124447-й раз
Ничего удивительного, что народу в школе стало более чем вдвое меньше. Я не выдерживаю угрызений совести, срываюсь и убиваю себя.
124480-й раз
В последнее время я все чаще теряю рассудок и не могу нормально думать. Были дни, когда я вовсе не мог заставить себя двигаться, но всякий раз, когда мог, я убивал как минимум одного ученика.
И вот наконец я избавился от всей школы.
Однако ничего не происходит. Фестиваль, конечно, уже не проводится, но в городе еще толпы народу.
Их мне тоже надо убить? Надо продолжать убивать невинных людей и страдать еще больше?
В отчаянии я вновь прыгаю с крыши. Удар.
124481-й раз
Я убил Рю-тян и всю семью. Теперь блюю без остановки.
124491-й раз
Я пробую угнать самолет, чтобы врезаться в небоскреб, но мне не удается даже добраться до самолета. Я кончаю с собой, откусив себе язык.
124502-й раз
Я угоняю поезд, полный людей, и свожу его с рельсов. Пока что это мой самый большой успех. Надо будет повторить еще несколько раз.
124609-й раз
На этот повтор я прервал свою убийственную деятельность и просто лежу на спине на крыше школы.
Людей не становится меньше. Я убил так много, а осталось еще больше. Ощущение такое, будто никакого прогресса нет.
Убив столько людей, я осознал кое-что: человечество крепче, чем я думал. Тараканы и рядом не стоят. Катастрофы могут стирать целые страны, эпидемии могут убивать тысячи людей, планета может стать необитаемой, пришельцы могут напасть из космоса, солнце может превратиться в сверхновую; в результате человечество может почти истощиться, но некоторые все равно выживут. И те, кто выживут, продолжат размножаться. Истребить их полностью невозможно. Вот так я себя чувствую под гнетом задачи безостановочно убивать людей.
Тема «цены жизни» – одна из самых обсуждаемых; но я интуитивно нашел ответ на этот бесконечный вопрос. Жизнь сама по себе лишена веса; эта концепция создана сторонним наблюдателем и не имеет какой-либо определенной формы. Эта теория пришла мне в голову не потому, что я хотел как-то оправдать то, чем занимаюсь. Жизнь по сути своей – это не множество отдельных сущностей, а один массивный колышущийся ком. Тела, формирующие этот гигантский ком, мы называем «жизнями». Суть жизни во всех нас, она не может быть «украдена» или «рождена». Пока суть жизни продолжает существовать, жизнь не может ни увеличиваться, ни уменьшаться, и тем более она не может исчезнуть.
Мне не требуется, чтобы кто-то мне поверил. Я уже перестал смотреть на людей как на своих родичей. Я уже не считаю себя человеческим существом.
Я давно уже погрузился в море отчаяния, однако чувство, что я опустился до состояния нечеловека, ранит меня еще больней, искажает еще сильней, делает еще более пустым. Если мое равновесие склонится еще чуть-чуть в сторону отчаяния, я сломаюсь раз и навсегда. Я так и продолжу убивать себя раз за разом.
Но я уже не остановлюсь. Ведь моя деятельность принесла свои плоды.
Красное небо все в трещинах. Я чуть ли не слышу треск.
Я действительно по кусочку уничтожаю этот мир, но в то же время я уже не могу отличить трещины в багровом небе от собственных глюков.
В школьном дворе гора трупов – там все те, кого я убил. Галлюцинация, конечно. В том числе я вижу там лица своих любимых, но имена их уже не помню. Я уже не вижу людей как людей. Не отличаю комки плоти один от другого. Я дерьмо. Дымящийся кусок дерьма.
Удар.
…О? Когда я успел спрыгнуть? Черт, это стало у меня вредной привычкой.
Однако я не умираю мгновенно. С полурасколотым черепом я ползу куда-то. Хорошо бы мне найти где-нибудь надежду, которая тут просто лежит, но, конечно же, ничего подобного нет, а если бы и была, я не смог бы ее подобрать.
Я истекаю кровью со страшной скоростью и – ну вот, наконец-то – снова умираю.
124611-й раз
Уписав в Икэбукуро миску лапши, я достаю из чемоданчика бензопилу и начинаю кромсать людей в ресторане. Закончив, выхожу на улицу и принимаюсь за пешеходов. Это просто ад на земле, но в то же время все кажется таким далеким, что я даже не чувствую себя участником происходящего. Когда я разрезаю какую-то женщину, одетую горничной и что-то рекламировавшую, пила отрубается. Ошеломленная толпа замечает, что пила замолчала. Скорей всего, бравые обитатели Икэбукуро того гляди меня скрутят. Я должен убить себя, прежде чем это случится. Но почему-то не могу найти нож. На моем лице столько крови, что я почти ничего не вижу. Кстати, свинина в той лапше была очень вкусная.
Кто-то хлопает меня по плечу.
Кто это? Никто так не смог бы. Никто не решается приблизиться к моей забрызганной кровью с ног до головы фигуре.
Однако факт остается фактом: кто-то хлопает меня по плечу. Я разворачиваюсь, но там никого нет. Я никого не вижу. Иными словами, меня хлопает что-то, чего я не вижу. Сомневаться не приходится: это какой-то монстр. Монстр, который может с легкостью убить меня в любой момент.
Но почему-то я чувствую, что знаю этого монстра, хоть он и невидим.
Кто он? Ктоон ктоон ктоон?
…Ну конечно же.
Это я.
В глазах у меня чернеет.
Невидимый монстр вторгается в мое тело с острой болью – как будто мне воткнули в глаза по стеклянному осколку. Во мне вспухает чувство стыда. Я лечу сквозь вселенную. Я лечу между звезд. Необычный красный шум нарушает мои мозговые волны. Нет звуков. Целую вечность не было звуков. Море ядовитых насекомых. От яда в крови я брежу. Парализованный, я вдруг обнаруживаю вокруг себя множество телеэкранов. Целый лабиринт экранов, из которого нет выхода, и все они показывают, как я убиваю людей. Прекратите! Не хочу это видеть! Не показывайте мне мои грехи в такой холодной манере! Но мои крики тщетны. Мне показывают новые и новые грехи, их ряд почти бесконечен. Тяжесть грехов раздавливает меня. Мысли выбрызгиваются из головы и распадаются. Плоть взрывается. Взрывается, как попкорн.
Я внезапно осознаю.
Это конец. Мой конец.
Теперь я смогу с ней встретиться?
Смогу встретиться с Марией?
Я открываю полог этого почерневшего мира. Потом еще один полог. И еще один. С каждым очередным открытым пологом эта комната становится все темнее. Окруженный тьмой, я продолжаю убивать себя. Меня убивает бред, который я даже не распознаю как бред.
Однако звезды продолжают вращаться, и мое поле зрения тоже.
Где я?
На этот раз я падаю в бездонную яму. Падаю и падаю. Да какая же тут глубина? Кто эту яму выкопал? Она настолько глубока, что здесь я смог бы похоронить все трупы, какие создал. Сколько я ни падаю, дна не достигаю. Не могу достичь. Не могу.
Однако вечность спустя я все же долетаю.
Во время долгого падения мое тело ускорялось. Теперь оно ударяется о голую землю и снова взрывается.
Удар.
Оно превращается в ошметки плоти
Но тут же я воскресаю и снова начинаю падать. После вечности падения я долетаю до дна и взрываюсь на ошметки.
Это повторяется еще и еще.
Удар. Удар.
Удар. Удар. Удар.
Этот звук раз за разом повторяется у меня в голове, и вдруг я прихожу в себя.
– Ах.
Я стою посреди одного из самых оживленных мест Японии, Икэбукуро. Я весь в крови и держу сломанную бензопилу.
Но сейчас, когда я вернулся, вокруг меня нет воздуха. Нет, дышать я могу, но не хватает чего-то важного. Чего-то недостает.
А, понял!
Нет людей.
Я слышу лишь тишину. Отсутствие того, что должно быть, превратило город в руины.
Мне словно что-то прожигает грудь; я издаю дикий вопль. Я сделал то, что невозможно отменить! Я сделал то, что невозможно отменить! На языке расплывается вкус отчаяния. Он похож на вкус мокроты. Не в силах это вынести, я бегаю по безмолвному городу. Большие улицы, всегда такие оживленные, пусты. Город брошен – оставлен людьми. Это так нелепо. Гораздо проще было бы это принять, если бы все вокруг просто исчезло и стало черным.
Я ношусь, пока не выматываюсь полностью. Прислоняюсь к брошенной машине посреди пятистороннего перекрестка.
– Ххаа… ххаа… ххаа…
Я пытаюсь восстановить дыхалку, а покинутый город буквально набрасывается на меня. Он прыгает мне прямо в глаза и говорит:
Все люди исчезли.
– …Ха. Ха-ха.
У меня получилось.
Я дотянул до конца света.
Безусловно, я не убил всех до единого людей на планете, но непрерывные убийства не дали мне стать счастливым. И это, по сути, лишило сил «Ущербное блаженство», создающее мир, где все счастливы.
Наконец-то мне удалось добиться того, что «Ущербное блаженство» на мне не сработало.
– Получилось… получилось!..
Благодаря этому достижению –
Я больше не могу позволить себе наслаждаться фальшивым счастьем.
Даже «шкатулка» не спасет меня теперь от всепоглощающего отчаяния.
– Ааааааа!!!
От восторга меня чуть не вырвало. В радостном отчаянии меня охватывает желание танцевать и выдавить себе глаза. Слезы и сопли растекаются по всему лицу. Сам того не сознавая, я луплю себя по ногам, пока они не распухают.
Я один в этом мире.
124612-й раз
Несмотря на то, что я достиг своей цели, мне не удается встретиться с Марией. Я прихожу в себя в своем классе утром дня фестиваля.
Конечно, в классе никого нет. И с того раза, когда исчезла Коконе, я не держу в руке флейту.
Я брожу по школе. Все исчезли в самый разгар подготовки к фестивалю, и выглядит всё жутко неестественно; я как будто гуляю по диораме. Не слышно звуков шагов, кроме моих. Отсутствие жизни такое полное, что тут даже призраки не могут водиться.
Я тщательно осматриваю школу, точно сверяясь с каким-то списком.
Ни души.
Где бы я ни смотрел – ни души.
Когда мне приходилось сосредотачиваться на убийствах, время не имело значения; оно ускорялось, и день казался коротким, как разогрев миски быстрой лапши. Но сейчас, когда вокруг никого нет, время изменило форму, точно оборотень, оно тянется и тянется. Я потерял чувство времени; минута кажется часом.
Это растянутое время как будто удушает меня. Но это еще не все: концепция времени становится острой как бритва и режет мою кожу, а потом внезапно снова меняет форму и давит на меня своим весом. Затем начинает тянуть меня за конечности, как резиновую куклу. Я содрогаюсь. Сколько пройдет времени, прежде чем мои руки и ноги оторвутся, внутренности будут раздавлены, голова отвалится?
Но самое ужасное то, что все это – не более чем галлюцинации, и есть лишь одно слово, описывающее то, что со мной творится.
«Одиночество».
Я выхожу из школы. Поезда на станции – неподвижные и пустые. Я залезаю на первый найденный велосипед и еду домой. Конечно, там никого – я убил и стер Рю-тян и родителей уже давно.
То, что их нет, вполне естественно, но мне все равно не нравится.
Ни с того ни с сего меня охватывает гнев.
Я хочу увидеть их лица.
Я хочу увидеть хоть кого-нибудь.
Я снова сажусь на велик и еду туда, где, может быть, встречу людей.
Торговый квартал.
…Никого.
Парк аттракционов.
…Никого.
Торговый центр.
…Никого.
Стадион.
…Никого.
…Никого. Никого. Никого. Никого. Никого. Никого. Никого. Никого. Никого.
Квартира Марии.
…Никого.
Сегодня я повешусь здесь.
124622-й раз
Я заточен в «Ущербном блаженстве», хоть оно уже и бессмысленно. Прошло десять повторов, но я по-прежнему один. Естественно, все это время я продолжал убивать себя.
Перейдя большой мост, я оказываюсь в соседней префектуре. С того самого раза, когда исчезли все люди, я каждый день слоняюсь. Зачем? В поисках людей. Зачем? Потому что я должен быть один. Я должен убить всех, до последнего человека. Убить? Да, убить. Даже несмотря на то, что я жажду, чтобы кто-то меня видел? Никому не позволено здесь быть, иначе я не смогу встретиться с Марией. Но я все равно хочу, чтобы кто-то на меня смотрел? Да, хочу.
Я хочу поговорить с кем-нибудь. Неважно, с кем. Я даже не знаю толком, существую я вообще или нет! Пусть он даже будет худшим человеком на свете – неважно, дайте мне хоть какую-то реакцию. Одиночество означает, что ты потерял все, абсолютно все. Скорее. Скорее, выпустите меня из этого мира! Или… или мне надо уничтожать еще больше? Я достаю нож и режу собственное тело. Все еще недостаточно? Я так и думал.
Мое сознание уплывает, я снова умираю.
124628-й раз
Бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам.
Одиночество. Эта пытка совсем не такая, как я себе представлял. Я думал, это будет тишина, медленно наполняющая меня отчаянием.
Я ошибался. Пытка одиночеством гораздо более яростная и прямолинейная; оно бьет меня по голове, точно железной палкой.
Бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам-бам.
Больно. Не надо больше. Не в силах вытерпеть боль, я блюю, потом начинаю плакать. Сколько уже это продолжается? Но одиночество не знает пощады. Оно колотит меня, пока я не теряю сознание, а когда это происходит, я отправляюсь в прогулку по времени, от которой потом прихожу в себя целую вечность.
«Ущербное блаженство» предложило мне страшное количество испытаний. Мне пришлось убить себя множество раз, мне пришлось убить других множество раз, мне даже пришлось убить тех, кто был мне дорог. Это было невероятно тяжело. Это были очень тяжелые, невыносимые испытания. Однако к этим формам страдания я уже привык.
Но одиночество – это другое. Его вес растет со временем. Привыкнуть к нему просто-напросто невозможно.
Я все время думаю. Если я не буду думать, человек, который есть я, исчезнет из-за отсутствия наблюдателей. Я пытаюсь придумать что-то осмысленное, но это очень трудно. Смысла нет, когда нет рядом другого живого существа. Одиночество отбирает у меня даже мысли. Бессмысленно. Все бессмысленно. Я бессмыслен. Можно обманывать себя, считая простые числа, но этому тоже есть предел.
Один раз я попробовал не совершать самоубийство, надеясь, что все восстановится, как было. Да, я пытался стереть себе память после всего того, что сделал, полностью сознавая, что это перечеркнет все мои усилия. Иными словами, я признал поражение. Я сдался одиночеству.
Но даже когда я удержался от самоубийства, я все равно оставался один в мире. Как только я очнулся у себя в классе, одиночество набросилось на меня и напомнило все, что я сотворил. Я не могу сбежать от одиночества. Я даже не могу сдаться ему. Оно продолжает и продолжает лить яд мне в глотку.
124645-й раз
Я решил в поисках людей поездить по миру на мотоцикле.
Самообман – единственное, что хоть как-то удерживает мой разум. Самообман, что на планете есть кто-то, кроме меня, и самообман, что это может оказаться Мария. Благодаря этому я все еще причисляю себя к живым существам. Как только я признАю, что больше никого в целом мире нет, мне конец. Я не смогу думать. Если я перестану обманывать себя, то превращусь по сути в живой камень.
Это будет хуже смерти.
Я жму на газ. Смысла разгоняться, естественно, нет, но одиночество подталкивает меня в спину.
Мне не удается взять крутой поворот, я ударяюсь об ограждение и вылетаю из седла. Моя нога сломана и изогнута под странным углом, но, к моему ужасу, боли нет. Мой мозг убрал эту функцию, потому что нет смысла чувствовать боль в мире, где никто не живет.
Я пытаюсь закричать.
Но я забыл, как кричать, и голос не выходит.
124750-й раз
Не могу больше ездить на мотоцикле – я утратил способность обращаться со сложными устройствами. Этот мир поддерживает мое тело в изначальном состоянии, значит, проблем с мозгом быть не должно, однако мой интеллект явно усыхает. Еще у меня начинаются проблемы с чтением и письмом. Моя память фрагментарна, я даже не знаю, сколько прошло повторов с тех пор, как я остался один.