Наконец приступ ярости прошел и Фабиус разжал захват. Под больным, невероятно тяжелым взглядом альфы всех веров я отползла подальше и, забившись в угол, сжалась в комок. На гладком мраморном полу песочного цвета осталась багровая дорожка моей крови.
Десять лет назад сгоревшее поместье дона Саллеса вскоре восстановили, превратив его в нечто похожее на греческую виллу с огромными арочными окнами и проходами, просторными комнатами с низкими диванами и множеством бассейнов. Мессир предпочитает открытые пространства, не любит лестницы и двери, не испытывает неудобств и зимой, ведь оборотни легко переносят холод. К тому же у нас слишком благодатный и теплый край, снег лишь высоко в горах.
Прижавшись к стене, я затравленно следила за мужчиной, грациозным зверем направившемся к бассейну, который в этих покоях вместо ванны. Смыв кровь, он надел легкие домашние штаны и, развалившись на диване, пристально уставился на меня. Роскошное мускулистое тело, красивое лицо, абсолютная уверенность в себе и окружающая его аура силы служит самой мощной приманкой для женщин. Человеческих! Вот они и летят к альфа-самцу как мотыльки на свет и так же быстро сгорают.
Женщины веры, в отличие от людей, ощущают угнетающую, тяжелую ауру альфы. Больше того, волчицы сразу чувствуют безумие самца и стараются не попадаться ему на пути. В клане Лавернье, если я точно посчитала, не более четырех самок и все со своими парами.
Я помню, как было в родном клане: уважение, забота, трепетное внимание будущим матерям и хранительницам очага. А здесь мужчины тщательно прячут от других своих женщин, никуда не выпускают без сопровождения. Вечные драки за волчиц; и если слабый волк проигрывал, то его самке приходилось нелегко.
Двое веров, сразу отметив жестокое обращение главы со мной, попытались меня присвоить, точнее — изнасиловать. Но обломились на стадии поползновения. Я даже напугаться не успела — а самонадеянных выскочек жестоко и демонстративно убили. В назидание другим. Фабиус де Лавернье всем дал понять, что ни с кем свою игрушку делить не будет. С того момента я неприкасаемая, меня может мучить только один. Очередной хозяин.
Неожиданно в хозяйские покои вошла девушка, юная, красивая нарядная, восторженно поедающая глазами де Лавернье. А я обмерла, определив по запаху, что это прелестное наивное создание — не оборотень. Меня охватил страх уже не за себя, пропащую, а за девчонку. На землях клана Лавернье проживают люди, и они знают о нашей второй сущности. И о бессмертии, и о запредельном возрасте нового дона тоже. Многие годы жесткого, авторитарного правления Саллеса, когда каждый подчинялся и докладывал о чужаках хозяину земель, вековые суеверия о власти темных сил, инстинктивный страх, удаленность от центра страны — все это поспособствовало существованию целого региона, подчиненного оборотням, куда не смеют сунуться законники. Тайны оборотней не выходят за его границы.
Девушка как на крыльях подлетела к дивану и юркнула под руку к Бессмертному Мессиру. Всем свои видом показывая, что она безмерно счастлива находиться подле него, красивого, властного, сильного. А меня, жалкую, сжавшуюся в углу, смерила взглядом победительницы, в котором я неожиданно заметила и ревность, и заворковала с Фабиусом.
— Смотри Кесси! — глухо окликнул он, поглаживая щеку и шею девушки. — Смотри, что ты наделала, бросив меня одного. Больше тысячи лет в одиночестве! Это ты виновата, любимая. Только ты…
Вдруг Фабиус чиркнул когтем по скуле девушки, она вскрикнула от боли, и уже с обидой и недоумением, пока, посмотрела на своего кумира. Но он не обратил на нее внимания — ждал моей реакции. Зашкаливающие эмоции и предчувствие беды вытолкнуло вперед мою человеческую ипостась. Обернувшись, я дрожала от ужаса и, обняв себя руками, отчаянно, хрипло молила:
— Прости меня, пожалуйста, прости. Не надо ее трогать, отпусти, она же ребенок, не понимает ничего.
Девчонка, услышав меня, надменно фыркнула и еще крепче прижалась к слишком притягательному для нее оборотню. Я захлебывалась слезами, глядя в потемневшие, безумные глаза Фабиуса, и как заведенная умоляла, чувствуя, что и сама теряю связь с реальностью. Так и шептала:
— Прости… Прости…
— Верни мне Кесси! — заорал он, вскочив сам и дернув на себя девчонку, которая, наконец, ощутила опасность, удушливыми волнами накрывающую пространство. — Верни мне мою пару! Ее запах! Голос! Чувство жизни! Секс! Верни-и-и…
Резкое движение — и девушка сломанной окровавленной куклой упала на пол замертво. А я, широко распахнув глаза, смотрела на лужу крови под ней. Она мертва?
Фабиус, стремительно приблизившись ко мне, тисками вцепился за плечи и тряс словно погремушку, орал мне в лицо:
— Это ты, ты во всем виновата! Верни мне Кесси, слышишь, верни!
Моя голова беспомощно моталась из стороны в сторону, а я, зажмурившись, сама почти на грани рассудка, как заведенная, шептала одно и тоже:
— Я не могу, я ничего не могу. Не умею, не знаю… не могу…
Фабиус тряс меня и шипел:
— Это ты виновата! Украла ее лицо, ее запах, ее тело. Украла мою жизнь, мою любовь. Но ты все вернешь, слышишь, Кесси, ты все мне вернешь.
В себя я пришла привязанной, словно собака, к вбитому посреди двора колышку, обнаженной, под палящим солнцем. Вокруг замер десяток оборотней, кто-то смотрел с грустью, кто-то — с досадой, но большинство — с абсолютным равнодушием. Они тоже привыкли, что мессир, только так к нему обращаются в клане, со своей игрушкой не церемонится, но при этом никому не позволит в ее сторону косо посмотреть, не говоря уж пальцем коснуться.
Фабиус присел рядом со мной на корточки и с безумной улыбкой вновь предложил:
— Верни мне Кесси.
— Я не могу, — просипела отчаянно, сжимаясь в затравленный, измученный комок.
Удар, хлесткий и сильный, от которого я завалилась на бок, сопровождаемый яростным ревом:
— Не смей открывать рот, пока не вернешь ее голос. Поняла?
Сил хватило только кивнуть, а он продолжал измываться:
— Тебе не помешает как следует загореть! Это у Кесси кожа нежная и белая как фарфор, тебе такую иметь не положено. Не заслужила!
Отойдя на пару шагов, он резко обернулся и снова вкрадчиво спросил:
— Вернешь мне Кесси?
Ухо и скула гудели от удара; я молча глотала слезы и кивала. Вера в моего спасателя Волка, который придет в самый страшный момент, — умерла. Я ошибалась. И родные ошибались. Их ведь никто и ничто не спасло, так почему кто-то должен спасать меня? Без имени! Без голоса! Без…
Раньше я считала, что люди — воплощение зла, теперь понимаю, что людям до веров далеко.
Глава 4
Меня окружали сотни запахов: сухой земли, затхлого матраса, что служит мне постелью последний год, куриного помета от недалеко расположенного птичника, стойкий аромат разнотравья и деревьев, которые плотной стеной окружают огромное поместье. Шастающие кругом день и ночь оборотни клана де Лавернье воспринимаются обонянием озлобленными псинами, напрочь пропитавшимися страхом рядом с безумным хозяином. Потеряли они достоинство и истинную силу веров.
Жарко! Душно! Нестерпимо хочется пить, но лежащая рядом миска пуста: воды и еды мне не принесли, ведь хозяин, услышав новость про обретение заклятым врагом истинной пары, тотчас улетел из поместья на вертолете. И забыл про меня. А без его приказа меня ни для кого не существует.
Горло пересохло, живот сводит от голода, но даже попросить воды я не в силах. Да и говорить я, кажется, разучилась за последние пять лет. С того памятного дня, когда меня привязали к столбу посреди двора, стоило мне открыть рот, его тут же затыкали кулаком или ревом. Хозяин не может слышать мой голос, ведь он совсем не похож на голос его Кэсс. Вот и я теперь другая — сильно загоревшая, исхудавшая, с впавшими щеками и глазами, свалявшимися волосами, вечно избитая и покусанная. «Любимая» игрушка для битья у зверя.
Почему-то всплыл в памяти кусочек услышанного разговора де Лавернье с подручным:
«… — Мессир, наши источники сообщили, что Морруа обрел истинную. Представляете, совсем юную и слабую полукровку, ее украли прямо из-под носа у родного клана.
— Собирай отряд, вылетаем сейчас же. Я тысячу лет ждал этого проклятого события, чтобы отомстить. Забрать у него то, что он забрал у меня: женщину и власть. И прикажи Димитросу, пусть подорвут, к псам, замок Морруа. Если повезет, выйдет впечатляющий могильный холм, а нет — лично глотку вырву этому щенку…»
Кажется, я слышала это вчера, когда меня приволокли от мессира в уже обжитой сарай и оставили, как обычно, приходить в себя. За пятнадцать лет рядом с де Лавернье я, наверное, десятки тысяч раз слышала это имя — Тьерри Морруа. Судя по злобным обмолвкам мучителя, второй по силе вер на Земле, убийца Кассандры де Лавернье, истинной пары моего хозяина. Враг, лютый и беспощадный! Если он такой же, как Фабиус, мне страшно за этот мир.
Приоткрыв глаза, посмотрела на измученную руку, краснота от ожогов еще не прошла, в этот раз меня неделю держали под палящим солнцем, а облегчение приходило только с наступлением сумерек. Но мессир почти добился своего: теперь я вряд ли похожа на его драгоценную Кэсс, поэтому и издевался все более жестоко — внешний вид «любимой» больше не останавливал, не спасал меня от побоев. Как же я ошибалась, считая адом жизнь с людьми, ведь они просто не способны на звериную жестокость Фабиуса де Лавернье!
Первые двенадцать лет жизни в родной стае научили меня любить и дали познать, что такое счастье и родительская любовь. Я искренне верила, что сказки и чудеса существуют.
За тринадцать лет в доме дона Саллеса я познакомилась с жестоким миром людей, войной, торговлей живым товаром и совестью, но и к многому приобщилась: модным трендам, разным языкам и культурам, мировой литературе и наукам, значительно расширив кругозор и получив достойное «племянницы» дона образование. То, чего так рьяно избегал наш вожак Амадео, старательно ограничивая свою стаю от людей и их влияния, сеньор Лука буквально вынудил меня впитать в себя как губка.
Последние пятнадцать лет в плену у мессира Фабиуса де Лавернье полностью перечеркнули прежнюю жизнь. Исковеркали, уничтожили веру в чудеса, убили душу, растерзали мою личность в клочья, отняв последнее, что было: достоинство, веру в будущее и свободу.
Я обреченно обвела взглядом крохотный сарайчик, служащий мне пристанищем последний год. Теперь я даже подвала не достойна — жалкая подделка великолепной Кэсс. На кое-как сбитых из досок стенах я царапала черточки — зачем-то считала прожитые дни, месяцы и годы… Наверное, это единственное, что я делала в любом состоянии. Чтобы помнить хоть что-то о себе, не забыть полностью самое себя. Пару дней назад мне исполнилось сорок лет, двадцать восемь из которых живу в аду.
Как же нестерпимо хочется пить, даже облизнуть пересохшие губы нечем, в рот словно песка насыпали. Но я не смею и пикнуть о муках, лучше полежать в тени, отдохнуть всеми забытой. Сейчас, пока хозяина нет, я словно в раю: почти без страха, паники и дрожи, без запаха его безумия, а значит, еще немножко в безопасности. Можно забыться и вздремнуть…
В длительной неподвижной позе затекло тело, болит каждая клеточка, раны в этот раз зарастают ужасно медленно. Кожа в засохшей крови зудит, чешется, но сил даже пальцем шевельнуть нет. Я медленно, но верно умираю, уже не только душой, но и физически. А страха перед смертью нет. Скорее, я ее жду, нет, почти жажду. Только волчица пока сопротивляется, удерживает мою душу, свою человеческую половинку, на этом свете, царапается, тоскливо воет у меня внутри. Она еще надеется на что-то, на свою истинную пару, а я потеряла веру в чудо окончательно. Все, хватит, Он не придет, Его не существует. А значит нет больше смысла бороться, как и сил, чтобы выживать и терпеть.
Сквозь многочисленные и довольно широкие щели в стенах сарая я наблюдала за происходящим в поместье. Вот кто-то рыкнул рядом, заставив меня рефлекторно сжаться в ожидании удара и боли, но оказалось, что это всего лишь дворовый пес отогнал кур от своей миски.
От шумной птичье-собачьей потасовки меня отвлек шум винтов вертолета, на который начали собираться обитатели поместья. Моя душа тоскливо сжалась, вдоль позвоночника, несмотря на духоту, прошелся холодный сквозняк: как жаль, мой отдых быстро закончился — хозяин вернулся.
Скоро на просторной площадке в ожидании мессира собралось большинство веров и часть наемников-людей. Все задрали головы, наблюдая за приближением незнакомого вертолета. Таких я здесь еще не видела — слишком необычный, черный, напоминающий хищника, крокодила. Наконец он завис над собравшимися, но приземляться не спешил, заставляя встречающих нервничать и напрягаться. Дальше началась жуть. Самый высокий вер нелепо взмахнул руками, падая на землю, а его голова разлетелась как перезрелый арбуз. Следом за ним трупы людей и веров быстро усеивали вертолетную площадку, в них стреляли прицельно, не тратя пули зря, словно не хотели попасть в кого-то случайно. Началась паника и беготня, а вертолет резко пошел на посадку.
Затаив дыхание, я следила за происходящим сквозь широкие щели, не в силах ни спрятаться от надвигающегося кошмара, ни пошевелиться. Так и лежала на земле в серых, грязных лохмотьях до колен, когда-то бывших ночной рубашкой.
Вертолет еще не коснулся земли, когда из него выпрыгнуло несколько фигур в черном. Ловко закинув за спину автоматы, они совершенно неожиданно для меня обнажили мечи, похожие на катаны. Дальше любой, кого настигали эти жуткие черные фигуры, падал наземь, лишившись головы. В этой суматохе мало кто заметил, что из джунглей поместье окружили больше десятка таких же грозных фигур. Они призраками появлялись словно из ниоткуда и вели либо прицельный огонь поверху, устраняя охрану на вышках и крыше, либо рубили головы катанами тем, кто оказывался у них на пути.
Обезумевшие от страха оборотни де Лавернье пустили в ход гранаты. Прогремело сразу несколько взрывов, которые не смогли перекрыть яростный звериный рев. А я, наконец, осознала, что нападающие тоже веры. Слишком нечеловеческая пластика, скорость, прыгучесть, легкость движений, а еще — беспощадная свирепость и безжалостность. Пришлые хищники совались везде, по-звериному водили головами по сторонам, непрерывно вынюхивая, выискивая кого-то. Великолепный хозяйский дом подвергся штурму первым. Мне показалось, что они кого-то ищут. Главу клана, кого же еще?!