И лишь после ужина, когда все собрались за большим столом в беседке, за которым втихомолку и ненавязчиво хозяйничала жена Алексеича, беспокоясь о горячем чае и десерту к нему, Тася поняла, что происходит.
Мужчины команды хотели обговорить и обговаривали последний прорыв в зеркальный город. Они вспоминали всё до мельчайших деталей, рассуждали, что оказалось неплохо, а в чём напортачили, а внимательно слушавшие Алексеич и Володя лишь изредка задавали уточняющие вопросы. Что поразило Тасю: они все разговаривали так, словно в самом деле готовились к очередной поездке в город теней, но более успешной, без тех досадных мелочей, которые помешали бы чёткому выполнению задуманного. И, только когда мужчины выдохлись на воспоминаниях, в которые вовлекали время от времени и её, она услышала, собственно, то, из-за чего и начался разговор.
— И когда начнём? — как показалось, ни с того ни с сего после небольшой паузы обратился к Алексеичу Саша.
— Придётся уже завтра, — пожал тот плечами.
— Кажется, я что-то пропустила? — нерешительно спросила Тася. — Что — начнём?
— Поиск тех, в кого вселяются оставшиеся в нашем городе тени, — сказал Влад, задумчиво крутя пустую чашку перед собой на столе.
Осторожно, чтобы не помешать, подошла жена Алексеича, забрала у него чашку и поставила другую, чистую, куда тут же налила дымчато-прозрачного чая, поверхность которого в прохладном вечернем воздухе мягко колебалась прозрачным паром.
— Мне казалось… — Тася замолчала на полуслове.
— Мы уже говорили об этом, — сказал Алексеич. — С уничтожением зеркального города в нашем городе остаются тени, которые были на поверхности, пока умирал теневой. Мои уже отследили их и сказали, что в нашем городе их осталось достаточно, чтобы не прерывать охоту. Жить-то им надо в нашем мире. То есть выживать. А это для них возможно только за счёт внедрения в человеческое тело. Они продолжают вселяться в людей. А поскольку путь назад, в зеркальный город, закрыт, они уводят людей неизвестно куда. Война с тенями переместилась в наш мир и будет продолжаться, пока не исчезнет последняя тень. Когда и как это закончится — нам не знать, пока не перестанут пропадать люди. А может — узнаем, если ребята навострятся хорошо их чувствовать. Поэтому уже сейчас приходится думать о начале охоты. Мои ребята дежурят денно и нощно на веранде. Но мои не такие привычные к охоте, как ваша команда. Ну и… Сама понимаешь: раз это не конец, вам придётся ещё некоторое время побегать — уже по нашему городу.
— Всё по-прежнему, — задумчиво сказал Влад. — Единственное, что меняется, — мы будем работать в собственном городе.
— Ну, я не отказываюсь, — тоже задумчиво сказал Саша.
Алексей скептически взглянул на него, а Макс насупился и в то же время с тревогой оглядывал всех, кажется боясь, что его не возьмут. Потом мужчины заспорили о методах выслеживания людей с тенями внутри: команде Влада не очень нравилось сидение в медитации, больше хотелось действовать, а Алексеич утверждал, что это лучший способ засекать внедряющихся в человека… Под шумок Тася вышла из беседки. Выходя, она осторожно оглянулась. Взгляд Влада скользнул по ней, но затем он сам быстро отвернулся, отвечая на вопрос Алексеича, и Тася смогла уйти почти незамеченной.
Некоторое время она медленно брела по плиточной тропинке между соснами, размышляя о будущем, пока её не окликнули.
— Тася! Тасенька!
— Дарья! — обрадовалась она и заспешила к женщине, сидевшей на скамейке.
За скамейкой росли густые заросли вишни, и Дарья сразу протянула Тасе целую горсть почти чёрно-красных ягод.
— Осыпается вишня-то, — вздохнула она. — Ешь, последние уже. Ешь-ешь, не стесняйся, а то воробьи всё поклюют.
— Спасибо.
— Алексеич говорит, больше вы в зеркальный не поедете?
— Нет, не поедем.
— А как у тебя с Владом? — Тася замялась с ответом, и Дарья улыбнулась. — Говорили, что ли, с ним? И что?
— Отмалчивается, — вздохнула Тася. — Да и куда мне, с детьми…
— Не обессудь, но желания никогда не исполнишь, не веря, что сбудется. Думай о нём, о Владе-то, а он уж сам сделает что надо.
— Ты оптимистка.
— Я вижу, — снисходительно сказала Дарья.
А Тася потупилась, пряча улыбку и вспоминая, как Влад сказал то же самое, властно уволакивая её в свою комнату — под поверхностным предлогом, что без него ей снятся плохие сны. Дарья взглянула на неё и вдруг сама засмеялась.
— Что? — удивилась Тася.
— Ничего. Только когда сегодня будешь с Владом говорить, скажи ему, что будет в сентябре.
— С Владом? А что будет в сентябре? И почему ты решила, что буду сегодня?..
— Сейчас! — Всё ещё смеясь, Дарья встала со скамьи и быстро пошла куда-то по тропинке: здешние места она чуть не наизусть уже знала, могла ходить где угодно и как угодно — без проводника.
Тася некоторое время смотрела ей вслед, как она постепенно исчезает в тёмно-зелёных зарослях, а потом улыбнулась: после коротких бесед с Дарьей на душе всегда как-то легчало. Заглянула в ладошку с вишнями и услышала:
— Тася! Ты где?
— Здесь! Иди на голос! — сказала и вспомнила, как то же самое кричали в зеркальном городе. По плечам как морозом, но быстро прошло, как увидела Влада.
Истинно городской человек, он не очень любил Алексеичев лесистый сад и плохо знал его окрестности, хотя бывал здесь часто. Поэтому при виде Таси, сидящей на скамье, он с заметным облегчением выдохнул и устремился к ней.
— Угощайся, — предложила она ему, усевшемуся рядом. — Это Дарья меня угостила, говорит — последние. Сладкие…
Он выбирал ягоды из её ладошки и блаженно жмурился на солнце, пробивающемся сквозь ветви кустов и деревьев последними тяжёлыми жёлтыми лучами.
— Что решили? — спросила Тася.
— Всё то же. Мы с утра объезжаем город — типа, дежурим. Но если ребята Алексеича засекают людей с внедрёнными в них тенями, в любое время суток выезжаем по адресу, который нам скажут. Нет опасности проламываться сквозь границы миров — уже хорошая новость.
— Влад, как ты думаешь, долго ли это будет продолжаться?
— Понятия не имею, а что?
— Август впереди. Нет, я ещё, конечно, буду свободна, но потом мне придётся думать… — Она вдруг споткнулась на полуслове, сообразив, что спонтанно получилось заговорить о том, о чём предлагала сказать Дарья. И сообразила, почему она должна это сказать. — В конце августа мне придётся позаботиться о детях — подготовка к учебному году, сам понимаешь, — она виновато улыбнулась ему. — Наверное, некоторое время вам придётся без меня… И, прости, Влад, с сентября я не смогу оставаться у тебя с ночевой. Сам понимаешь, — уже тихо повторила она, глядя на него и со страхом видя, как спокойное до сих пор лицо Влада становится равнодушным. Выждав несколько минут и поняв, что он не собирается что-либо говорить, она мысленно пожала плечами, скрепила сердце, вызвав перед глазами лица детей, и уже спокойней сказала: — Дети… Не хотела бы оставлять их с отцом. Да и кто будет ухаживать за ними? Их и в школу надо собирать, и кормить утром перед школой, да и с домашним заданием сидеть время от времени. И… Я не представляю, как буду их оставлять вместе с Геннадием в одной квартире, пока не куплю другую. Вот и всё…
Поскольку она уже не смотрела на него, но знала, что и он смотрит куда угодно, только не на неё, она смогла позволить себе скривить губы от болезненно уколовшей обиды… И тут же снова взяла себя в руки. Обида… Мало ли она их испытала. Переживёт. Ради детей.
А он сидел рядом с ней, такой хладнокровный, что-то вычисляющий — наверное, дни и ночи, сколько их осталось у них на двоих… Она сунула последнюю ягоду в рот — странно, что на язык брызнул не приторно сладкий сок, а кислый, так что морщиться можно уже не прячась. А проглотить — никак, горло сжало. И косточку не выбросить — не тот момент… Тася так и перекатывала языком косточку во рту, когда Влад, так и не глядя на неё, вдруг поднял руку и обнял её за плечо.
— Прости, Тася… Я привык, что постоянно один, и как-то не подумал, что у тебя свои обязательства. Я сейчас сидел, прикидывал, а как бы поступил я, будь у меня дети, которых ну никак нельзя бросить. И вдруг поймал себя на мысли… Бросить. Своих-то у меня нет. Эгоистично — по отношению к детям. Слово это — эгоистично. Ну, «бросить». В нашей квартире всегда было шумно и весело, ведь нас, детей, было всегда двое. Я и сестра. А потом как сестра замуж вышла и родители к ней уехали, дома стало пусто. Пока не появилась ты. Я не совсем уверен, любовь ли это, — он, не глядя, прислонился щекой к её голове, — но в моей квартире три комнаты, а мы, даже вдвоём с тобой, занимаем всего одну. Твои детишки ко мне привыкли. Я привык к ним. Катюшка и Артём мне нравятся, они вроде не против, чтобы я был с тобой… Ну…
— Влад, ты понимаешь, что с детьми будет трудно? — выдержав его паузу, спросила она, не смея поднять голову и чувствуя его тепло. — Это ведь они пока такие спокойные — пока ты видишь их редко. А начнут жить рядом с нами, они ведь будут во многом нуждаться — в том числе и в твоём внимании. Уверен ли ты настолько, что не откажешься от своих планов через какое-то время?
— Ну, я думаю, мне в какой-то степени даже повезло, — вздохнул Влад, прижимая её к себе. — Я успел сходить с Артёмом на рыбалку, а с Катюшкой прополоть пару грядок. Дети меня знают, — он усмехнулся, — в деле. Поэтому под конец августа мы привозим детей из деревни уже в мою квартиру, записываем их в мою когда-то школу. Две комнаты пусты. Одну отдадим им, другая будет как учебная, что ли… В общем, я не знаю, придумаем что-нибудь.
Он выпрямился. Тася сидела тихонько, как мышка, боясь шевельнуться. Неужели он всё это серьёзно?
— Хм… Пока ты не заговорила о сентябре, я как-то не думал смотреть так далеко вперёд, — признался он. — Но ты права. Думать надо. Да, кстати… — Он вдруг улыбнулся. — Если наши дежурства начинаются завтра, почему бы нам сейчас не махнуть в деревню? Прикупим детям чего-нибудь вкусного, да и махнём. На машине минут сорок туда — до заката как раз успеем.
— Я думала — ты отдохнуть хочешь, — улыбнулась Тася.
— Просто подумалось: твоя мама говорила, что в саду забор падает — укрепить его неплохо бы. А ещё… — Он усмехнулся. — Ночи в той, соседской лачужке, честно говоря, незабываемые.
Она поняла, о чём он. Уже свободней взяла его под руку и прислонилась к нему. Да, лачужка и в самом деле производит впечатление. Сарай, из грубо сколоченных и неструганых досок, вмещал в себя так называемую кровать, которая тоже, в сущности, являлась коробкой, сделанной на скорую руку из досок и бруса. Только саму постель они приносили из дома. И ночами в этом странном строении они слушали шелест трав и кустов, далёкий гул машин, грохот ливня (а один раз, бешено хохоча, удирали от него, обхлеставшего и промочившего лачужку, а потом и их самих, — в дом матери! И досыпали в сенях) и лёгкое бормотание моросящего дождя. Слушали петухов и резкий переклик проснувшихся ночной порой грачей на деревенских ивах, а рано утром — нерешительный посвист первых птах, лай собак, невнятные человеческие голоса и коровье мычание… И так здорово — в ночной прохладе искать и находить тепло друг друга…
— Так ты серьёзно? — мгновенно представив спокойную, без тревожных звонков ночь, спросила Тася.
— Конечно.
— Ну, если ты предложил…
Он встал со скамьи, не давая ей убрать руку со своего локтя, и повёл к дому.
Оживлённо разговаривая о том, что наберут в кондитерском отделе магазина, оба быстро добрались до веранды и остановились в растерянности.
— Ага, вот они! — обрадовался Макс. — А меня за вами послали, а я не знаю, где вас искать! Хорошо, что сами пришли!
— Что случилось?
— Ребята Алексеича нащупали место двух теней! Они уже уводят! Едем!
Влад и Тася переглянулись.
— Ладно, — пожала плечами Тася. — Ой, как хорошо, что с собой ничего брать не надо!
— Ты имеешь в виду трубки-факелы? — спросил Влад, быстро вместе с нею и Максом, спешащим за ними, обходя дом и направляясь к месту стоянки. — Нет, ты не права. Трубки понадобятся, если твари будут слишком сильными.
— Ну и пусть. Они всё равно в основном в машине будут. Ещё и куртки оставляем. А кофе теперь можем совершенно спокойно пить в любой забегаловке.
— Прекрасно, что ты видишь хоть такой плюс, — усмехнулся Влад. — Хотя поездки в деревню всё равно жаль.
— Август — месяц длинный, наездимся, — счастливо вздохнула Тася.