпела, пока волк терся об меня, раня когтями и зубами, — бесполезно, но неистово, словно от этого что-то изменится и проснется у него внутри. Я умоляла Луну, чтобы его челюсти сомкнулись на моей шее и — дернули назад, вырывая горло, забирая жизнь, но мессир Фабиус де Лавернье никогда и никому не делал одолжений или даже таких специфических подарков. Как быстрая смерть, о которой я мечтала.
Теперь дрожали оба: я — от ужаса, отвращения и слабости, он — от напряжения и ярости, ведь за десять лет владения ему не удалось овладеть мной. Мучительно долгих десять лет, когда каждый день, стоило ему вернуться в свое логово-поместье, становился похож как две капли воды на предыдущий.
Сегодня, как и прежде, зверь, так и не сумевший вызвать у себя сексуальное возбуждение, наконец-то выпустил меня из своих когтей и, мгновенно сменив ипостась, развалился рядом. Здоровенный голый мужчина, весь в моей крови и буквально захлебывающийся очередным натиском безумия и разочарования, недовольно прорычал:
— Кесс, сегодня ты совсем не стараешься мне понравиться. От тебя плохо пахнет, Кесси, твой запах отбивает все желание. — Моих ответов ему не требовалось, это я довольно быстро уяснила, ведь и голоса у нас с «Кесси» отличаются.
Стоило Фабиусу протянуть заляпанную в крови руку и потрепать по носу и ушам мою трясущуюся волчицу — она будто окаменела от ужаса, покорно ожидая следующей части одного и того же «представления», участниками которого мы с ней являемся последние десять лет.
— Ты украла ее лицо, ее тело и волосы, — сначала со злобным предвкушением, а потом с нарастающей яростью обвинял Фабиус, впиваясь сильными крепкими пальцами в мою шкуру, затем начал выкручивать уши, вынуждая скулить от боли. — Где ее запах? Верни мне его!
С первых дней я боялась, что Фабиус де Лавернье убьет меня, ведь я слишком похожа на его давно погибшую пару, но при этом не пахну, как она, боюсь его, говорю не так. Он возбуждался, мучая меня, но при этом не мог взять как мужчина берет женщину. Не способен! Каждая неудача буквально взрывала его разум, лишала рассудочности и спокойствия. Усугубляла безумие!
Сначала вспышки его ярости пугали меня до мушек перед глазами. Но ко всему привыкаешь, так и этот однообразный кошмар, когда он меня сначала «соблазнял», а потом, угрожая и мучая, требовал вернуть ему Кэсс, стал отчасти привычен. Хотя со временем становилось все сложнее возвращаться в эту реальность из придуманной. Иногда меня от «розовых единорогов» отрывали палкой, боль быстро возвращала ясность мысли.